^{Храм Гроба Господня, Иерусалим. Канун православной пасхи.}

Прошло уже четыре часа с того момента, когда Патриарх склонился у Святого Гроба. Стоя на коленях, он продолжал молиться. Только благодаря нескончаемой вере Патриарху удавалось сдерживать и отгонять подбирающиеся к его душе страх и сомнения.

– Верую! Верую! Верую! Верую в милосердие Твое, Господи!.. Будь милостив к нам! Прости нам, грешным рабам Твоим, прегрешения наши! Прости нас грешных и осени знамением своим! Пошли нам, Господи, благодать Твою! Смилуйся над нами, Господи!

Полотняный подрясник Патриарха был пропитан потом. Он выглядел уставшим, но, не взирая на боль в коленях, продолжал просить Всевышнего о снисхождении.

– Не за себя прошу, Господи! За паству свою прошу. Смилуйся над нами! Не оставляй нас одних, Господи! Даруй нам Благодатный огонь! Покажи, что Ты не забыл о нас – твоих земных детях!

На площади у храма и внутри него начинались волнения. То там, то здесь раздавались громкие голоса энергичной арабской молодежи. Началось движение. Нетерпеливые паломники, не дождавшиеся схождения Благодатного огня, выбирались из храма на площадь, чтобы немного отдохнуть от толкотни и вдохнуть глоток свежего горного воздуха.

Смирнов стоял внутри храма, недалеко от входа. К Кувуклии пробиться было невозможно, да он больше и не пытался. У стены Смирнов чувствовал себя спокойней – здесь меньше толкались. Народу в храме было, что селедки в бочке, под самую завязку. Да и площадь у храма была заполнена до отказа. Но там, под открытым небом, дышалось легче. Позади себя Смирнов услышал приглушенные голоса, двое говорили по-русски.

– Ты слышал, что вчера с вечера и почти до двух часов ночи мироточила икона «Возложение тернового венца на голову Спасителя?» – тихо спросил один собеседник другого.

– Да, я и сам это видел, – ответил другой, – я как раз стоял рядом. Я был в храме до одиннадцати часов вечера. Видел собственными глазами, как на иконе стали проявляться пятна, видел, как они темнели, а потом из них стала вытекать яркая красноватая жидкость, похожая на кровь, она стекала к ногам Иисуса. Если бы мне кто рассказал, я бы не поверил, а когда я сам стал свидетелем происходящего, мне стало жутко. Меня охватил какой-то неведомый страх. Вокруг нас стали собираться люди. Кто-то причитал, кто-то молился… В общем вот так… вот такие пироги. А потом я ушел в гостиницу, подремал до трех часов ночи.

– А теперь еще и Благодатного огня нет.

– Да! Плохая примета.

– Это ты о чем? О том, что огня нет?

– Нет, по Благодатному огню судить еще рано. Будем надеяться, что он вот-вот появится. Я о том, что икона мироточила. Ты же знаешь, чем это обычно заканчивается? Это заканчивается плохо. Слышал?

– Я здесь впервые и ничего не слышал об этом.

Смирнов оглянулся. В храме Гроба Господня он тоже находился впервые. Сюда привели его жизненные обстоятельства, и надежда на помощь Всевышнего. О том, какие события могут последовать, если накануне Пасхи мироточит икона «Возложение тернового венца на голову Спасителя», он слышал. После этого случаются катастрофы. Он обернулся, чтобы познакомиться с соотечественниками. Одного из них звали Юрием. Он был молод. На вид ему было около тридцати. Коротко стриженные русые волосы, плотное телосложение. Он приехал из Санкт-Петербурга, и в храме Гроба Господня был уже во второй раз. В этот раз он приехал специально под Пасху, чтобы увидеть схождение Благодатного огня.

Второй собеседник был худощав и возрастом постарше. Ему было лет сорок-сорок пять, и звали его Владимиром Андреевичем. Оказалось, что он остановился в той же гостинице, что и Смирнов, гостинице Addar, расположенной в пятнадцати минутах ходьбы от Старого города.

– О Варфоломеевской ночи слышали? – спросил Юрий.

– Я слышал, – кивнул головой Владимир Андреевич.

– Это и было первое кровавое событие, о котором предупреждала икона «Возложение тернового венца». Она начала мироточить накануне Пасхи в 1572 году, а через пять месяцев, в августе, была Варфоломеевская ночь – резня, при которой погибли тысячи людей. Второй раз икона мироточила накануне Пасхи в 1939 году, тоже в ночь с Великой пятницы на Великую субботу. Что было потом, вы знаете – через пять месяцев началась Вторая мировая война. И в 2001 году икона снова мироточила, все выглядело, как и в этот раз – струйки крови текли по плащу Иисуса и стекали к его ногам.

– Что нас ждет в этом году? – задумчиво спросил Владимир Андреевич.

– Кто знает? – сказал Юрий. – «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». А так, что будет впереди, знает только Господь.

– Здесь надо молиться, просить прощения за содеянные грехи, а не накалять и без того взрывоопасную обстановку! – возмутился сердитый паломник, стоящий рядом с говорившими. – И без ваших разговоров не по себе!

Храм обязывал к смирению и миру. Говорившие замолчали. Воздав глаза к куполу храма, они присоединились к молитвам паломников.

В голову Смирнова, мешая ему молиться, навязчиво лезли мысли. Он вспомнил недавнюю беседу в Москве с профессором Гроссманом. Почему-то именно это лезло сейчас в его голову. В ту встречу, они долго говорили о жизни, о людских судьбах, о том, что происходит вокруг.

«Люди, как муравьи» – всплыли из памяти слова Гроссмана.

«Действительно, как муравьи… Букашки… Только вообразили из себя, что они всесильны, – подумал Смирнов. – Только стоя вот здесь понимаешь беспомощность человеческую».

«Люди, как муравьи, – снова застучали в голове слова Гроссмана, – они очень похожи друг на друга своими действиями. Все копошатся, копошатся… Ищут чего-то, ищут, а, найдя, тянут к себе в дом. Но на этом их сходство заканчивается. Муравьи, в отличие от человека, никогда не заваливают мусором те места, в которых они живут. Они живут в единении с природой. Они никогда не затягивают в свои муравейники больше, чем им требуется для выживания. Ни одно живое существо на планете не ведет себя так, как ведет себя человек. Люди превратили Землю в сплошную свалку, повсюду следы неразумной, разрушающей планету человеческой деятельности… В реках, морях и озерах, на любом пустыре и в лесах, у подножия гор и даже на недоступных вершинах – повсюду горы пластиковых кульков и бутылок, стекла и прочего хлама. Вы можете себе представить, что будет, скажем, лет через пятьдесят? А через сто? Страшно об этом подумать! Я не скажу, что люди не думают о своем потомстве – они, безусловно, думают… только толку от их дум нет никакого, они мало что делают для того чтобы сберечь планету, сохранить ее пригодной для жизни будущих поколений, их действия не приведут ни к чему хорошему. Неужели люди не видят, что идут не туда, что надо срочно остановиться, пока еще есть шанс на спасение? Неужели, они думают, что их потомкам понадобиться добытое ими золото и алмазы? Перед ними будут стоять другие задачи: Где взять питьевую воду? Где глотнуть чистого воздуха? Как уберечься и выжить в условиях окружающего их климата, уберечься от последствий того, что им оставили по наследству их предки – то есть мы с вами? А ведь может случиться и такое, что исправить что-то будет уже совсем невозможно – наступит точка невозврата. И придет погибель. Как вы думаете, какими словами наши потомки будут тогда выражать свою благодарность нам с вами? А все идет именно к тому, о чем я сейчас говорю. Уже во многих местах планеты нет питьевой воды. Не потому, что там нет рек или других водоемов, а потому, что люди загадили все вокруг, и воду пить нельзя – она смертельно опасна. А что будет дальше? Своей необдуманной, преступной деятельностью человек убивает все живое. Не так ли? И все это делается исключительно ради одной цели – ради собственного обогащения? Все мало, мало, мало! Да когда же оно насытится – это ненасытное существо, именуемое себя венцом природы – человеком? И когда же, наконец, люди задумаются над тем, какое наследие останется после их варварского пребывания на этой Земле? Кто будет думать о том, какое наследство мы оставим своим потомкам? Я думаю, что Всевышний не этого хотел, и что сама природа воспротивится такой деятельности человека. С ней шутки плохи, скоро придет расплата».