Примаков, при всей его интеллигентности, частенько позволял себе цветастые сексуальные образы по отношению к оппонентам.

– У них там полегче, чем Челябинске. Хлеба – во! Сала – во!

– Однако, Украину на особый контроль, товарищи. Это наша житница, как говорил классик. Чёрное море, Крым. Одеса!

* * *

Глава 3.

В небольшой двухкомнатной квартире на улице Горького за десять лет ничего не изменилось. Показалось, что даже набор продуктов в холодильнике: Сыр брынза, сыр твёрдый, оливки на развес, хранящиеся в пол-литровой стеклянной банке с полиэтиленовой крышкой, пол палки сухого сервелата. В морозилке серый хлеб в пакете (резерв), водка, сало, пластиковая бутылка с замёрзшей водой, шмат мяса, бутылка водки.

– Почему жену не вызвал? – Спросил Юрий Иванович, доставая из большого бумажного пакета маленькие. – Разворачивай и на стол.

– Не захотела. Побоялась. Новое место. Она у меня бояка.

– Бояка… Понятно. Может домой поедешь?

Иваныч с прищуром посмотрел на меня.

– Тут пока дел по гланды. Она в курсе про мою работу. Я ей сразу сказал. С ней по-другому нельзя. Узнает, что обманул, убьёт сразу.

– А шпионки с крепким телом её не пугают? – Иваныч усмехнулся. – У нас такая работа…

– Я же аналитик, а не вербовщик.

– Ну-ну… Давай скорее! Ну его, этот сыр! Резать его… Брынзу положи, маслины и разливай.

– О! Вы перешли на Коктебель?!

– Коньяк он любой хорош. На счёт коньяка я всеяден. Его можно выбирать под настроение. Сегодня я своё кислое настроение слащу. А тебе не всё равно?

– Да, наверное, всё равно.

Выпили три раза, причём третий по-афгански, за павших, предварительно коснувшись рюмкой стола. Именно оттуда пошёл этот тост. Раньше мы пили за тех, кто не с нами, а моряки за тех, кто в море.

– Раз уж вспомнили про Афган, то что ты там про ваххабизм имел ввиду?

Юрий Иванович откинулся на кресле и покрутил головой, разминая шею.

– Только в темпе, а то я засну. Кстати, спишь сегодня здесь.

– Не вопрос. Про ваххабизм скажу, что это экстремистское течение залезло к нам на Кавказ и начало диктовать правила местному населению. Ваххабизм – детище империалистов, культивиру… бля… Созданное для разрушения государственности в исламских странах. Он запрещает контакты с любыми светскими и административными структурами. Только шариат. У нас на северном Кавказе… Про Азербайджан не помню, но и в Иране тоже… Короче, у нас распространён суфизм. Это более-менее мирное и толерантное к государству течение.

– Какое?

– Толерантное. Терпимое значит. Так вот если начнётся джихад против России. Ой… Против Союза. То суфии вынуждены будут поддержать его, иначе их сметут. Там уже есть сторонники ваххабизма. Яндарбиев, кстати. Поэтому надо как-то перетянуть суфиев на свою сторону. Но! Кавказ – дело такое же тонкое, как и восток. Им перевернуться ничего не стоит. Сегодня ты их учишь убивать ваххабитов, а завтра они уже убивают тебя. Так уже было.

Иваныч слушал меня внимательно.

– Когда было, Миша? – Спросил он спокойно, глядя на меня всё с тем же прищуром.

– Давно было, Юрий Иванович, – ответил я, не отводя взгляд. – Очень давно.

Иваныч дёрнул головой из стороны в сторону, одновременно хмыкнув.

– Ты себя ведёшь, как старый ветеран, а я себя ощущаю рядом с тобой «первопогонником». А ведь у нас с тобой наоборот, Миша. Ты, или запутался в своих снах, или просто чудишь. Тебе не кажется?

– Я не чудю. А запутался я или нет, жизнь покажет. Если не попытаться исправить. Конечно, если СССР не рухнет, и Чечня, возможно, не станет Ичкерией. Но ведь ваххабизм никуда не денется, если его не сковырнуть и будет разрастаться, как плесень. Мы ведь ничего не теряем, убрав экстремистов и оставив лояльных светским властям муфтиев.

– И давно там этот ваххабизм?

– Давно, но выползает только сейчас. Как по команде. Ислам ведь почти запрещён. В Ташкентском и других исламских институтах очень мало учебных мест. Мусульмане уезжают учиться за рубеж. И чему их, как вы думаете, там учат?

– Да, уж… Не поспоришь. Наливай четвертую. Чтобы за нас долго не пили третью.

Мы выпили и доели котлеты по-киевски, прихваченные Иванычем из ЦКовской «столовки», как он назвал тамошний буфет.

– Расскажи ещё что-нибудь, Миша, но только не про ислам. Из увиденного тобой в будущем.

Это прозвучало у Иваныча так легко, что я вздрогнул, поперхнулся и вынужден был откашляться.

– Не знаю, что ты со своей головой сделал? И мы так и не смогли разобраться с помощью новейших приборов. Но пока, всё то, что ты нам сообщил совпало с настоящим. И если к тебе что-то приходит, ты записывай, пожалуйста эти ведения. Вон, даже священники говорят, что случается такое… Ясновидение. Давай. Рассказывай…

– Как космические корабли бороздят просторы Большого Театра?

Дроздов кивнул.

– Я тогда расскажу вам всё по порядку. Думаю, вы не заснёте.

И я начал говорить. В моей голове события уже давно были выстроены хронологически и просто логически. Я всю жизнь готовился к этому разговору.

Рассказал про Горбачёвскую перестройку, Ельцина, Гайдара и Чубайса, про «парад суверенитетов», про голод и торговлю сигаретными «бычками» пол-литровыми банками, про войны в Абхазии в Осетии, про две войны в Чечне, про Украину 2014 года, про Крым, про Донбас, обстреливаемый нацистами восемь лет, про спецоперацию 2022 года.

– А про Басаева вы лично, Юрий Иванович, авторитетно и с полной уверенностью сказали, что его готовило ГРУ. А он потом взрывал высотки, газопровод в Подмосковье и устроил теракт на Дубровке.

– Я? Лично? Когда?

– Мне уже в 2011 году, а в прессе это звучало ещё в 1996 году.

– Ты не бредишь, Мишаня? С полки головой вниз не падал?

– На мою голову, вы знаете, хватало других происшествий.

– Надо тебя ещё поизучать. Голову твою.

– Ничего не даст. Только время потеряете.

– Ладно, Миша, давай ложиться. Завтра подъём в шесть, а уже час. Напишешь всё, что рассказал, и в тринадцать ноль-ноль ко мне. Обсудим.

* * *

Утром я вышел из парадного чуть позже шести. За Юрием Ивановичем должна была подъехать машина, а не надо было переодеться. Моя «квартирка» располагалась на Старом Арбате в доме с гастрономом «Торгсин». В этом гастрономе кот Бегемот из романа «Мастер и Маргарита» пожирал шоколад и мандарины. Я всегда, едва увидев гастроном, представлял «Бегемота» и улыбался.

Квартирка представляла собой жилплощадь из трёх комнат меблированную, ма мой неискушённый взгляд, антикварной мебелью. Вбежав по лестнице до «своей» двери я, как обычно, осмотрел её и отметил, что коврик так и лежит, сдвинутый мной ровно на два сантиметра по часовой стрелке, а маячки на месте. Хотя это не значило, но на душе стало чуточку спокойнее.

Я отпер дверь ключом и, отступив вправо, толкнул её во внутрь.

– Вы заходите, не стесняйтесь, – услышал я сзади и оглянулся.

В дверях квартиры напротив стоял человек в сером пальто и шляпе. У человека в правой руке, прижатой к телу, имелся пистолет с непропорционально удлинённым дулом.

– Заходите-заходите, – повторил он.

Я удивился его беспечности, но, когда посмотрел вглубь «своей» прихожей, увидел ещё одного человека, чуть моложе, одетого в лёгкую куртку «ветровку» коричневого цвета. У него аналогичный пистолет находился в левой руке.

Мелькнула мысль, что они могли бы попасть друг в друга если бы я смог уклониться в сторону, но снизу по лестнице поднимался третий.

– Обложили, как Плейшнера, – сказал я.

– Яду дать? – Спросил поднимающийся.

– Свой имеется, но не дождётесь, – буркнул я. – У нас мало времени. Мне в управление к восьми тридцати.

– Ну, тогда заходи, Михал Васильевич. Не стой в дверях. Нам тоже на работу надо.

– А это, что у вас? Хобби? – Спросил я, зашагивая в прихожую и проходя в зал не разуваясь.

В зале в кресле сидел четвёртый. И его я узнал. Мы сталкивались с ним в фонде Иваныча в начале девяностых, и он меня должен был помнить. Тогда. Но не сейчас. Сейчас помнил его я, но не он.