Она всё не сводила глаз с его лохматой головы, пока Коннор натягивал носки на её озябшие ноги. Протянула подрагивающую руку, невыносимо желая дотронуться до его волос, но остановила себя и отчаянно впилась пальцами в обивку дивана: «Ни к чему это. Снова трачу время на бесплодные чувства». Как только он закончил, забралась под одеяло, натянув его край чуть ли не до макушки. Коннор прошёлся до лампы, чтобы выключить свет, и, вернувшись обратно, лёг рядом с Мари: «Прогонит, так прогонит», — решил сам с собой, притянув её к груди.

Она бы ни за что не прогнала. Облегчённо выдохнула, прильнув теснее, и почувствовала, как тепло, уют и безопасность сомкнули вокруг неё невидимые крылья.

«Если в воскресенье я неминуемо должен умереть, то лучше бы это случилось прямо сейчас», — с тревогой и всепоглощающим счастьем думал Коннор, позабыв о непрекращающейся ни на секунду боли.

— Зачем тебе Стэн? — спросила в пасмурный февральский день Кристина, грея руки о бумажный стаканчик латте.

— Что за странный вопрос? — возмутилась Мари и состроила удивлённую гримасу, поправляя на подруге меховые наушники.

— Ну, он вполовину моложе Коннора и на треть менее симпатичный, к тому же ты его не любишь и просто держишь подле, потому что он удобный, — прагматично констатировала Крис, вздёрнув свои красивые густые брови.

— Причём тут вообще Коннор? — Мари цокнула. — Мы, блин, с моего детства дружим, он наверняка по-прежнему видит во мне девчонку, чавкающую конфетами и донимающую его рассказами о рассаде на подоконнике. А Стэна «держу подле себя», потому что он мне нравится!

— Да ты его и не хочешь, готова поспорить.

— Вообще-то хочу!

— Не психуй.

— Я не психую!

— Вот прямо сейчас не психуешь. — Кристина рассмеялась в свой стаканчик.

— Знаешь, вот возьму — и пересплю с ним! На вечеринке у Джуди в субботу.

— Боже, ты с ума сошла? Я это сказала не для того, чтобы ты назло мне пустилась противоречить. Давай ещё трахнись со Стэном чисто вот, чтобы доказать, что я не права! Оборжаться.

Так будет лучше, Мари была в этом уверена. Она совершенно точно никому ничего не собирается доказывать. Просто это хороший способ выбросить из головы всякие глупости. Да и она вроде бы готова к подобному шагу. По крайней мере, Стэн давно ей намекал, что не прочь попробовать секс. Его откровение в собственной неопытности даже подкупало: он не строит из себя мачо, а значит, абсолютно точно будет заботиться о её чувствах и комфорте. Да и чего ждать от пресловутого первого раза? Ничего особенно увлекательного: неуклюжие лобзания двух детей и излишние переживания.

Мари не собиралась спрашивать себя, нужно ли ей это на самом деле. Она все мысленные и устные рассуждения сводила к физиологии: «Никакой девственности не существует, это дурацкие и ненаучные средневековые пережитки. Настоящая девственность — только в голове. Если захочу, просто возьму и займусь сексом». Мари было страшно признать, что дело вообще не в девственности. И не в спорах о патриархальных пережитках. Она не знала, хочет ли спать именно со Стэном — и это единственное, о чём стоило поговорить с собой.

Недавняя ночь, проведённая в доме Коннора, разбередила в ней прежние волнения. Заставила вспомнить рождественский шум, смех гостей, неподконтрольный стук собственного сердца и беспечность, с которой она отдалась той стихийной ласке. Вряд ли это значило для него то же, что и для неё. Мари было настолько страшно и сладко, что она так и не решилась заговорить с Коннором о той минуте. На исходе праздника, когда друзья разошлись по домам, а родственники легли спать в гостевой комнате, она пришла на кухню и молча принялась помогать Клариссе убирать посуду. За окном кружил пушистый снег, а на окошке весело мигали огоньки, отбрасывая на стены то же чудесное мерцание, что и на кожу Коннора в её спальне.

— Клэри, — собравшись с духом, произнесла Мари, вытирая сухим полотенцем тарелку, — скажи, а тот красивый брюнет… Вы с ним ещё встречаетесь?

— Что? О чём ты говоришь, Мими? — Её голос боязливо задрожал, а лицо сделалось белым как полотно.

— Я говорю о мужчине, который часто приходил к нам пару лет назад. Вы ещё видитесь?

— Послушай, ты ничего не знаешь, это сложно, и…

— Я не собиралась осуждать тебя. Или говорить папе. — Мари всё смягчала голос, чтобы не пугать мачеху. — Измены не случаются просто так. И, вопреки расхожему мнению, виноват не обязательно тот, кому изменяют… Ты ведь любила папу, я знаю. И до сих пор, наверное. Ты и меня любишь, а это очень непросто — любить чужих детей. — Она заметила в движениях Клариссы вернувшееся спокойствие, а во взгляде доверие. — Я всего лишь хотела узнать: почему? Почему ты решилась на это? Что ты чувствовала?

Кларисса нервно придвинула свою красную пепельницу, отковырнув краешек одной из выцветших наклеек. Достала сигарету и глубоко затянулась, прикрыв глаза, словно обращаясь с этими вопросами к собственной душе.

— Когда у Роджа начались проблемы с алкоголем, я пыталась быть чуткой, терпеливой, понимающей и всякая такая фигня из моих женских романчиков в мягком переплёте. На деле же это ни черта не работало, и он просто продолжал закрываться от меня. Тогда я пошла напролом и спросила, в Бет ли дело. Ну, он, естественно, распсиховался: он всегда бесится, когда речь о твоей маме заходит. Потом у нас начались проблемы с интимом, и я снова играла во всепонимающую и прощающую жёнушку. Роджер меня не слышал, не пускал в своё сердце. Хах, а я-то всегда верила, что мы близки! — Кларисса насмешливо покачала головой, позволив себе слёзы.

«А я-то всегда верила, что мы близки», — беззвучно повторили губы Мари, и её память всколыхнула родной, любимый образ: холодные речи, сухие и отстранённые оправдания, бесконечное «я устал» и незнакомую прежде пустоту внутри зрачков.

— Папа и мне никогда не открывался. Наверное, до глубоких седин будет считать меня ребёнком, которого нужно держать в стороне от «этого жестокого мира» и сложных переживаний.

— Да уж, в этом весь он… В общем, я поняла, что не стану вечность стучать в закрытую дверь. Знаю, это нечестно, что я опустилась до измены вместо благородного расставания. Но я просто не могла себе позволить сломать то, что мы построили таким упорным трудом. Да и вовсе не хотела бросать Роджа, я люблю его. А Гай, он… он оказался рядом, когда мне был кто-то нужен. Когда я хотела снова почувствовать себя сексуальной и желанной. Он с моей работы — коллега. Давно разведён и интересен в общении, а самое главное — чертовски хорош в постели! Я с ним просто улетала.

Сделала последнюю затяжку и вмяла испачканную помадой сигарету в дно пепельницы.

— Я не любила Гая, даже не знаю, была ли влюблена. Это была обычная зрелая страсть. А что до твоего вопроса: мы встречаемся время от времени, ходим в рестораны, на выставки, в театр. Роджера-то не загонишь в такие места. Ну, и спим иногда, да. — Прислонилась к столешнице и задумчиво поглядела на падчерицу. — Дело ведь в Конноре? — внезапно спросила она.

— Боже, с чего ты вообще это взяла? — Мари фыркнула, нарочито закатив глаза.

— Да потому что у тебя всегда дело в Конноре.

Кларисса чмокнула её в щёку и отправилась к себе в спальню, не собираясь больше сыпать неудобными вопросами.

«Неужели я точно так же обречена бежать в чужие объятия? Чувствовать эту губительную любовь, которая, по иронии, немного больше, чем его. Клэри правильно сделала — выбрала себя. Я должна поступить так же. Я просто обязана всегда выбирать себя, иначе никогда не стану счастливой. Ведь Коннор тоже сам выбрал затворничество и отстранённость. Я не стану нестись следом и умолять любить меня».

Мари легко приняла эту истину. Она устала волноваться о Конноре, ждать, когда он пустит её в свою жизнь, и просто брала то, что предлагала юность здесь и сейчас. Её влюблённость в Стэна крепла день ото дня. К тому же она по-прежнему отдавала много сил учёбе и волонтёрской экологической деятельности, её мысли постоянно были чем-нибудь заняты. Она отпускала Коннора без сожалений.