Я погладила руку сына:
– Как знать: дело может и не дойти до драки. Сначала надо выяснить, что затевает Эгиль. Ступай. Поговори с воинами, пирующими снаружи у костров. Пусть они заметят тебя. Стань их другом.
Дождавшись, когда Ситрик выйдет наружу, я встала и тут же услышала, как воины, собравшиеся возле уличных очагов, приветствуют его громкими возгласами. Они тоже защищали честь Дублина, но оказались недостаточно состоятельными для приглашения на пир в королевских чертогах. Ситрику понадобится их поддержка, если Глуниарн вызовет его на поединок. По меньшей мере они проследят, чтобы бой прошел честно.
Я перевела взгляд на Эгиля, в одиночестве сидящего на скамье возле очага в противоположной части зала. Все его друзья уже ушли. Наверняка мне есть что предложить ему в обмен на молчание. Я пошла к нему, минуя королевский стол. В центре его сидел Глуниарн, по правую руку от него – его жена Мор. Завидев меня, они улыбнулись. Я промолчала, хотя по лицу Глуниарна заметила, что он хочет поговорить.
– Эгиль. Не правда ли, дивный вечер? – произнесла я, подойдя поближе к его скамье.
Эгиль, краснолицый и изрядно подвыпивший, сплюнул на пол.
– А я ждал, что ты придешь.
– Правда? – Я широко распахнула глаза, хихикнула и села рядом. – Надеюсь, хочешь поделиться со мной чем-нибудь интересным?
Он нахмурился, и я заметила, как дрожит его челюсть.
– Я… пытался спасти… – Он сбился на неразборчивое бормотание и с размаху опустил руки на скамью.
Злоба в его голосе застала меня врасплох. Переживать из-за убийства христиан совсем не в духе Эгиля. Я прекрасно помнила, как он с младых лет отправлялся в набеги с Амлафом. Как хохотал, когда король убивал епископа Глендалоха.
Наклонившись, я взяла его за руку:
– В чем же дело, Эгиль?
– Ситрик напал на женский монастырь в Ласке. Его воины перебили всех монахинь. Всех до единой. – Его кулак обрушился на стол, опрокидывая кружку. – Зачем?!
На шум обернулись несколько гостей, но я как ни в чем не бывало жестом подозвала одну из рабынь и приказала убрать пролитый эль, а сама принялась стирать пятна с туники Эгиля. Ну посмотрите, как набрался. Любопытные взгляды скоро сошли на нет.
– С чего это ты вдруг печешься об убитых монашках? – тихо спросила я. – Все же знают, что там живут одни лысые старухи со зловонными ртами.
В глазах Эгиля стояли слезы.
– Все, кроме одной.
Он завалился вперед и едва успел подпереть голову рукой, чтобы не удариться лицом о стол.
– Ты знал кого-то из монахинь? – Я порылась в памяти. Иногда в монастырь отправляли девушек, рожденных в смешанных браках. Ирландские родители отчего-то считали, что христианский Бог охотнее прислушается к молитвам, если одна из их дочерей навсегда останется девственницей. Впрочем, до сего дня я не знала, что Эгиль положил глаз на кого-то из них.
– Такая добрая… такая красивая… Не то что другие монашки. – Кое-как выпрямившись, Эгиль посмотрел мне в глаза. – Ситрик не имел на это права. Глуниарн запретил нападать на христианские святилища. Я думал, ей ничто не угрожает.
Нахмурившись, я подлила эля в его кружку.
– Ты уж прости, Эгиль, но эта твоя влюбленность какая-то странная. Что за жизнь такая? Внуку короля не пристало тайком соблазнять монашек, когда он может заполучить любую женщину.
– Она мне так и сказала. – Эгиль снова спрятал лицо в ладонях. – Три месяца назад велела больше не приходить. Найти другую женщину. А я не смог. Думал только о ней. Вчера я пришел в монастырь, чтобы предложить ей выйти за меня, и увидел, как воины Ситрика убивают…
Эгиль глотнул эля, его лицо вновь исказилось пьяным отчаянием. Я терпеливо выслушивала сдавленные рыдания, прерываемые икотой, пока он не успокоился.
– Я так сочувствую твоей утрате, Эгиль, – прошептала я ему на ухо. – Но прошу, не говори об этом Глуниарну. Ему хватит малейшего повода, чтобы убить моего сына. А ведь Ситрик просто хотел пойти по стопам отца. Амлаф никогда не брал его с собой в походы, в отличие от тебя.
Эгиль утер очередную слезу, но я все еще не понимала, сумела ли его убедить.
– Чего же ты хочешь, Эгиль? – Я проникновенно взглянула ему в глаза. – У меня сердце разрывается, когда тебе плохо. Знаешь, ты ведь всегда напоминал мне об Амлафе. Ты так на него похож.
Эгиль одним глотком осушил кружку и вытер подбородок рукавом.
– Жену. Семью. Уважение. Любовь. Я уж думал, что нашел все это…
Схватив его за руку, я прижалась к нему теснее.
– Все это легко найти снова, Эгиль. Не нужно тайком шастать по монастырям, чтобы найти себе женщину. Многие девушки Дублина мечтают оказаться в твоей постели. – Я указала на рыжеволосую рабыню Ситрика, собирающую со стола пустые тарелки, пусть я прекрасно понимала, что услышу в ответ.
– Рабыня? – презрительно фыркнул Эгиль, с силой опуская кулак на стол. – Я внук короля и заслуживаю большего! Но Глуниарн не желает подыскать мне достойную пару.
– Потому что он боится тебя.
Эгиль хлебнул еще эля, и его тяжелые веки чуть поднялись.
– Конечно боится, – продолжала я. – Ты ведь так похож на отца. Глуниарн не хочет, чтобы воины увидели в тебе настоящего лидера, но это ведь легко изменить, не правда ли?
Я налила в его кружку вина из кувшина, стоящего в центре стола: оно куда крепче эля, который он хлестал весь вечер. Потом подняла повыше собственный кубок.
– Да обретем мы то, чего достойны.
Подперев голову рукой, Эгиль залпом осушил кружку. Я села рядом и немного подождала: вскоре он обмяк и уткнулся лицом в стол.
Настала пора уходить. Утром я собиралась вернуться и разбудить Эгиля. Пригласить его отдохнуть в моем доме, который совсем неподалеку… А уж там убедить его будет совсем не сложно. Я удостоверилась, что мой уход с пира заметили все, даже помахала на прощанье дальним родственницам Амлафа, и отправилась восвояси.
В моей жалкой лачуге стоял холод. Закрыв дверь, я сразу же закуталась в меха (большую часть которых вскоре после смерти Амлафа прибрала к рукам жена Глуниарна) и провела рукой над очагом, в котором уже лежала растопка. Из пальцев вырвался волшебный огонь, и хворост вспыхнул. Я не нуждалась в его тепле, поскольку никогда не чувствовала холода. Мать говорила, что виной тому горячая фоморская кровь, текущая в наших венах. Дождь и ветер раздражали меня не меньше, чем смертных, но не заставляли дрожать осиновым листом с наступлением зимы. А вот пламя… О, я любила, когда оно почти целовало мою кожу. Улыбнувшись, я села на кровать и зажгла свечу.
Танец огня отогнал прочь усталость, я завороженно глядела, как всполохи пламени и дым порождают причудливые образы. Дав свече догореть до середины, я вновь поднялась и открыла дверь.
Веселье в чертогах затихло, на смену ему пришли возгласы воинов, толпящихся вокруг очагов. Я часто слышала голос Ситрика. Кто-то решил устроить борцовское состязание. Такие турниры всегда пользовались популярностью, и, судя по крикам, на исход поединков сегодня ставили немало золота.
Я вышла из дома на цыпочках, обернув вокруг головы платок, и заглянула в открытые нараспашку двери королевских чертогов. Мне показалось, что зал опустел: я смогла разглядеть лишь очертания Эгиля, по-прежнему спавшего лицом в стол. Я подкралась поближе, прячась от непрошеных взглядов за соседними домами. Когда у костров закончилась очередная схватка, воины вознаградили победителя громкими воплями, и я воспользовалась случаем, чтобы выскользнуть из теней и взбежать по ступеням.
Очаг в центре зала почти угас: в столь поздний час чертоги освещались лишь свечами на стенах. Как я и рассчитывала, внутри остался только Эгиль, громко храпящий за столом. Решив, что пригласить его к себе лучше без свидетелей, я затворила двери. Не хватало еще, чтобы ему предложил ночлег кто-то другой.
– А, Гормлат, – промурлыкал знакомый низкий голос. – Я все думал, заглянешь ли ты к нам.
