Компьютер и новый смартфон Эмили я нашла без всяких проблем, и идентификация по биометрике и тут, разумеется, прошла на ура. Первым делом я занялась разбором электронной почты на ее новом, ранее неизвестном мне адресе. Ее было много, но ничего важного. В основном — всякие дурацкие рассылки, на которые Эмили была подписана. Нашла я и ее новые блоги, зарегистрированные на имя Lizzy Barrow. Это заставило меня хмыкнуть. Я понимала, как она слепила это погоняло. Имя было взято у Бонни Элизабет Паркер, более известной как просто Бонни, а фамилия (очевидно, во избежание путаницы с актрисой Элизабет Паркер) — у ее дружка и компаньона Клайда Бэрроу. Я хорошо знала их историю — Хуан не раз сравнивал нас с ними, а я говорила ему, чтобы он так не делал, потому что они плохо кончили. И хотя, именно по этой причине, я не была фанаткой этих двоих, наглость Эмили меня одновременно возмутила и развеселила. Да какая из тебя Бонни, девочка? Твой потолок по части криминала — нюхать кокс на мажорских вечеринках. Если ты решилась нарушить папашин запрет на курение, это еще не повод сравнивать себя с одной из самых знаменитых бандиток!

Ее новые друзья — во всяком случае те, с которыми она общалась в реале, а не только в интернете — разумеется, знали, кто она такая на самом деле, и с полным пониманием относились к ее желанию «не светиться перед журналистами». У многих из них у самих были дополнительные аккаунты под фальшивыми именами, где они ничего не стеснялись, в отличие от своих официальных. Тем не менее, установить их личности труда не составляло, особенно имея под рукой их фото, сделанные мной накануне. Как я и предполагала, все они были детками богачей, либо уже делавшими непыльную карьеру в компании родителей, либо прожигавшими жизнь в качестве беззаботных тусовщиков. К примеру, Дэвид оказался сыном банкира (в шестом уже поколении), та, что «играла в группе» — дочерью холливудского продюсера, а «конфетка» — сенатора от Демократической партии. Так, а вот и Ди… хм, ее фото попало в сегодняшние новости!

Дульсинея, надо же. Если бы меня так назвали, я бы тоже предпочла именоваться просто «Ди».

В чем я была уверена, так это в том, что это не было самоубийством. Просто не нужно садиться за руль пьяной, а тем более ночью, а тем более на горной дороге, а тем более еще и гнать при этом, давая выход эмоциям.

Так или иначе, я избавилась от, наверное, самого опасного для меня свидетеля. И не могу сказать, что это хоть на миг меня огорчило.

Никаких неприятностей для себя на этой почве я не ожидала — и не получила. Будь ее отцом Альварес, мне бы, вероятно, стоило напрячься. Но только не какой-то там Цукеркопф, сколько бы миллионов или миллиардов у него ни было. Человек, способный назвать свою дочь Дульсинеей, не посылает киллеров. Одна из его компаний, кстати, была клиентом моей, то есть моего «отца» — и осталась таковым. Хотя я и не пыталась вникнуть в бизнес, но это все же узнала. Не уверена, что мистер СтарНет вообще что-то знал об отношениях своей дочери с Эмили. Не уверена даже, что он знал, что его дочь лесбиянка.

Прочие дружки Эмили мне проблем тоже не создали. Трое из них прислали мне соболезнования по поводу Ди (на что я ответила сухим «спасибо»), а «конфетка», напротив, написала: «Ну что, довольна? Она сделала это из-за тебя!» (на что я не ответила ничего). Остальным после произошедшего на дне рожденья было ясно, что прежней дружбе конец. То есть сразу после конфликта они, возможно, ждали, что я напишу им — мол, была усталой, под впечатлением рассказов, которых наслушалась в Мексике, погорячилась, давайте забудем и потусим нормально, как раньше. Потом думали, что я не пишу им, потому что переживаю после гибели Ди, и мне не до тусовок. А потом я просто поудаляла аккаунты Лиззи Бэрроу, и мне стало пофиг, что там они думают. Что мне промыли мозги в клинике, что меня накрыла депрессия из-за Ди, что одно наложилось на другое — в любом случае, угадать правду они не могли. Даже вообразить не могли. У них вообще — как было ясно видно по их аккаунтам в соцсетях — было очень плохо с воображением, у этих выпускников престижных университетов, оставивших там целые состояния только для того, чтобы набить себе головы набором готовых штампов, избавляющих от необходимости думать. Иные парни из трущоб с тремя классами образования обладают куда более живым умом.

В финансовых делах я разобралась настолько, насколько мне это было нужно. Компанией Харбингера управляли другие люди, и управляли, судя по результатам, вполне успешно. Мое вмешательство не требовалось, и его от меня никто не ждал — Эмили не вникала в отцовский бизнес ни до, ни после аварии. Моррингтону я заплатила, как и обещала. Он подтвердил получение и поинтересовался моим самочувствием, напомнив о своем обещании. Я вполне искренне заверила его, что чувствую себя прекрасно и вряд ли еще когда-нибудь буду нуждаться в его услугах. И стала жить дальше — так, как могла себе позволить теперь…

Я открыла для себя дайвинг и кайтсерфинг, выучилась ходить под парусом и ловить метровых рыбин в открытом океане. Я узнала, люблю ли я летать — купила электрический квадрокоптер, управление которым не требует пилотской лицензии («Пилотом может стать каждый!» — гласила реклама, забывая уточнить «каждый, кто может потратить $650 000»), и летала на нем вдоль побережья, над разноцветными дюнами, низко между скалами, холмами и деревьями, словно в компьютерных играх. Я побывала в национальном парке, где растут самые большие в мире секвойи. А когда налюбовалась калифорнийскими красотами, стала путешествовать по миру — и в те места, где Эмили бывала с отцом (ну, надо же мне было получить о них представление не только из гугла, если бы кто-то вдруг стал расспрашивать), и там, куда они не добирались. Хотя мне не понравились знаменитые на весь мир города типа Венеции или Парижа, с их вечными толпами туристов и целью существования — выжать из них побольше денег. Толп я навидалась и в Тихуане, пусть и хуже одетых, а нагло завышенные в разы цены всякий, кто вырос в трущобах, будет воспринимать как оскорбление всю жизнь, сколько бы миллионов у него ни было. Гораздо больше мне понравились красоты природы — норвежские фьорды, африканские саванны, индонезийские острова… Побывала я, между прочим, и в Австралии, где Эмили не бывала никогда. И таки увидела там коал! Они оказались все-таки более реальными, чем эльфы. Они жуют свои эвкалипты, как делали это и миллион лет назад, задолго до появления человека, и с высоты этих самых эвкалиптов плевать хотели на всех людей, озабоченных их проблемами. У коал нет никаких проблем.

В общем, я на полную катушку наслаждалась своей новой жизнью. Той, о какой когда-то мы мечтали с Хуаном и которую я вела теперь без него.

Но даже он вспоминался мне теперь все реже.

Так прошло почти одиннадцать месяцев. И вот настал день, который для меня лично не значил совершенно ничего, но который очень много значил для Эмили. Годовщина аварии. День смерти ее отца. Во время первой годовщины Эмили — тогда еще настоящая — находилась в клинике, но я рассудила, что вторую годовщину мне все же следует отметить походом на кладбище. Хотя я не вела абсолютно никакой светской жизни, не попадала на страницы таблоидов, не завела себе новых друзей, не говоря уже о том, чтобы восстанавливать отношения с прежними друзьями Эмили (так было для меня не только безопаснее, но и комфортнее — передо мной был открыт весь мир, и я не нуждалась ни в утешителях, ни в развлекателях) — я все же решила исполнить этот ритуал на случай, если кто-нибудь все-таки ждет от меня этого.