– Теперь здесь командую я. – Манерный подданный огладил бугристый рисунок богато расшитых обшлагов кафтана. Любовно оправил звякнувший ажурными цепями, изобильно проклёпанный пояс. – А Милэдона отправили в долину, – Упырь равнодушно кивнул. – Я… заслужил это место, – зачем-то добавил гвардеец, с вызовом уставившись на соплеменника.

– Не сомневаюсь, – отозвался тот бесцветно.

По имени новоиспечённого командира Адалин не помнил, а род по значкам не узнавал. То ли от захудалости оного, то ли от общей незначительности. Представиться же гвардеец так и не надумал.

Сейран Милэдон, старший из четырёх сыновей Белого Генрича, оставался одним из немногих подданных долины, с которыми Фладэрик водил знакомство в охотку, а не по долгу службы. Упырь, возвращаясь домой, в прежние времена частенько задерживался в Прихоти, по возможности откладывая визит в замок. Нелюбовь старшего Адалина ко двору стала притчей во языцех, тем паче, обласканный Её Величеством подданный почитался желанным и долгожданным гостем в королевских покоях, о чём десятилетиями судачили клятые Дамы.

Отставка Сейрана не радовала. Но и тешить надменное непотребство, без спросу взгромоздившееся на сундук, Упырь не собирался.

Свежеиспечённый командир Прихоти представлял зрелище презанимательное: хорошенькое личико с до сих пор не ломаным носом да точёными скулами портил лишь массивный подбородок. Чуть раскосые глаза, под стать какому туату27, приблудившемуся из волшебной сказки, глядели запальчиво и одухотворённо. А вот придворная стрижка и локоны, подкрученные на железках, в стенах Поста, от куртуазных приблуд столь же далёких, как сельский нужник от светлокняжеского терема, выглядели нелепо. По меркам неизменно полупьяного от скуки гарнизона, стерегущего вампирье пограничье, такой командир – ходячая несуразица, объект солдатского зубоскальства.

Красавчик, плотно стиснув челюсти, тоже взирал на соплеменника с надменным недоумением. Адалин, горбоносый, тощий и жилистый, с иссечённым шрамами лицом, заросший, точно деревенский староста, прекрасно знал, какое впечатление производит.

– Моя преданность угодна Её Величеству, – бросил Лучистый, выпятив грудь колесом. – Наша государыня прозорлива.

– Воистину, – ухмыльнулся Упырь. – Завидная проницательность, что граничит с ясновиденьем. Кому и охранять рубежи, как не юному дарованию, оных не покидавшему. Свежий взгляд, опять же.

– Я… – гвардейчик запальчиво вскинул благородный подбородок. – Я ходил в разъезды!

– Не думал усомниться, – покивал нарочито серьёзный Адалин. – Опасно нынче в Саженцах. Да и вдоль Мрачных Холмов так запросто не погуляешь.

– И что же мессир делал в Голоземье? – пощипывая подвитую прядку у уха, сварливо ввернул командир.

От усмешки, изогнувшей спёкшиеся губы Упыря, кровь в жилах леденела, как от прыжка в трехсаженную прорубь. Фладэрик задумчиво почесал разбитую скулу и отозвался безразличным, но не терпящим возражений тоном:

– Птиц ловил. Болотных лебедей.

Лучистый вытаращил одухотворённые глаза, нахмурился и, не дождавшись пояснений, сердито отмахнул ухоженной рукой:

– Ладно. Как разведка?

– Какая разведка? – удивился Адалин. – Я птицелов. Куропатки, рябчики. Жар-птицы.

Командир внезапно потерял терпение:

– Довольно шуток, мессир Фладэрик. Свитки те, что за пазухой были, я в Розу с нарочным послал. И приказал отдать лично в руки Её Величеству.

Упырь мысленно покивал: даже не мессиру Гуинхаррэну, заправлявшему коронными прелагатаями, – самому Величеству, князепосланной и иже с тем. «И да окутает его тленные кости благодатным покровом зелёная топь». Адалин не шелохнулся, старательно удержав сквернословие и заморозив лицо равнодушием.

– Давно? – только и уточнил он.

Командир прищурился в потолок, подсчитывая:

– Уже должны дойти. Ответа ждать?

Фладэрик кратко покачал головой. Единственный ответ, который мог прийти из Розы – придворный палач с отрядом вооружённых гвардейцев. С другой стороны, оплошность эта вполне укладывалась в текущую легенду. Если всё грамотно обставить. Так, как сделал бы это преданный интересам Её Величества прелагатай.

– Тебя долго не было, Адалин, – вдруг заявил безымянный дурень, наморщив лоб под бараньими локонами. – В долине большие перемены. Не один Сейран. Болтают, нынешний Меч Её Величества, Инэваль Аманир, впал в немилость. И гвардию распустят. А динстманны28 при дворе в открытую Лучистых задирают! – пожаловался он.

Вообразив злорадных от природы, по долгу службы поднаторевших в издевательстве над ближним упырей, глумящихся над замковыми щёголями, Адалин удовлетворённо хмыкнул. Подневольные и оттого свирепые, сверх меры буйные рубаки вызывали куда большее сочувствие, чем чванливый, разлагавшийся одесную трона цвет долинной знати.

– Ещё поговаривают, вампиры на озёрной равнине пропадать стали, – продолжал молодой гвардеец, стылое выражение морды соплеменника в упор не замечая. – Чаще обычного. И не абы кто, а добрые гвардейцы. Её Величество Королева…

Командир помедлил, зайцем косясь на молчавшего Адалина. Вся спесь с мальчишки разом улетела. Фладэрик мысленно вздохнул, отметив, что столь зелёных, не оперившихся юнцов отправлять на Пост – верх жестокости. И неосмотрительности. Как бы хорошо не строили защитные сооружения древние, каким бы неприступным не выглядел шедевр фортификации, а управлять оным должен кто-то чуть более опытный и менее… восторженный. Мальчишка же едва ли на много перерос его младшего брата.

– Князепосланная госпожа и повелительница, дивноокая миледи Айрин отстраняет от дел Лучистый Стяг, – выпалил командир. – По совету мессира Тэрглоффа. С сохранением званий и титулов. То вопрос решённый.

Адалин непроницаемо молчал. Известия не радовали, а откровенность подданного – даже пугала. Придворный щёголь хорошо знал, с кем говорит. И подобные разговоры вели прямиком на шибеницу.

Но мальчишка всё не замолкал:

– При дворе болтают про запрет разъездов и разоружение. Но младший брат мессира вот-вот пройдёт гоминиум29. И он тоже жаждет посвятить себя мечу.

Упырь не ответил. Братишкиных порывов он не одобрял, но и осуществлению оных не препятствовал. У Радэрика имелась своя голова на плечах, пусть и бестолковая. Припомнив ясные глаза и доверчивую улыбку младшего, Фладэрик Адалин невольно стиснул зубы. Таким мальчишкам при дворе придётся быстро и болезненно взрослеть.

– Королева мудра, – заметил Упырь тихо, искоса зыркнув на побелевшего командира. – Негоже нам, солдатне малограмотной, в Её решениях сомневаться, приказы Совета обсуждать, – напомнил он почти мягко.

Лучистый, кажется, готов был разрыдаться.

– Выполняй свой долг, гвардеец, – посоветовал Адалин со вздохом, – а дела Совета оставь тем, кто в этом смыслит.

Позёмыш, зримо округлившийся на дармовых харчах, лениво прошуршал в сырой соломе, волоча уворованную в погребах заячью тушку. Фладэрик умывался над бадьёй и, покосившись на хвостатого проныру, невольно усмехнулся:

– Потяжелел ты, скоро сойдёшь на неплохую похлебку, – заметил он негромко.

Горностай, не выпуская из пасти чересчур крупную для него добычу, что-то сквернословно проурчал и проворно спрятался под лавку. Упырь покачал головой.

Умывался он неспешно, нарочно растягивая удовольствие – что-что, а вода в крепостях Поста всегда была отменная, из горных источников, прозрачная и вкусная. Оттого и бражка удавалась.

Не без труда расчесав свалявшиеся вихры, Фладэрик скрупулёзно выбрал репьи из штанов, отчистил сапоги и привёл в порядок саблю. Натирая промасленной тряпицей мягко отливающее рыжиной в факельном свете лезвие, Адалин думал о Кромке, цветном стекле, блестящем среди трав на Мрачных Холмах и решении королевы прекратить разъезды.