— Дядя Андрей хорошим отцом будет, — как всегда неожиданно изрек Андрюшка. — Полезных вещей у него много… На охоту вместе ездить будем. Ты с нами, дедушка, поедешь?

— Я — старенький… Вы уж сами… Только осторожно там…

— Я за ним присмотрю… — серьезно и снисходительно заявил Андрюшка, — Я сильнее всех в группе и почти плавать научился. Нас в садике в бассейн водили… Дедушка, я есть хочу… Долго они там расписывать будут?

— Не расписывать, а расписываться… Скоро придут, а ты, если есть хочешь, то возьми со стола бутерброд и компот попей из кастрюли на кухне.

Андрюшка подбежал к празднично накрытому столу и задумчиво на него посмотрел.

— Ну что, взял бутерброд?

— Эх, дедушка… — Андрюшка покачал головой, — я потерплю… Если я буду сейчас бутерброд брать, я же точно что-нибудь разобью… А мама с… папой ругаться будут.

— Милый… — улыбнулся Петр Никитович, в такой день разбить значит к счастью… Ты бери, что хочешь, не стесняйся…

В прихожей раздался звонок.

— Вот они расписанные! — закричал Андрюшка, бросаясь к двери. Он распахнул дверь и замер.

— Дедушка, тут дяди пришли…

— Приглашай в квартиру, — сказал Петр Никитович, вставая с кресла и беря в руки палку.

— Здравствуйте, Петр Никитович, — Росляков в смущении посмотрел на Петрова, — мы с работы Андрея… Я начальник отдела, в котором он работает, а это наш секретарь парткома Петров Геннадий Михайлович…

— Что-нибудь случилось?

— Да нет… Вы не волнуйтесь… Просто пришли познакомиться. Но, кажется, не вовремя… Вы гостей ждете?

— Что вы… — Петр Никитович неуверенно показал рукой на комнату. — Проходите… располагайтесь… Андрюша, проводи гостей. Сейчас и наши молодые приедут…

— Как молодые? — не понял Петров, обводя взглядом стол и комнату. — Вы хотите сказать, Петр Никитович, что мы попали на свадьбу?

— Именно… — засмеялся Петр Никитович. — Именно…

— Это моя мама замуж выходит… за папу, — уточнял Андрюшка, в упор разглядывая смутившихся гостей.

Росляков и Петров молча опустились в кресла и ошарашенно поглядывали, не зная, как начать разговор.

— Вы, Петр Никитович, давно на пенсии? — наконец спросил Росляков. — Я думал, что вы еще работаете…

— Давно… — односложно ответил Кудряшов. — Как… ослеп, так и ушел… Я раньше в педагогическом техникуме работал.

— Простите, где? — Росляков внимательно посмотрел на собеседника.

— В педагогическом.

— Простите, — заволновался Росляков, — вы не были участником подполья нашего города?

— Ну это громко сказано — подполья… Я выполнял задание партизанского отряда в городе, но это был эпизод… В основном я партизанил, а когда область освободили, то пошел воевать с регулярными частями. А почему вы спросили?

— Понимаете, Петр Никитович, — Росляков взволнованно закурил, — ветераны подполья устраивали встречу в этом году, а вас не было… Комитет ветеранов послал вам приглашение в техникум, а вам, видно, не передали…

— Не передали… — согласился Кудряшов. — А жаль… Так мне хотелось с одним человеком встретиться…

— С кем? — поинтересовался Петров.

— Да я, честно говоря, даже имени его не знаю, — с досадой бросил Петр Никитович. — Встреча была недолгой… А в те времена все под псевдонимами были. Знаю, что звали его Пятый и все…

— Как? — в один голос переспросил Росляков и Петров, переглядываясь…

— Пятый…

— Это… я, Петр Никитович, — хрипло вымолвил Росляков, поднимаясь с кресла. — Я вас… Тебя, Петр, только сейчас узнал… Жив остался?

Кудряшов взволнованно поднялся навстречу Владимиру Ивановичу, зацепил рукавом стоящую на столе вазу с цветами и… раздался грохот.

— На счастье! — завопил Андрюшка, бросаясь к деду.

Росляков и Петр Никитович стояли обнявшись и только похлопывали друг друга по плечам. Ошеломленный Петров сидел в кресле и улыбался. Андрюшка бегал вокруг стола и радостно кричал:

— Дедушка на счастье вазу грохнул! Ура!

— Слышь, Пятый, а ты кем до войны был? — Петр Кудряшов покосился на кровать около окна, на которой, не снимая фрака, лежала высокая неподвижная фигура.

Петр Кудряшов, партизан из отряда «Победа», невысокий плотный парень, с круглым, розовощеким лицом и белесыми бровями, пятый день, как он сам выражался, «давил клопа» в комнате официанта офицерской гостиницы «Шварцбург» Хельмута Трокса. Комната была небольшая, находилась она в полуподвале, и от этого в ней было холодно и промозгло. Единственная батарея под окном была вечно холодная. И неудивительно — она не была подсоединена к центральному отоплению, а просто вмазана в стену под полукруглым окном, что выходило на улицу. Батарея маскировала лаз, по которому можно было проникнуть в подвал соседнего дома, теперь разбомбленного. Петру осточертела и комната, и ее чисто немецкий порядок, и чистота, ее хозяин — круглолицый, среднего роста немец, которому он не то чтобы не доверял, но… присматривал за ним. Петр даже не мог его называть по имени — так ему было ненавистно все немецкое — и поэтому называл его дипломатично — Пятый, как представил немца командир партизанского отряда перед их выходом в город. Кудряшов помнил этот день, как будто это было вчера.

В землянке командира, куда он прибежал по вызову, кроме командира, находился круглолицый парень одного с ним возраста в накинутом на плечи черном пальто. Светлая рубашка, галстук, жилетка ну никак не вязались с фуфайкой командира, и Петр с неприязнью посмотрел на гладковыбритые щеки гостя.

— Так вот, Петр, — с хрипотцой сказал командир, — с сегодняшнего дня поступаешь в полное распоряжение товарища Пятого… — Он помолчал. — Товарищ Трокс — немец, член подпольного обкома партии.

Петр ошарашенно глотнул воздух. Только этого не хватало, чтобы он, партизанский разведчик, у которого на счету несколько подорванных эшелонов, подчинялся немцу… Пусть «нашему», но все-таки немцу.

— Так вот… — как ни в чем не бывало продолжал командир, словно не замечая выразительного взгляда бойца, — с этого дня товарищ Трокс для тебя единственный командир. Понял? Так-то… Выступаете через четверть часа. До молокозавода вас проводит твой взвод, дальше пойдете одни… Я правильно сказал, товарищ Пятый? — неожиданно обратился к парню командир и, увидев утвердительный кивок, продолжил: — Возьмешь тол, взрыватели, в общем, все то, что скажет товарищ Пятый.

Высокий парень встал, пожал руку хозяину землянки, и не говоря ни слова, вышел. Петр задержался на пороге, и, подождав, пока за гостем закроется дверь, вдруг горячо заговорил:

— Товарищ командир, за что вы так… Да чтоб я немцу подчинился…

— Смирно! — резко прозвучала команда. Командир удовлетворенно посмотрел на вытянувшегося Петра и негромко сказал: — Так вот, Кудряшов… За жизнь Пятого отвечаешь лично. Если что случится, — командир достал платок, высморкался и негромко закончил, — расстреляю сам, без суда. Кругом! Шагом марш!

Петр, вспомнив это, недовольно посмотрел на неподвижную фигуру и переспросил:

— Пятый, так кем ты до войны был?

— Вроде как студентом… — послышался негромкий голос.

— Ишь ты! — удивился Петр и даже приподнялся со стула. Покачал головой. — Ну ты даешь… А я думал ты официантом работал в кабаке… — Он покрутил пальцами в воздухе, подбирая выражение, чтоб не обидеть собеседника. — Уж… больно у тебя вид… лакейский.

— Спасибо.

— А я вот в кузне у бати работал, — вздохнул Кудряшов, — коней ковал, плуги чинил… Эх… — Он помолчал, потом, словно пораженный какой-то мыслью, снова спросил: — Слушай, а ты хоть стрелять умеешь?

— Немного.

— Хм-хм, немного, — ухмыльнулся Петр. — Нам, брат, надо не немного, а здорово стрелять… Я вот из «ручника» люблю… Как полосанешь, бывало…

Пятый вдруг приподнялся и сделал жест рукой. Петр мгновенно исчез за батареей…

— Трокс, — раздался за дверью голос, — через полчаса начинается банкет, будьте готовы.

— Яволь, герр унтершарфюрер, — подобострастно произнес Троке, мгновенно окидывая комнату взглядом и делая шаг к дверям.