– Не могу-у-у! – воет Серж и указывает пальцем куда-то в сторону рекламного щита у автобусной остановки. – Это лучшее, что я видел! – все еще задыхаясь, орет он. – Твоя лучшая реклама!

Я пялюсь на популярную рекламу парфюма от HUGO BOSS. Та самая, на фоне которой меня снимал Серж в Стамбуле. Только на этой у меня отвратительные усики и рожки, но это еще не главное. У меня на лбу нарисован крошечный член, а надпись на рубашке крупными буквами гласит: «ЧЛЕН ВОСПРОИЗВЕДЕН В РЕАЛЬНЫХ РАЗМЕРАХ».

– Добро пожаловать домой! – посмеивается Лео.

Неужели и его что-то рассмешило в этот вечер?

– Welcome, мать его, home, – по-прежнему надрывается от смеха Серж.

Я пялюсь на рекламный щит и думаю: «Bienvenu»[9].

ВЕТЕР РАЗВЕВАЕТ МОИ волосы. На деревьях распускаются почки, а в воздухе витает запах весны. Как же я обожаю Париж в это время! Вечера все еще прохладные, но ветер… более нежный, ласковый, обещающий скорую весну.

– Просто поверь, тут лучшие блинчики на всем белом мире! То есть свете! – У Эммы смешно заплетается язык. Анабель с ней спорит:

– Из нас троих единственный человек, который может есть блинчики поздней ночью, – это Полин. Мы с тобой в эту категорию не входим.

– Ой, заткнись. – Эмма хмурится и кладет руки себе на грудь. – Ты посмотри на эти формы! Их необходимо поддерживать!

Мимо проходит группа парней, которые становятся свидетелями ее мини-шоу.

– Формы что надо, – поигрывая бровями, бросает один из них.

– Свободен, – стрельнув взглядом, угрюмо отзываюсь я.

Нам везет – им не нужно повторять. Они просто хихикают и отходят. Парни, которые понимают с первого раза, – большая редкость, отчего кажется, что они какие-то особенные. Эмма в шоке следит за тем, как они удаляются, а затем переводит взгляд на меня:

– Я только что на всю улицу хвасталась своими формами, схватившись за грудь?

– Было дело, – подавляю я смешок.

Эмма с хлестким звуком впечатывает ладонь себе в лоб. Подозреваю, что завтра утром, вспомнив об этом инциденте, она громко прокричится в подушку и пообещает себе никогда больше не пить. А я подставляю лицо нежному ветерку. Как же прекрасен Париж ночью! Фонари рассекают тенями пространство, что добавляет городу сказочности и недосказанности. Но при этом в нем кипит жизнь. До нас доносится музыка с вечеринок, и я думаю, что сосед Эммы сойдет с ума от жизни в этом районе. Тут никто никогда не спит.

– Я даже купила диетические начос! – продолжает свой спор Анабель и поднимает на нас расфокусированный взгляд. – Что? Я не стану есть на ночь креп!

Видимо, она каким-то образом не заметила эпизод с парнями. В ее гороскопе на сегодня это не значилось.

– Станешь-станешь, и твое пузико скажет тебе спасибо за ночное обжорство, – стоит на своем Эмма.

Анабель закатывает глаза:

– Я с вами вообще никогда не похудею.

– Поесть было твоей идеей! – возмущенно напоминает Эмма.

– Так я планировала съесть что-то легкое, – продолжает препираться Анабель.

– В два часа ночи? Серьезно же ты намерена похудеть, – невозмутимо и безжалостно бросает наш любимый бьюти-блогер.

Я устала от их спора, а потому, взяв каждую за руку, решаю их примирить. Будто дети малые, ей-богу.

– Все-все, не спорьте. Уверена, там есть полезные блинчики из гречневой муки и всякие безглютеновые штучки, которые так любит Анабель.

Перед блинной нет очереди, и пока Анабель мучает уставшего продавца вопросами о глютене и количестве калорий, мы с Эммой терпеливо ждем.

– Мне кажется или от слова «глютен» у него начинается нервный тик? – полушепотом спрашивает она.

И это действительно так, он смотрит на Анабель как на раздражающего ребенка, который ничего не смыслит в еде. Морщины у него на лбу становятся все глубже и глубже, а брови ползут вверх и доходят до самой линии роста волос… стоит отметить, что голова у него лысая!

– Конечно, он сидит и думает: «Я француз, я на девяносто процентов состою из глютена! Круассан, багет и креп! – шучу я. – О чем говорит эта ненормальная?»

Эмма тихо посмеивается и добавляет гнусавым голосом:

– «А оставшиеся десять процентов – это вино!» – Ее указательный палец тычет в темное беззвездное небо, а на лице такая беззаботная улыбка, что хочется даже сфотографировать. Есть уютные, комфортные люди, и Эмма для меня именно такая.

– Ох уж эти клише, – покачивая головой, говорю я.

– Но они весьма правдивые. – Эмма поигрывает бровями и тут же добавляет: – Кроме единственного! Беретов.

Глядя на то, как на балконе первого этажа, забыв обо всем на свете, целуется парочка, я цокаю языком и отвожу взгляд.

– Это пока мода не вернулась. Но береты уже подкрадываются к нам! – сообщаю я, а у самой от увиденного счастья становится немного тоскливо на душе. Хочется почувствовать теплые губы и спрятаться в этом мгновении от всего мира.

Эмма тем временем наигранно накручивает локон на палец и, не замечая перемены в моем настроении, продолжает:

– О-ля-ля, наконец мы станем настоящими француженками!

Она так смешно кривляется, что я не выдерживаю и смеюсь в голос. Как же мне нужен был такой вечер! В компании родных людей, с которыми пребываешь на одной волне, когда можно шутить и говорить все, что вздумается. И когда одиночество и тоска отпускают.

– Мадемуазель! – неожиданно гремит мужчина в крепри, и Анабель съеживается под его грозным взглядом. – Я не знаю калорийность каждого блюда. И нет, это не входит в мои обязанности.

Мы с Эммой переглядываемся и еле сдерживаем рвущийся наружу смех. Анабель, потупив глаза, наконец заказывает:

– Креп из гречневой муки с семгой, будьте добры. – Она смущенно улыбается своей обворожительной улыбкой. Но мужчина на это не клюет.

– Следующий, – рявкает он, явно молясь про себя, чтобы новая клиентка не подсчитывала калории. Мы буквально подлетаем к стойке.

– Два крепа «Четыре сыра», будьте добры, – быстро бросает Эмма, и его плечи расслабляется, а с губ срывается вздох облегчения. Анабель доведет до седьмого каления кого угодно. Талант!

– Мне нельзя пить больше двух коктейлей, – вдруг шепчет мне на ухо лучшая подруга. – В голове появилось навязчивое желание позвонить твоему брату и попросить его приехать.

Это настолько неожиданно, что мне приходится прикусить губу и изо всех сил сохранять невозмутимый вид. Тот факт, что я тоже выпила гораздо больше двух коктейлей, не помогает от слова «вообще».

– Не смей смеяться, – отчитывает меня Эмма.

Я направляю все свое внимание на мужчину, который жарит нам огромный блин и посыпает его сыром. На стойке лежит несколько визиток, на которых рекламным шрифтом из нулевых написано:

«Бретонские крепы, почувствуй вкус настоящей Франции!»

– И не смей делать вид, что приготовление блинчиков столь залипательное занятие! – пыхтит моя лучшая подруга.

– Я? Даже и не думала. – Вот только мне никак не удается скрыть глупую улыбку. Миссия «Оставаться невозмутимой» с треском провалена.

Эмма пихает меня в бок.

– Только не смей рассказывать об этом своему братцу, – предупреждает она и воинственно тычет меня пальцем в грудь.

– О чем именно? – хлопая глазами, переспрашиваю я. – О твоем навязчивом желании заняться с ним сексом?

Подруга в шоке смотрит на меня и громко шикает, с подозрением поглядывая на Анабель. Последняя с довольным видом сидит на лавочке и уплетает за обе щеки свой огромный гречневый блин.

– Анабель нас не слушает. Ее не интересует ничего, кроме крепа, – беззаботно отмахиваюсь я. – В любом случае Поль абсолютно точно чувствует то же самое. Так что звони, я возьму астролога на себя, и мы в одно мгновение исчезнем из твоего жилища.

Лиловая челка Эммы попадает ей на глаза, и она сдувает ее с лица.