Следующий вызов пришёл из близлежащей деревни, которая попала под распыление зажигательных смесей; постарались тут южновьетнамские или американские лётчики, было не ясно, но в любом случае досталось ей по ошибке. Кэти случалось видеть ожоги, но ни разу ещё – самих пожаров. Она прибыла ближе к вечеру. Чёрное пятно размером с теннисный корт захватило краем где-то полселения. На месте нескольких хижин лежало пепелище, заболоченный рисовый чек весь выкипел, а побегов на нём как не бывало. В воздухе стоял запах горелой соломы, к нему примешивался стойкий серный дух. По всей вероятности, видела Кэти, это был не напалм, скорее – бомба с зарядом белого фосфора. При звуке снижающегося самолёта селяне кинулись искать укрытие в джунглях. Нескольких убило. Одна малолетняя девочка была всё ещё жива и находилась в глубоком шоке – голенькое тельце обуглилось со всех сторон. Ничего тут уже было не поделать. Кэти к ней не притронулась. В сумерках селяне молча сели вокруг неё. Бледно-зелёное свечение от её ожогов состязалось в яркости с последними лучами солнца. Выглядела она совершенно волшебно, и из-за утомления Кэти, а также безмолвной обстановки побоища вся эта сцена казалась сонным мороком. Девочка походила на некоего идола, питаемого лунным сиянием. После того, как она перестала подавать признаки жизни, плоть по-прежнему светилась впотьмах.

Кэти пробыла в деревне до утра, а затем направилась на велосипеде к Биомедицинскому центру. Вчера вечером до неё дошли слухи, что удар пришёлся по каким-то из тамошних лабораторий. Лаборатории были разрушены, сообщали слухи. Мальчик, принёсший эту весть, которому было на вид не больше десяти лет и который, тем не менее, путешествовал по темноте в одиночку, закинув на плечо мачете, словно топор дровосека, провёл её в рассветных лучах кратчайшим путём, полями и рисовыми плантациями, и Кэти усердно крутила педали, торопясь сию же минуту успеть к паре обезьян. Кратчайший путь провёл её вдоль дамбы через широкую равнину из чеков, образованных дельтой. В отдалении над рекой хищно рыскал американский вертолёт, окрашенный с одного бока розовыми лучами зари. Тут и там на чеках трудились крестьяне – даже в столь ранний час, даже в столь славный день нагибались они, протягивая руки к росткам, с прямыми ногами, с негнущимися спинами, переламываясь в бёдрах, будто на шарнирах, а вокруг бродили утки и куры, огромные водяные буйволы, рыжеватые костлявые зебу, исхудалые лошадки: все вели себя так, будто нет и не может быть никакой войны на этом свете.

Незадолго до полудня Кэти взобралась на небольшую возвышенность – и с другой стороны открылся вид на сцену опустошения. Она остановилась на вершине опалённого холма – почва всё ещё дымилась – и взглянула вниз на Биомедицинский центр. Крыло, в котором находились обезьяны, сровнялось с землёй, однако жилой блок не пострадал. Через выжженную площадку она прошла пешком, ведя рядом велосипед, к самому зданию. Осколки от взрыва оставили следы на стенах, но пощадили оконные стёкла. У дверей, обняв рукой винтовку и не отрывая пяток от земли, сидел на корточках какой-то мальчик и сплёвывал себе под ноги. Когда Кэти входила внутрь, мальчик поднял на неё глаза и лучезарно улыбнулся.

В передней она нашла миссис Бингэм – худую, почти пожилую женщину в халате цвета хаки, забрызганном кровью, по-мальчишески коротко остриженную и с сигаретой в зубах; женщина стояла на коленях и пеленала одно из множества миниатюрных, напоминающих сказочных эльфов созданий, разложенных на армейском одеяле на низком журнальном столике. Её окружали окровавленные тряпки и повязки. Женщина прервала своё занятие, вынула сигарету изо рта и одарила Кэти то ли улыбкой, то ли гримасой, очень обезьяньей самой по себе, а на глаза у неё наворачивались слёзы.

– Ну что тут сказать? Входите, – она беспомощно махнула рукой с сигаретой. – Будьте как дома и радуйтесь жизни.

Видя такую разруху, Кэти стало страшно за лекарства. Однако на кухне она заметила два холодильника.

Кэти села и сказала:

– Это ужасно.

– Это все, что выжили, насколько мы знаем. У нас были все четыре подвида лангура. Теперь осталось два, – и она по необъяснимой причине рассмеялась, завершив приступ смеха мокрым кашлем курильщицы.

Кэти сказала:

– Это просто жутко.

– Мы в жутком месте.

– Это падший мир.

– Не берусь с вами спорить. Это было бы глупо.

На одеяле лежало, отходя от ран, примерно с десяток обезьян. На всех были надеты тканевые подгузники.

Миссис Бингэм сказала:

– К сожалению, мы не добрались до вас вчера вечером. Всё ли прошло успешно? Нет-нет, лучше не отвечайте.

– Мать в норме.

– А ребёнок не выжил.

– Верно.

– Очень жаль. У нас работы было по горло. Здесь сейчас небольшая эпидемия гриппа. Но теперь это ведь уже и неважно, верно?

Кэти поместила свой ранец на столик и открыла его. В нём она носила полиэтиленовый пакет, полный казённых сигарет поштучно, чтобы раздавать в качестве подарков, – их она и протянула миссис Бингэм.

– Некоторые сломались, но это же ничего, да? – спросила она.

Миссис Бингэм держала на одном колене крохотную обезьянку, и они вдвоём – и женщина, и бровастое создание – воззрились на пакет с полным непониманием.

– У нас было одиннадцать детских кроваток, – сказала женщина, – но все сгорели.

«Это всего лишь обезьяны, – так и подмывало крикнуть Кэти, и удержалась она лишь каким-то чудом, – обезьяны, обезьяны!»

Из кухни показалась горничная – молоденькая, в сандалиях на высоком каблуке и короткой юбчонке; она оторвалась от стирки крохотных подгузников в раковине и вышла, чтобы услужить Кэти:

– Вам чем-то помочь?

– Скройся с глаз моих, – бросила миссис Бингэм, и девушка вернулась на кухню.

– Доктор здесь?

– Мы ждём. Какие-то могли сбежать. Он ищет выживших.

– Удастся ли ему их найти? А поймать?

– Если они ранены. Вот это – золотистоголовый лангур. – Она вернула травмированную обезьянку на одеяло. Та легла навзничь, глядя в потолок чёрным глазками, и, казалось, стала о чём-то ожесточённо думать. – Остальные, вероятно, мертвы. А могли бы быть все мы. Эти подонки. Они ненормальные. Ох… хотя ладно, – сокрушённо вздохнула она, – все мы доведены до сумасшествия, разве не так, – осознаём мы это или нет.

Вскоре вошёл доктор и жестом указал на искалеченных зверьков:

– Вот, полюбуйтесь-ка на вьетконговцев.

– Есть что-нибудь?

Он покачал головой. Кэти спросила:

– Это были миномёты?

– Ракеты, – ответил доктор Бингэм. – Самолёты. И не только ракеты.

– Напалм?

– Вероятно.

– По всей видимости. – Его жена разрыдалась. – В ушах всё ещё крики звенят – вот даже сейчас, во время разговора. Вам не понять. Вам не понять.

– Вы просто не в курсе, – пояснил доктор для Кэти. – Прошу прощения, но понять это просто невозможно.

– Мими, – позвала жена горничную. – Принеси-ка госпоже медсестре кока-колы.

Горничная принесла ей «кока-колы» в стакане со льдом, и они сели в гостиной под лампами, питаемыми от генератора, а доктор Бингэм говорил об обезьянах. Четыре подвида лангуров стало принято рассматривать как два отдельных вида, один из которых разделили на три подвида. Из этих трёх золотистоголовый подвид Trachypithecus poliocephalus стал, по его словам, «нестерпимо редок»: согласно оценкам, в живых оставалось пятьсот экземпляров. А теперь – и того меньше. Кэти разрешили вставить в рот одному из лангуров соску детской бутылочки и подержать её, пока тот причмокивал питательной молочной смесью. Создание выглядело очень трогательно, но из ноздри его пузырилась синяя сопля, и Кэти невольно задумалась, не подхватит ли она что-нибудь смертельное.

Супружеская пара выказывала исключительное гостеприимство, но когда доктор – дородный бородач на пятом десятке, очень располагающий к себе, настоящий сахиб, хозяин джунглей, как всегда думала Кэти, – заметил стоящий на журнальном столике открытый ранец, то проговорил:

– Это что такое?