— С чего ты взял? — совсем растерялась Оля. — Ей нравится сирень, ромашки очень любит, колокольчики, гвоздики белые, да и вообще все цветы, которые в деревне в полях растут. Розы тоже любит, только не красные, особенно чайные ей нравятся, типа шиповника, у них на даче целый куст, рядом с жасмином, она всегда мне привозила букет.

Игорь удовлетворенно кивнул и пошел к выходу. Мужчина-медведь достал кошелек, вынул оттуда несколько зеленых купюр, с символом милого сердцу Оли города, не глядя положил их на стол и удалился. Оля осталась сидеть в полной растерянности. У нее было такое чувство, словно она на допросе сболтнула лишнего, и теперь из-за ее слов, истолкованных неправильно, пострадает близкий друг. На душе скребли крысы.

***

— Как тебе удалось выцарапать меня? — снова и снова повторял Пашка, самозабвенно поглощая кусок шашлыка. Они сидели в небольшом грузинском ресторане на летней веранде, кроме них там никого не было. Оля зябко куталась в потрепанный плед. Холодный ветер разбросал по деревянному полу крошечные листья, они словно золотые монетки звенели при малейшем колыхании воздуха. На столе перед Олей стоял большой стеклянный чайник, в нем, выпуская из носика тонкие струйки ароматного пара, покачивался малиновый чай. Девушка с наслаждением вдыхала запах северной осени.

— У Аниной подружки папа помог, — соврала она, ей не хотелось говорить об упоминать про Игоря. После вчерашнего разговора на душе до сих пор было неспокойно.

— Я безумно рад, что ты приехала, до сих пор поверить в это не могу, — Пашка улыбнулся и положил свою большую ладонь поверх Олиной, — как ты там в Москве?

— Мне очень нравится, Москва невероятно красивый город, в нем столько возможностей, я учусь и работаю.

— Ты все-таки поступила в консерваторию? — удивленно спросил он.

— Нет, — отрицательно покачала головой Оля, было время, когда она серьезно думала над тем, чтоб стать оперной певицей, но потом увлеклась языками. Изучая их, Оля открывала целые миры. К 11 классу она уже сносно говорила на английском и французском, сейчас во всю штудировала немецкий, еще хотела освоить испанский и японский. Но училась она на международном финансовом управлении, — с музыкой я завязала.

— Жалко, голос у тебя что надо, — заметил Паша.

— Только голос? — обиделась Оля, ей вдруг показалось, что она зря приехала, и никакого романтического влечения между ними уже не осталось, только воспоминания о наивной детской дружбе.

— Нет, конечно, нет, ты — красавица, — смутился Паша, на щеках его проступил румянец, — а я могу тебе это говорить? Ты меня простила, ну за эту…

Оля утвердительно кивнула.

— И за ту, и за эту, — добавила она, намекая, что его роман с Аней ее тоже больше не волнует.

— Мне Поля говорила, что вы с Аней снова дружите, — наливая себе чай в чашку, промямлил он, — даже на свадьбе у сестры вместе были. А я не был, и это отстой, у меня племяшка скоро родится, а я тут болты пинаю.

— Ну мне Полина тоже рассказала, как ты сюда попал, может стоило меньше пары загибать и экзамены вовремя сдавать? — иронично вставила Оля, вспомнив, как смешно Поля показывала подготовку Паши к сессиям, как он хронически просыпал все занятия, а потом гульбанил с парнями в общаге.

— Если бы у бабушки была борода, она была бы дедушкой, — насупившись ответил Паша, — вы жуткие сплетницы, слушай, как тебе Полькин муж?

— Вадик? — Оля удивилась, она видела его только один раз, рассказать о нем могла совсем немного, он явно любитель выпить, достаточно общительный мужик с традиционными ценностями, ничего примечательного, за что можно было бы зацепиться, в нем не было, — честно — не знаю, а что?

— Мать говорит, что он чудовищный, вот хотел узнать, такой же мерзкий, как мой отчим или так… — вздыхая, ответил Паша.

— А что не так с твоим отчимом? — Оля помнила, что, когда Паша учился в 10 классе, его мать неожиданно выгнала мужа из дома, а Пашка около месяца в школу не ходил, Полина отказалась рассказывать об этом.

— Кроме того, что он мне башку проломил, матери изменял и бухал как последняя скотобаза? — уточнил Паша.

— Я не знала, — расстроенно ответила Оля.

— Ну, это не то, чем гордятся, правда? Не у всех же папы в университете философию преподают, — этот камень был брошен в Олин огород, — пойдем погуляем, тут есть красивое озеро, парк, а еще памятник лосю.

Они расплатились и пошли к Ленинградской набережной. Оля разглядывала низенькие домики, пристроившиеся вдоль улицы, снующих мимо, озабоченных чем-то людей. Да, несмотря на всю красоту северной природы — это точно не Москва, не Петербург, очень бедно, местами грязно, кругом пробиваются на свет следы разрухи. Советское устаревает, прогнивает, а новое никто не строит.

— Паша, а где работают местные жители? Все военные? — поинтересовалась она.

— Многие да, очень большое количество пенсионеров, ну и еще «Североникель» или как-то так называется, говорят, что из-за ядовитых паров, которые завод выбрасывает в воздух, зимой снег желтый, к тому же, это сегодня солнечно- тебе повезло, обычно небо тут серое. Но вообще работы здесь мало, очень депрессивное местечко, статистика по преступности тоже весьма высока.

— А почему же отсюда не уезжают? — изумилась Оля.

— А куда уедешь? — резонно заметил парень, — квартиры тут дешевые, но желающих их купить почти нет, продавать можно годами, а на вырученные деньги даже приличный дом в деревне не купишь. И ты не права, еще как уезжают, молодежи очень мало, все, кто могут, бегут отсюда. Но это не только здесь. Север весь такой. Что тебя удивляет?

— Так странно, вроде столько сил сюда вбухано, а такая нищета кругом, — покачала головой Оля, глядя на деревянный разваливающийся барак.

— А у нас разве не так? — перехватив взгляд девушки, спросил парень, — на вокзалах, на силикатке, на Фрунзенском шоссе, на Первой тормозной, на Парижской коммуне? А вся пятерка? Оля, это только в Москве все вылизано, а за МКАДом жизни нет, — замогильным голосом ответил Паша, — все это очень невесело, знаешь, здесь где-то есть остров любви, — беря Олю за руку, молниеносно меняя тембр голоса, продолжил Паша, — там саамы свои свадьбы играли, слово у них было такое заковыристое, эх, нет- не вспомню, но остров в честь женской косы называется, невесте перед праздником особую ритуальную прическу делали, мне один контрактник рассказывал, что он туда свою девушку на лодке возил предложение делать. Я бы тебя тоже отвез…. — как-то стушевавшись вдруг, сказал Паша.

Оля замерла, она пыталась понять, что Пашка хочет этим сказать.

Они шли молча. Он крепко держал ее за руку.

***

Аня только что закончила свою часть презентации. Теперь говорила Надя. Девушку поражал спокойный, статный, уверенный вид подруги. Аня же до сих пор волновалась при выступлении. Переключая слайды, она старалась улыбаться, периодически поправляя рукой волосы, касалась то скулы, то губ, эти жесты настоль плотно вошли в ее жизнь, что она их даже не замечала. Вокруг было полно людей: студенты, преподаватели, журналисты местных газет, пара дипломатов, еще какие-то люди, с высоко интеллектуальными лицами. Несмотря на то, что Игорь обещал появиться, Аня его не видела. На душе становилось спокойнее, она почему-то стеснялась его присутствия, боялась, что он выкинет какую-нибудь штуку. На экране появился фрагмент с разрушением Берлинской стены. Они с Надей долго обдумывали, стоит ли анализировать эту сцену. Аня была уверена, что это важная часть истории, именно с нее началась интеграция.

Закончив свое выступление, девушки отошли к фуршетному столику и взяли по бокалу шампанского.

— Барышни, большое спасибо за ваш рассказ, было весьма информативно, — прозвучал рядом с ними голос, растягивающий и раскатывающий Р.

Аня посмотрела на обладателя этого урчащего Р. Высокий, светловолосый мужчина в сером костюме. Она не смогла понять, сколько ему лет: лицом он был молод, но серые глаза оплетала тонкая сеть морщин, веки скованные и уставшие, покрывал частый ряд коротких прямых ресниц.