Глава 1.

– Давай, Михаил Васильевич, сядем и спокойно поговорим, – предложил Юрий Иванович Дроздов устало. Руководитель комитета государственной безопасности резко постарел. Его, и до того не отягощённое жирком тело, «подсохло», что я отметил по пожатой мной руке. Щёки впали.

Заметив оценивающий взгляд, он спросил:

– Плохо выгляжу?

Я пожал печами.

– Заели эти диссиденты. Хельсинская группа голову поднимает. Учёные…Национальный фонд демократии… Американцы пошли по нашим стопам. Сделали что-то типа нашего Коминтерна. Утомился я, Миша. Мы все утомились.

Дроздов внимательно смотрел на меня, сидящего через стол, напротив. Я продолжал молчать и слушать. Команды говорить не поступало.

– То, что ты всё, как ты говоришь, вспомнил, это хорошо. Мы тогда можем вернуться к тем твоим цифрам, которые ты положил в конверт, а я в сейф. Мы ведь поверили тебе, и правильно, судя по всему, сделали. Ты видишь, что твориться в республиках. Всё вскипело одномоментно. Прошляпили и наши службисты, и партия. И, даже есть мнение, не случайно. Вот и хочу я тебя спросить, Миша, нет ли чего тебе сказать о дальнейших событиях? Не вдаваясь в вопросы, как ты это делаешь. Мы немного поковырялись у тебя в голове… Полякова считает, что ты – засланец с той стороны, потому как технологии не наши, но я ведь знаю тебя с детства. Что скажешь?

– Позвольте водички, Юрий Иванович?

Он встрепенулся.

– Что же это я?! Может чай, кофе?

– Воды.

Юрий Иванович не вставая со стула, потянул маленький разнос со стаканами со стола и поставил его перед нами. Потом нырнул рукой под стол и поднял с пластиковой бутылкой с прозрачной водой и поставил на разнос.

– Наши пластиковую тару стали выпускать. Опытное производство, – пояснил он. – Родниковая. Из морозилки.

Взяв двух, судя по размеру, литровую емкость, я почувствовал ностальгическое щемление в груди. И мне нравилось замораживать воду и пить её растаявшей. После этого даже кипячёная становилась ещё мягче.

– А то, что я мог сам себя отформатировать, она не верит? – Усмехнулся я. – Никто, кроме меня мной не занимался. Пытливый ум ребёнка.

Отхлебнув воду я поставил стакан на стол. В горле пересохло давно, а не только тогда, когда меня ввели в этот кабинет. Раньше я никогда в нём не был. Обстановка внушала трепет. В кабинет, да и в само здание на Лубянке меня доставили и именно ввели едва ли не под руки. А кое-где и под руки. Чего греха таить. Принудительно. В общем-то, помимо моей воли.

После случайной встречи с моей «женой» из того времени, с которой я и не мечтал завязать отношения, у нас с ней закрутился такой бурный роман, что я даже не думал о том, чтобы попасть в Москву, где меня ждала аж целая госкомиссия, и куда я должен был отправиться на завтра на специально присланном за мной самолёте.

Я лёг на дно так глубоко, что «комитет» нашёл меня только через три месяца. И то, можно сказать, что случайно. Они проверяли мои связи и в очередной раз трясли Выходцева, к которому я в тот день так и не дошёл, а родителям сказал. Трясли прямо в «микроавтобусе» УАЗ. И тут по улице Кирова идем мы с Ларисой под ручку.

Представьте их реакцию. Они выпихнули измученного и ничего не понявшего Олега, схватили меня и запихнули в машину. Лариса отбивала меня, как могла, но силы были не равны.

Я, понимая, что сам неправ, не отбивался, а только лишь уворачивался от тычков и звездюлей, чем неимоверно утомил оперов и они треснули меня чем-то по голове и усыпили химией.

Очнулся я уже в самолёте и всю дорогу не пил, ибо не давали, мотивируя, что потом попрошусь в туалет. Но в туалет всё же сводили, ибо на ИЛ-76 получилось двенадцать часов лёту.

– Вы хоть жену мою уведомили, где я?

– Ларису Александровну не только уведомили, но и допросили. А допросив, успокоили, что вы в руках друзей. Просто очень нужны на работе. Она поняла.

– Ну, хорошо…

– Ну, хорошо…

Мы сказали это почти одновременно и рассмеялись.

– Не обижайся на коллег из Приморского комитета. Сам виноват. Устали они тебя искать.

– Да, не обижаюсь я. Спрашивайте.

– Спросил уже.

Вода действительно была хороша и я налил себе ещё стакан. Воду я люблю. И пить, и смотреть на неё.

– Ты ведь в разговоре с Кунаевым ты сообщил сведения, которые ты не мог знать. Даже про попытку избрания Горбачёва, а тем более про убийство Брежнева. Кроме даты, конечно, которую ты мне сообщил в 1979 году, кажется. Значит видения повторялись.

Не собираясь вскрываться полностью, я коротко ответил:

– Были, Юрий Иванович. Но это как неожиданная сонная дрёма за рулём, когда задумаешься, и вдруг, раз, и уже спишь. А потом, раз, и проснулся.

– Ты фамилии называл. Они действительно оказались мерзавцами.

– Самое страшное, Юрий Иванович, что таких, как те, – миллионы. Испорченных западной пропагандой, тлетворным влиянием запада и запущенностью народного хозяйства, которое никак не напоминает доклады с трибун. А народ хочет знать, не только, сколько посеяно гречихи, но и где именно она растёт?

– Это ты Жванецкого цитируешь? Тот ещё… Юморист.

– А зря вы, так о нём. Надо прислушиваться к сатирикам. С этого смеётся народ! Пока смеётся, а как придёт время, просто переступит через враньё и попытается построить своё будущее, другое, без вранья.

– И что у него получится? – Скривив рот, спросил Дроздов.

– Обманут его. Толпу мышей за дудочкой уведёт любой музыкант. Главное – подобрать правильную мелодию.

Я налил ещё один стакан и отпил хороший глоток.

– Они тебя, что, не поили?

– У-у, – отрицательно ответил я.

– Вот паразиты! Я им всыплю.

– Всыпьте-всыпьте. А ещё они меня по голове ударили. А вы знаете, это у меня самое больное место.

– Шутишь, – это хорошо, – улыбнулся Дроздов. – А нам не до шуток. Республики вздыбились. Людей не хватает. Мы, ты знаешь, увеличили и внутренние войска и войска гэбэ, но не хватает… Шеварнадзе, – сука. Грузинскую партийную ячейку баламутит. Автономии просят.

– Сейчас пойдёт – поедет.

– Но почему, Миша!

– А вы не понимаете?

Я не стал ждать его ответа. Конечно он всё понимал, но ждал ответа от меня.

– Процесс запущен давно. Мы на финальной стадии. Поезд подъезжает к разрушенному мосту. Локомотив, вроде бы, уже начал тормозить, но те, кто его толкают сзади, допихают вагоны к пропасти. Вместе со всеми, кто в этом поезде едет. Тот, кто в курсе про мост, пытаются спрыгнуть и отбежать. А самые продуманные заранее построили ветки, отстегнули свой вагон и ждут удобного момента, чтобы свернуть на другие рельсы, отталкивая от себя локомотив.

Дроздов смотрел на меня и внимательно слушал. Я помню, как уже в «духтысячных» мы сидели у него в фонде, и я говорил ему те же самые слова, что говорю сейчас в 1989 году. Ему всегда нравилось моё образное мышление.

– Это ты видел? – Спросил он.

– Это я знаю, – сказал я. – И не спрашивайте откуда.

– Что ты ещё знаешь? – Спросил он.

– Фамилии, имена, явки, пароли? Так вы и сами их знаете, Юрий Иванович. Стоит только снова начать контрразведывательное прикрытие высших руководителей.

– Мы начали. Ещё в 1985-ом.

– Вот. И вы же сами сказали: международный… что там? Конгресс? Фонд? Имя им легион! Диссиденты!

– И что с ними делать?!

– Вы меня спрашиваете?!

Дроздов опустил голову.

– Я, почему-то, надеялся, что ты знаешь рецепт лекарства.

Мне вдруг стало страшно. До дрожи во всех мышцах. До холода в груди.

– Я не доктор, Юрий Иванович! Не на того учился.

– А на кого ты учился? – Спросил он. – И главное, для чего?

– На кого, вы и сами знаете… А для чего? Для того, чтобы спасти СССР.

– И как спасти СССР? Ты знаешь?

– Возможно, да. Кое что.

– Например?

– По-моему всех диссидентов надо отпустить, а то и выслать из Союза. И Сахарова с Боннер. И ни в коем случае никого не впускать обратно.