Леони развернулась и направилась к выходу, убегая прочь от клочков своих надежд и мечтаний, ругая себя за трусость.

У самой двери она остановилась, новая волна эмоций захлестнула её, убаюкав нежностью и светлой тоской. Она обернулась и вновь оглядела с головы до ног своего Джима: ни тени злости не почувствовала она, словно что-то невидимое, неподвластное разуму придало ей сил. Леони странно улыбнулась и осторожно приблизилась к Джиму.

Ему показалось, что зал начал меняться, преображаясь в чудное видение минувших дней. Джим не видел ничего, кроме сияющих зелёных глаз Леони, оттого ему мерещилось, что он в своей спальне, в квартирке, что делил с Теренсом. Прекрасное дежавю: Леони, словно в первый раз убрала прядь у него со лба ласковым движением и невесомо погладила согнутыми пальцами его по щеке. Отчаяние и пустота залегли на дно её расширившихся зрачков. Джиму ощутил, как похолодело внутри: страх и горечь – ему почудилось, что её глаза более не выражали любви.

«Только не допусти для неё надежды, идиот! – подумал Мориарти в этот миг. – Я должен оставить её совсем, вместе со всеми её мечтами и чувствами, со всеми нашими общими желаниями и планами. И чего я боюсь вдруг, что она меня сейчас разлюбила? Так ведь было бы только лучше. Не хочу запятнать чистоту её чувств ко мне, это будет грязно, опошлено. Ведь это было бы так прекрасно, что её чувство осталось бы таким, как прежде, не стало обязательством и дурной привычкой, «чемоданом без ручек». Такая, как моя Леони, не может любить Мориарти – это противоестественно».

Джим схватил Леони за запястья и в исступлении прижал к губам её ладони, отёрся о них щекой и поник головой. Затем высвободил её руки и резко отвернулся в царственной манере. Он подошёл к балюстраде и взглянул вниз на заложников. Только сейчас он осознал в полной мере, что Леони не прошла бы сюда без Шерлока, что это его план. Но даже это было для Джеймса сейчас неинтерсным, неважным. Ему не хотелось допускать победы Холмса, но едва ли сейчас это бередило его рассудок. Джим приблизился к Леони, уставился в её лицо, задрав подбородок, и прошипел насколько мог холодно, но выходило плохо: «Я оставлю их всех. Я отзову своих псов, но только для тебя. Не для этого хвастливого зазнайки и не из-за того, что он тебя сюда трусливо прислал, а только из-за тебя».

Он постарался напоследок запечатлеть в памяти её черты, запомнить её голос, чтобы запереть всё это в самый тёмный, самый дальний и самый потаённый уголок души.

***

Осень смеялась. Смеялся октябрь над солнцем, над Леони, одетой не по погоде. Мисс Маллиган медленно шла вдоль 64-й улицы в сторону западной части Центрального Парка, не смотря под ноги, где по асфальту лёгкими поземными вихрями кружили сухие листья. Ветер дул холодный, казалось, выцарапывающий глаза; небо, утопающее в облачной пелене, тосковало по солнечному свету. В голове Леони не осталось ни одной мысли, все чувства куда-то ушли, слёзы струились из глаз уже без её участия. Причёска совсем растрепалась, некоторые пряди запутались в серьгах, другие прилипли к помаде на губах.

В парке людей почти не было, словно все, кто могли здесь праздно прогуливаться, столпились у здания оперы. Леони без стеснения всхлипнула, не боясь быть кем-то замеченной, остановилась и подняла голову к унылому небу. Тихое поскуливание заставило её посмотреть вниз: дворовый пёс с добрющими глазами жаждал человеческого внимания и тёрся грязной мордой о ноги незнакомки. Леони вспомнила Джима, играющего с Гаем на диване – весёлого и беспечного, как ребёнок. Она присела на корточки перед собакой и безучастно потрепала одной рукой животное за ухом. Пса удручало тоскливое участие Леони, и он всё с большим рвением, всё громче скуля, ластился к ней, желая как следует быть обласканным, а, возможно, и накормленным. Леони положила на ноги свой клатч, но тот уже через минуту скатился на землю, когда девушка опустилась на колени. Она принялась чесать бока и шею пса с особой фанатичностью, заливаясь слезами всё более и улыбаясь отчаянной улыбкой, почти смеясь.

- Как он раздосадуется, когда не получит ничего съестного, − раздался сверху знакомый голос.

- Ой! – на мгновение испугалась Леони, но, подняв голову, обнаружила Шерлока Холмса и машинально утёрла рукавами жакета глаза, размазав по лицу тушь. – Это вы…

- Ну, не американские спецслужбы уж точно.

- Вы?.. вы, выходит, ещё и следили за мной, − без удивления и недоумения спокойно отозвалась Леони и опустила голову, вновь принявшись гладить пса, который уже недовольно глядел на Холмса, как бы обвиняя его в прерывании своего блаженства.

Воцарилось молчание. Шерлок ещё сильнее вжал руки в дно карманов пальто, отчего-то не находя дальнейших слов для беседы. Да и не его талант это был. Сейчас он отчётливо понимал, что эта женщина раздавлена, потому не решался пускаться в разговор своим обычным саркастическим тоном. Он даже испытывал некоторую неловкость. Шерлок опустился рядом с Леони, подле пса, и тоже принялся чесать и гладить зверя. Через минуту Леони поймала взгляд детектива и добродушно улыбнулась ему: её глаза с опухшими и покрасневшими от слёз веками засияли искренней теплотой, особенно трогательной из-за толики печали. Шерлок невольно поддался этому особому очарованию, не в силах признаться себе, что ему по-человечески стало жаль Леони.

- У меня тоже была собака… в детстве, – заговорил Шерлок, и сухость его слов вдруг смягчилась детскими воспоминаниями.

- А у моего дедушки была свинья, – усмехнувшись, ответила Леони и смутилась. – У него была маленькая ферма, продавал местным магазинчикам свежее мясо и молоко. А эту свинку не трогал, потому как я, малявка, к ней привязалась. Она, правда, потом заболела, деду пришлось её усыпить.

- Звучит знакомо, – со вздохом ответил Шерлок, не выдавая эмоций.

- Знаете, вы так похожи на моего отца, правда… − оборвала внезапно его Леони. − Оттого, наверное, вы меня не особенно смущаете: он тоже был насколько умный настолько же и закрытый человек. Только с мамой мог быть открытым, чем-то выделял её среди женщин, хотя по его меркам она была «вполне заурядная». У них даже была общая страсть – вещицы из 50-х и 60-х годов, – она вновь утёрла рукавом глаз и шмыгнула носом с улыбкой.

- Хуже, вероятно, только мои родители: мещанская идеальная супружеская парочка, – фыркнул Шерлок, сведя брови. Его не очень-то интересовали подробности жизни семьи Леони, но дружеская атмосфера диалога располагала к слушанью и откровению.

- То, что вы их назвали «идеальной супружеской парочкой», нещадно выдаёт вашу любовь, мистер Холмс.

- А кто сказал, что данное определение я расцениваю как положительное? – в ответ на эту его реплику Леони лучисто засмеялась.

- Боже, вы такой чудной!.. – она покачала головой и поднялась с колен. – Я знаю, что где-то глубоко внутри вы испытываете нечто похожее на переживание за меня, за то, что оставили наедине с Джимом. Не волнуйтесь, я в порядке… относительно. Возвращайтесь к вашему другу, не заставляйте тревожиться и его, − она направилась далее по дорожке, но через пару шагов остановилась и обернулась снова к Шерлоку. – И спасибо за то, что сейчас были здесь и говорили о том, о чём говорили.

Шерлок ещё несколько минут стоял на том же месте рядом с собакой, наблюдая за уходящей Леони. Понурая фигурка в синем жакете медленно таяла, удаляясь, и, в конце концов, скрылась за ветвями деревьев.

***

Был ли он чистым злом? Был ли он им в особенности теперь? Мориарти не хотел впускать в себя заново другого, нового, Джима, но не понимал, что тот уже стал его неотделимой частью, въевшейся под кожу, в разум и чувства.

В нью-йоркских апартаментах Морана через три дня шло совещание, на котором Себастьян устроил, как врочем и всегда, целое представление со стучаниями кулаками по столу, осыпая Мориарти оскорблениями и обвинениями в «жалкой, безыдейной тупости» насчёт произошедшего в Мэт-опере. Джим знал, как обставить Морана, оттого все его порывы он победил своим вальяжно-спокойным тоном и весомой, адекватной аргументацией. Никто и не заметил подвоха, один Себастьян ощутил, что где-то есть брешь, надо только её найти.