– Но не в последний. А вы?

– А я тут бываю наездами с шестидесятых.

– Вот как. Впечатляюще. В смысле, здесь, в Малайзии?

– И это тоже. Вообще в этом регионе.

– А что насчёт Борнео? Бывали там?

– На Борнео нехорошо, – сказал Джонни. – Не ездите туда. Глупое место!

– А у меня теперь есть осветительный прибор, можете не сомневаться. И это не просто так себе «огонёк». Смотрите-ка сюда. – Он откопал в кармане штанов небольшой, но увесистый на вид фонарик. – Этим можно прожечь дыру в твоей шкуре. – Он игриво указал им на ребёнка, маячащего где-то у края темноты. – Вот взять эту штуковину да прожечь дыру в твоей шкуре!

– Пожалуйста, не давайте ему мелочи, – сказал Джонни.

– Да я и не стал бы, – заверил его англичанин. – У меня и так в этом городке слишком много друзей.

– У вас здесь много друзей? – удивился Джонни.

– Я просто играю в игру, – сказал молодой человек. Для Шторма он подметил: – Видите? Мистер Джон не играет в игры.

Джонни спросил:

– Вы турист?

– Турист, турист – люблю наслаждаться местными видами, но только без тридцати швов на голове.

– Так вы турист! Завтра я могу достать для вас проводника, чтобы вы посмотрели лес.

– Дайте мне отдохнуть. Через пару дней буду готов хоть к восхождению на Килиманджаро.

– А вы? – спросил Шторм у Джонни. – Можно нанять вас проводником?

– Конечно, если хотите, – кивнул Джонни. – Но мы будем идти медленно, и в гору я не поднимусь. Просто посетим пещеры на реке Джелай. Покажу вам пещеры, и всё.

– Годится.

– Нам всё-таки надо будет взойти на одну небольшую горку.

– Я подумаю.

– Горка – ерунда. Просто довольно долгий подъём – вверх, вверх, вверх. Вы ведь любите красивые виды? Может, получится увидеть слона.

– Я сказал, что подумаю.

Молодой человек с заштопанной головой продолжал:

– В Бангкоке я познакомился с одним миссионером. Он велел мне обращаться к Сто двадцатому псалму: «Возвожу очи мои к горам». Я сказал ему, что я язычник. Он всё же настоял на том, чтобы в пути я каждый день читал Сто двадцатый псалом. Вот так вот. Это он играл в игру? Зачем мне такое рассказывать?

Он снова наполнил свою плошку. Шторм наблюдал, как он ест.

– Потому что это было послание.

– Ясное дело, послание. Но для кого было это послание?

Шторм не стал говорить ему, кому оно предназначалось.

Джонни сказал:

– Не люблю разговоры о религии. Они делают людей врагами.

– Нет, мистер Джон, – успокоил его англичанин, – мы не собираемся ввязываться в спор – уж по крайней мере не в религиозный диспут! Это слишком скучно.

– А что насчёт женщины для вас на ночь? Как насчёт мас-с-сажа?

Англичанин, кажется, встревожился от таких речей и сказал:

– Обсудим это потом, ладно?

На следующий день Шторм нанял Джонни проводником, чтобы тот показал ему лес, находящийся в государственной собственности. В трёх кварталах от гостиницы Джонни они перешагнули через борт открытой двадцатифутовой моторной лодки под управлением человека, закутанного в несколько прозрачных целлофановых пакетов, и поплыли вверх по реке Джелай сквозь лёгкую дождевую взвесь.

– Этот человек из племени дикарей, – объяснил Джонни. – Но сейчас он живёт в городе, рядом с нами. Мы ещё познакомимся с его родственниками, с его кланом. Их поддерживает правительство. Они живут, как жили тысячу лет назад.

Лодка двигалась вверх по течению. Река была мелководная, стремительная, коричневая. Все хранили молчание. Негромко урчал подвесной двигатель. Воняло дымом. Город постепенно оставался позади. Сначала по берегам ещё попадались кое-какие редкие жилища, но потом закончились и они.

Через много миль вверх по реке двое пассажиров вышли из лодки на деревянную пристань, которая, как казалось, не обслуживала ни ближайшую деревню, ни какой бы то ни было населённый пункт.

– Куда это он уплывает, блядь?

У них на глазах лодка вошла в более глубокую воду и повернула обратно вниз по течению.

– Он хочет увидеть свой народ. Он вернётся. Когда мы придём к ужину, он будет здесь.

Шторм повязал бандану вокруг лба. Они забросили за спину рюкзаки и под предводительством Джонни тронулись по проторённой тропе, огибая часто встречаемые на пути большие лепёшки слоновьего помёта, из которых росли крошечные грибы. Здесь кто-то жил: на коре диких каучуковых деревьев виднелись спиральные надрезы, а в деревянные миски, привязанные к стволам на уровне колен, капал густой сок.

На клапане объёмистого рюкзака Джонни красовалась нашивка с флагом США. Шторм смотрел, как звёздно-полосатое знамя движется через джунгли, рея над тропой. В своём рюкзачке он нёс только сигареты, спички, блокнот, носки и банданы, завёрнутые в общий полиэтиленовый пакет, а также фонарик. И батарейки. Брать с собой пистолет не было смысла. Численный перевес в любом случае будет на стороне врага.

Дождь прекратился. Это не имело значения – всё равно придётся вымокнуть, не от дождя, так от пота.

– Ваше имя Цзюй-шуань.

– Цзюй-шуань?

– Так мне сказали.

– Цзюй-шуань? Это какая-то бессмыслица. Нет такого китайского имени – Цзюй-шуань.

Они поднимались в гору, они тяжело дышали, и Джонни остановился на перекур. Тропа пролегала вдоль скального обрыва. Они остались стоять, глядя на шероховатый зелёный полог и прорезающую его бурую ленту реки Джелай. Джонни спросил его:

– А как вас зовут?

– Холлис.

– Сколько вам лет?

– Сорок с хвостиком.

– Сорок с хвостиком… – протянул Джонни, – сорок с хвостиком. – Чуть позже повторил: – Сорок. С хвостиком.

– Значит, мне чуть больше сорока.

– Сорок один? Сорок два? Сорок три?

– Сорок три.

– Сорок три года?

– Ну да.

Джонни придавил сигарету к земле каблуком своей чёрной сандалии.

– Я вас знаю.

– Разумеется, вы меня знаете. А ещё вы знали Бене.

Глазки у Джонни заметались, выискивая какую-нибудь спасительную ложь. Наконец он попытался ответить не таясь:

– Я знал его, конечно.

– Он умер. Его повесили.

– Конечно, знаю, это было громкое дело. То есть поэтому и знаю. Читал о нём в газетах, вот и всё.

Он снова начал восхождение; Шторм, не отставая, двинулся следом.

– Почему вы молчите? У меня много сведений о регионе. Почему вы меня не спрашиваете?

– Как буду готов, так спрошу.

Через полкилометра они снова остановились передохнуть. Тропа здесь была узкой, и передохнуть можно было, только прислонившись к склону обрыва.

– Вон вершина. Потом спустимся вниз, а внизу будут пещеры.

Шторм закурил.

– Я сказал – в семь, вы и пришли в семь, – похвалил Джонни. – Вы очень пунктуальны. – Его лицо было не из тех, что умеют сохранять непроницаемое выражение. На нём читались оторопь и отчаяние.

– Такой уж я человек.

– Я плохо спал, – сказал Джонни своему клиенту. – Я чувствовал, как в ночи меня покидает моя душа. Вы знали, что я молюсь? Но в последние несколько дней всё идёт не так, как надо. Когда я молюсь, я не вижу тени на стене – но я не суеверный.

– Что-то вы зубы мне заговариваете.

Джонни указал на выступ на утёсе с противоположной стороны ущелья:

– Вот в этой скале я вижу черты моего отца.

Шторм не ответил, и они возобновили поход – Джонни по-прежнему шёл впереди, но теперь всё время держал голову повёрнутой на три четверти к Шторму, что двигался следом.

– Послушайте, я скажу вам две вещи, – проговорил он на ходу. – Я не знаю никакого Бене, и к тому же моё имя – не Цзюй-шуань.

Когда они достигли гребня, Джонни сбросил рюкзак и сел рядом с ним.

– Он слишком тяжёлый. У меня там внутри небольшая палатка. После пещер сможем устроить привал. У меня есть еда. Хотите фруктов?

Шторм жадно сожрал одно манго и обглодал зубами косточку. Тучи разошлись. На землю обрушился поток солнечного света, превратил полог, что лежал внизу, в оживлённо пульсирующее изумрудное покрывало и резким бликом скользнул по текущей где-то совсем далеко внизу реке. Шторм впервые попал в настоящие джунгли. За время войны ему так и не довелось увидеть тропический лес, кроме как сверху, с вертолёта. Губчатый и неоднородно-зелёный, как и этот, только иногда озарённый по ночам поднимающимися из него трассерами или сигнальными ракетами.