Звякнул прямой телефон
– Слушаю, Виктор Васильевич. Доброго дня.
– Какой, нахрен, доброго, Юрий Иванович?! Нет сейчас «добрых дней». Можешь зайти? Срочно.
– Выезжаю.
Машина с мигалкой донесла до Кремля минут за пятнадцать. Столько же времени потребовалось, подняться по лестнице. Дроздов и в свои почти семьдесят пять был бодр и не любил ходить медленно.
Гришин сидел в сумраке кабинета, спрятавшись от полуденного солнца за плотными шторами.
– Что-то у меня голова раскалывается от солнца, – ответил Гришин на немой вопрос Дроздова.
– Я тоже в последнее время перестал его любить.
– У нас ЧП в Прибалтике. Только что передали по линии ЦК. «Жители Литвы, Латвии и Эстонии выстроили живую цепь длиной около 670 км (до двух миллионов человек, то есть примерно 25 % населения трёх прибалтийских республик), таким образом соединив Таллин, Ригу и Вильнюс. Акция приурочена к 50-летию со дня подписания пакта Молотова-Риббентропа. Цель акции – привлечь внимание мирового сообщества к историческим событиям, которые изменили статус стран Прибалтики». Как тебе? В Латвии во всех крупных городах на центральных площадях появились одиночные пикеты с транспарантами. Написано чёрными буквами «ГЭС» и перечёркнуто красным крестом.
– Плохо, Виктор Васильевич. Мы не успели.
– Плохо то, что в Литве заявил себя «Саюдис» – литовское движение за перестройку. Инициативная группа в количестве пятисот человек собралась в большом зале Литовской Академии наук и объявила об учреждении партии. Назначили на октябрь учредительский съезд. Своими целями провозгласил культурное возрождение, демократизацию, экономическую самостоятельность республики, заботу об охране окружающей среды.
– Понятно. Съезд допускать нельзя.
Раздался зуммер интеркома. Гришин нажал кнопку.
– Говори.
– Разрешите зайти, Виктор Васильевич? Срочная из Вильнюса.
– Заходи.
Референт зашёл тут же и передал Гришину открытую папку с телеграммой. Пробежав её глазами Генеральный Секретарь побелел лицом и сел в кресло.
– Пиз*ец, – сказал он и передал папку Дроздову. – Катастрофа.
Юрий Иванович дотянулся до папки и глянул в телеграмму.
«20 июля 1989 года в 11.00-11.15 на Ионавском производственном объединении «Азот» в Литовской ССР произошло разрушение изотермического хранилища аммиака, в котором находилось 7 тыс. тонн жидкого аммиака при температуре минус 340С. Во время взрыва емкость приподняло и отбросило в сторону примерно на 25 метров. При падении были разрушены ограждающая железобетонная стенка, часть эстакады с трубопроводами, в числе которых был и трубопровод с природным газом. Аммиак разлился по территории завода, образовав озеро ядовитой жидкости с поверхностью около 10 тысяч квадратных метров, глубиной (местами) 0,5 метра».
– Да уж, – произнёс озадачено Дроздов, – лучше не скажешь.
– Ты почитай, а. Не дочитал я.
– «Около хранилища аммиака стояла компрессорная установка с автоматическим факелом дожигания. Жидкий аммиак загорелся. В зоне огня находилось изотермическое хранилище аммиака, частично эстакада наливки аммиака, цех производства минеральных удобрений (нитрофоски), склад готовой продукции, где находилось 24 тысячи тонн минеральных удобрений, и другие объекты. От горения минеральных удобрений в большом количестве стали выделяться токсические ядовитые вещества. Образовалось аммиачное облако высотой до 80 метров. Глубина распространения зараженного воздуха достигала 30 километров. Через несколько минут после возгорания бойцы противопожарной службы предприятия приступили к тушению. погибли пять работников предприятия и 57 человек пострадали, из них 42 человека были госпитализированы в больницы города.»
– Всего пять? Ничего не понимаю. Как-то при мне на молочном комбинате произошла утечка аммиака. Погибло трое и человек тридцать попали в больницу.
– Да… Странновато… Полметра аммиака! Это же кто-то измерил! Это же по колено в… Похоже – диверсия.
– Точно диверсия. Высылай свою «альфу» и согласно закону о ЧП, берите всё под контроль и проводите расследование и обязательно… Слышишь, обязательно найдите чей-нибудь след. Хоть той же «Саюдис».
– Полагаю, что это кто-нибудь из их радикального крыла. Его не может не быть. Сам вылечу.
– Действуй, Юрий Иванович.
* * *
Председателя комитета в кабинете не оказалось, но помощник сказал ждите, и отправил меня в «зал ожидания» – маленькую комнатку с электрочайником, «заварником» и растворимым кофе.
Через сорок минут в дверь зашёл Дроздов, окинул меня мрачным взглядом и сказал:
– Сейчас вылетаем в Вильнюс. Там ЧП и бунт. Жди здесь.
Я подождал семнадцать минут. В Волге, с форсированным мотором и с явно не волговской подвеской, до «Шереметьево два» доехали за тридцать минут. Сели в ИЛ-76 и взлетели.
Всю дорогу мы молчали, а усевшись в самолётные кресла, расположенные в отдельном салоне, рассчитанном на десять человек, Юрий Иванович сказал.
– Ты оказался прав. На почитай.
Прочитав я глубоко вздохнул и мысленно выматерился.
– Если будешь рядом со мной, тебе это как? Не в тягость?
– Мне по барабану. Лишь бы прок был.
– Прок будет. К нам доходят сигналы, что большая часть Литовского ЦК поддерживает СССР, меньшая вместе с первым секретарём Бразаускасом, встали на националистические рельсы и на раскол партии Литвы. Поговаривают даже об отделении от СССР. Но пока тихо. Задача такая: встретиться с Бурокявичюсом. Это, который за нас… Всё записать на магнитофон.
– Разрешите предложение?
– Говори.
– Мне не стоит ехать с вами в КГБ Литвы.
– Почему? – Удивился Дроздов.
– Здание КГБ может находиться под наблюдением оппозиции. Если ими руководит Эндрю Эйва, то так оно и есть.
– Эндрю Эйва2? Кто это?
– Американский военный литовского происхождения, капитан Сил специальных операций Армии США.
– Постой! Это не тот, что убедил конгресс США начать поставки крупнокалиберного оружия моджахедам и научил их сбивать наши вертолёты, целясь в винт управления?
– Тот.
– Вот же ж, сукин сын!
– Хуже того. Если здесь началось по серьёзному, то началось на год раньше, а это плохо. Значит они уже организовали Министерство обороны Литвы и готовят переворот на эту осень. Учредят «Саюдис», тут же проведут выборы в Верховный совет Литвы и провозгласят независимость.
– Ничего себе, ты разрисовал!
– Вызывайте Бразаускаса в Москву в ЦК, пусть пишет по собственному по состоянию здоровья и отправить его на лечение. Где воздух сух и пахнет елями, мороз трескуч лет пять сидели мы. – Навеяло мне вдруг двустишие.
– Ты стихи пишешь? Не знал, – удивился Иваныч.
– Сам в шоке!
– Мысль твою понял, но не слишком уж ты преувеличиваешь? И даже боюсь спрашивать, откуда знания?
– Оттуда, – сказал я, чуть сиплым с похмелья, голосом Никулина в «Брильянтокой руке».
Получилось так натурально, что Дроздов рассмеялся.
– Ох, хулиган.
– Обменяли хулигана на Луиса Корвалана, – продолжил я дурачиться.
Дроздов погрозил мне пальцем.
– Ты Вильнюс знаешь?
Я покачал головой.
– Ну вот. Никто не даст гарантию, что они не пасут наш рейс. Из нас течёт, Миша, как из стечной суки.
Иваныч тоже мог задвинуть такой образ, что мороз по коже продирал.
– И возьмут они тебя, красивого и молодого и потеряю я такого ценного консультанта. Ты, кстати, кем хочешь значиться: охранником или ординарцем?
Я почесал затылок и открыв холодильник, увидел бутылку «пепси» в пластиковой упаковке.
– Ух ты! Круто! – Сказал я и лапнул холодную ёмкость. Там же в холодильнике стояли и широкие стаканы. – Будете?
– Не люблю я эту дрянь. Ты мне лучше боржому плесни.
Разлив жидкости по бокалам и отхлебнув пахнущий лекарством напиток, я спросил:
– Других вариантов нет?
– Молод ты ещё для консультанта или референта. Капитан у генерала сапоги должен чистить. – Дроздов улыбался, а мне вспомнилось, что когда-то давно на границе, мы пацанами слушали его истории про войну. А я на утро, встав пораньше начистил ему сапоги до зеркального блеска. И так до сих пор в этом не сознался.
