«Никто не знает, что он сделал. Никому и в голову не придёт, что этот «монстр» способен отдать свою жизнь ради кого-то… Он молчит, ради кого. Хотя, пожалуй, я бы отдал за девчонку, которую люблю. Может, и ему не чуждо? — тяжело вздохнул и уставился на Бена.— Арди́ скажет, что у меня поехала крыша, и мы обязаны сдать этого парня властям, что от него неизвестно, чего ожидать. Но я почти уверен, что не беды. Не теперь уж точно. Ещё и голоса попросили для него милосердия. Я верю им, я всю жизнь им верил, и они никогда не подводили».

— Пап, ты чего это тут? — на пороге гостиной стояла Арди́ со стопкой разноцветных чистых полотенец и глядела на отца округлившимися глазами. — Я кровать разобрала уже, таз поставила. Помочь тебе эту тушу затащить в спальню?

— Он человек, а не туша.

— В самом деле? Будешь так же говорить, когда у тебя после поясница отнимется?

«Не уходи, милая, прошу… — тихо прохрипел Бен, хмурясь в бреду. — Не оставляй меня здесь, только не оставляй. Вернись ко мне! Пожалуйста… Пожалуйста…» — из-под его ресниц выкатилась крупная слеза и скатилась по скуле за ухо.

Арди́ ощутила дрожь в спине и боль в горле — подступивший укол стыда. Ей не хотелось сострадать этому человеку, но иррациональное чувство билось в её сердце пойманной в клетку птичкой. Макк снова заплакал. Она отложила полотенца и присела на корточки подле отца, ласково погладила его по плечу: Арди́ с детства привыкла, что у Макка порой случались приступы, когда он ощущал чужую боль, а в последние годы, когда шла война, эти приступы и вовсе стали обыденностью.

— Вставай, папуль, давай отнесём его на кровать, — в её голосе больше не было желчи.

Бен очнулся через пару недель. Разлепил веки: над головой потолок, разукрашенный цветами — казалось, он медленно падал вниз. Зажмурился, вздрогнул. В сознании кавардак, путаница, жутко хочется пить. Сквозь оглушающую тишину Бен различил какой-то скоблящий звук, учуял запах краски, курительной смеси и духов. Открыл глаза и повернул голову вбок: у окна за мольбертом сидела девушка, вся объятая божественным светом, хотя через мгновение Бен понял, что свет-то был самый обыкновенный — из окна, но ослепительно яркий, его лучи выскакивали из-за спины художницы и впивались в стены. Мебель вокруг вся старенькая, из древесных пород, явно ручной работы, лишь светильники говорили о том, что его не занесло в древние времена.

— Где я? — с трудом вымолвил Бен.

— Я уже думала, ты помер, — хихикнула девушка и сделала затяжку, затем медленно выдохнула густой клубок дыма. — Воды хочешь?

— Ты не ответила на вопрос, — раздражённо бросил он и со стоном попытался приподняться, но все мышцы в теле онемели и не слушались.

— О-о-о, это ты зря, боец! — незнакомка подбежала к нему и придавила за плечи обратно на подушку. — Не торопись! Медленнее давай.

— Вот раскомандовалась, — недовольно буркнул Бен, но уже сдаваясь. Спорить с человеком, который явно обеспокоен его состоянием, бессмысленно и глупо к тому же.

Взяла одну его руку в испачканные краской маленькие ладони, стала растирать, затем вторую — искусно, ладно и деликатно. Приподняла его голову, взбила подушку, Бен не успел даже возразить её заботе.

— Теперь давай пробовать, — помогла ему сесть. — Я Арди́ Голден, — приложила к груди ладонь указательным жестом, — планета, где ты сейчас находишься, называется Гринсток, война между Первым Орденом и Сопротивлением закончилась полгода назад. Если ты, конечно, соображаешь, о чём я вообще говорю…

Он молчал, уставился на свои немощные ноги, укрытые одеялом. Бену было не по себе, но в мыслях была такая пелена, что он даже не понимал до конца собственных тревог. Он знал, что был мёртв. И оттого происходящее казалось запредельным.

— Спасибо, Арди́, — сухо и нарочито любезно отозвался он. — И воды, да… воды было бы неплохо.

Арди́ заметила, что он пытался сбавить градус неприязни, которую могли вызвать его холодные реплики, и снисходительно улыбнулась. Бен уловил это в её лице и опять ощутил подкативший комок раздражения.

Изящные цепкие пальцы приподняли его подбородок, Арди́ заботливо поднесла ему ко рту прозрачный весь покрытый каплями стакан и чуть толкнула стеклянный краешек о неприступные губы. Бен послушно сделал несколько больших глотков. Огромные сине-зелёные глаза улыбались ему, но Бен больше не ощущал раздражения и с любопытством оглядел лицо напротив. Его овал в форме сердечка обрамляли короткие каштановые пряди, на белой коже рдели пухлые небольшие губы, брови и нос были тонкими и прямыми — её лицо выглядело капризным как у ребёнка, но вместе с тем пьяным из-за цвета и размера глаз, казавшихся сонными. В каждом движении тела Арди́ угадывалась борьба мальчишеских замашек с природной женственностью, которая придавала её фигуре некоторое неуклюжее очарование.

Отставила стакан, поднялась с края постели и, забавно прискакивая, вернулась к своему мольберту. Обратно вставила в зубы вонючую цигарку*, положила за ухо кисть с тонким пучком* и уткнулась в полотно.

— Хм, и допрашивать меня не станешь? — удивился Бен и несколько раз провёл взад-вперёд рукой по макушке, взъерошив волосы.

— А что так сильно хочется? — выглянула из-за холста, разрезав локоном табачный дым. — Мой папа тебя приволок сюда, вот пусть сам и допрашивает. К тому же не вижу нужды: ты не кажешься сильно напуганным. Да и подумала, что тебе сперва нужно прийти в себя, — добавила в самом конце, подчёркивая, что её беспокойство о нём — последняя причина.

— Твой отец, он…

— Его зовут Макк. Добрейший дурень в Галактике. Он вернётся через час где-то, уверена, что ему как раз очень захочется тебя расспросить. — Помолчала с минуту. — Тебе что-нибудь нужно? Может, голодный или до толчка проводить? — мило вздёрнула брови.

— Ничего не надо, — нахмурился, съехал обратно на подушку и отвернулся.

— Пожалуйста, будь добр к моему отцу, — её тон сделался кротким, — он знает, кто ты, и всё равно ухаживал за тобой полмесяца. Лично я бы не пустила тебя и на порог нашего дома.

— Знает? Что ты имеешь в виду?

— Он кое-что увидел о тебе, когда прикоснулся, — ответила неуверенно. — У папы немножко есть этих способностей… ну, как у рыцарей-джедаев при Старой Республике… В общем, спроси лучше его сам, я не шибко разбираюсь во всех этих штуках, — замахала руками, — для меня это какое-то странное колдовство.

— Твой отец знает о Силе? — Бен развернулся, весь охваченный интересом. — Кто он такой? — настороженно сощурился.

— Да торговец он! — хмыкнула Арди́. — Всю жизнь мастерит и продаёт украшения, обычный работяга. Просто иногда говорит, что слышит какие-то голоса, чувствует всякое. Он мало что знает об этом, на самом деле.

— Вот как… И не захотел сдать меня властям. Чудной мужик.

— Здесь никто понятия не имеет, кто такой Кайло Рен, и что он был большой шишкой в Первом Ордене. Мы тоже. До того дня, пока отец не увидел, как ты образовался подле нашего дома из ниоткуда. Он сказал, ты отрёкся от прежних убеждений и отдал жизнь, чтобы спасти, по всей видимости, очень дорогого для тебя человека. — Арди́ заметила, как Бен резко изменился в лице, он был крайне смущён. — Извини. Это, походу, личное, а я так языком чешу, будто понимаю тебя и твои чувства. И вообще лезу не в своё дело, — подняла кверху ладони.

Бену стало комфортно в присутствии Арди́: она производила впечатление грубоватой девчонки, но её тактичность тронула его, хотя ещё парой минут назад она обмолвилась, что не проявила бы к нему доброты отца.

— Вот ведь штука — я даже не помню, ради кого пожертвовал всем, — он издал печальный смешок бессилия, — помню, кто я такой и почему умер, но в памяти явные пробелы: череда важных решений во имя чего-то… или кого-то… А осталась лишь пустота.

«Пустота осталась не только в памяти», — подумал Бен.

Во дворе раздался затухающий шум двигателей спидеров, весёлый говор и смех: Арди́ поняла, что отец приехал в чьей-то компании. Подскочила и направилась в кухню, чтобы поставить разогреваться обед. Бен взглянул в сторону окон, на волшебные переливы лучей сквозь листву и узорчатый тюль; небывалый покой наполнил его сердце. Отчего-то всё его существо рвалось из истощённого, слабого тела туда, наружу. Он вновь прислушался к смеху на улице: тот второй, женский, вызвал в нём сладкий трепет, в груди разлилось тепло. Бен воображал, как его дух взметает в воздух, разбивает стекло окон и бросается навстречу этому смеху, обнимает этот смех, целует и растворяется в нём. Отбросил одеяло, нагнулся вперёд и принялся со всех сил растирать онемевшие стопы, шевелить пальцами ног. Дёрнулся, попытался встать и жалко рухнул на плетёный коврик у кровати. «Проклятье!» — прорычал с досадой на самого себя. Только бы остановить этот смех, только бы не дать ему уйти…