Разводящий был распростерт на полу между трупами своих товарищей. Четверо Темных держали ему руки и ноги, а пальцы Магистра стискивали горло пленника. Кричать тот не мог, изо рта вырывалось лишь сдавленное сипение.

— Сейчас ты ответишь на наши вопросы, и тогда у тебя появится шанс на милость Тьмы, — веско произнес Магистр. Офицер попытался покачать головой, показывая, что умрет, но ничего не скажет. Однако глава Темных, ничуть не смущаясь, начал допрос: — Пароль одинаков до самой Центральной башни? До внутреннего периметра? До подходов к внутренним сторожевым башням? Хорошо. В котором часу сменяется пароль? Ночью? Утром? В шесть? В семь? В пять? Смена караулов — каждые три часа? Внутренний периметр патрулируется? Обход раз в полчаса? Чаще? Четверть часа? Хорошо. Сейчас ты проводишь нас в караулку. И без глупостей. Ты знаешь, что я успею убить тебя раньше, чем ты поднимешь тревогу.

Пленника подняли на ноги, скрутив ему локти и запястья за спиной. Магистр пошел рядом, по-прежнему сжимая его горло. Офицер с трудом переставлял ноги — кровь едва поступала в мозг, и он был на грани обморока. Тем не менее, он все еще боролся и дважды пытался повести своих врагов ложным путем, но Магистр всякий раз сворачивал, куда надо. Вскоре отряд оказался на площадке винтовой лестницы, куда выходили две полукруглые дубовые двери. Как только Темные подошли к одной из них, Магистр сделал резкое движение руками и кивнул товарищам, чтобы те бесшумно опустили на пол мертвое тело. Затем Клосс распахнул дверь в караулку, и вооруженные Темные ворвались внутрь.

Четверо стражников спали на нарах, двое играли в кости, один хлебал что-то из миски деревянной ложкой и еще один полировал меч. Лишь этот последний успел встретить врага во всеоружии; впрочем, его сопротивление дало несколько секунд его товарищам. Спящие успели проснуться, игроки — схватиться за мечи, но это уже не могло изменить исход боя, быстро превратившегося в резню. Полминуты спустя обороняться было уже некому. Впрочем, Темные тоже понесли ущерб — первый за всю операцию: Ларк был ранен в плечо и теперь, морщась, пытался снять пробитый доспех, чтобы сделать перевязку, а Нелия злобно шипела от боли — едок выплеснул ей горячее варево в лицо. Магистр жестом указал Ориусу и Кане, чтобы помогли Ларку, а затем вдруг поднял руку, призывая всех к тишине. Для Темных этот сигнал означал не только молчание, но и задержку дыхания, и в наступившем беззвучии их тренированные уши ясно различили, что кто-то в комнате еще дышит.

Один из стражников, по виду — совсем еще мальчик (но наверняка искусный боец, раз Светлые доверили ему охрану внутренних покоев Цитадели), забившись под окровавленные нары, старательно изображал мертвого. Должно быть, ему требовалась большая воля, чтобы не стонать от двух нанесенных ему ран, но не дышать он в любом случае не мог. Клосс присел рядом с ним, взял за подбородок, почувствовал, как быстро бьется жилка на шее.

Парень открыл глаза, понимая, что его обман раскрыт. Сейчас в нем не было ничего от умелого бойца — только от испуганного мальчишки.

— По… пожалуйста, пощадите, — забормотал он; его взгляд метался от одного победителя к другому. — Клянусь, я никому… моя мама не переживет, если…

— Раньше надо было думать о маме, сынок, — усмехнулся Клосс. Он даже не повернул головы, чтобы бросить взгляд на Магистра. Он и так знал, что жалость есть слабость, а слабость недопустима для Темного. Коротким движением Клосс сломал юноше шею.

Ларка перевязали; он и Нелия сумели применить свои навыки, чтобы подавить боль. Но полное исцеление ран потребовало бы куда более существенной, а значит, заметной и отнимающей силы, магии, посему пока пострадавших переместили в арьергард. Темные вышли из забрызганной кровью караулки, затащив туда же и труп разводящего, и начали подъем по винтовой лестнице. Любопытный Хиннар оказался возле Магистра и шепотом поинтересовался, как тому удалось узнать правду у разводящего, если тот не хотел, да и не мог говорить? Разве без магии возможно чтение мыслей?

— Иногда возможно, — усмехнулся глава Темных. — Главное — вызвать у допрашиваемого побольше эмоций. Я чувствовал, как в те моменты, когда он хотел скрыть от нас правду, у него учащается пульс, напрягаются мышцы, увлажняется кожа и тому подобное. Эмоции — первый враг бойца… и не только бойца.

На верхней площадке лестницы очередные часовые спросили у них пароль.

— Аметист! — крикнул Магистр. — Отзыв?

— Тополь, — донеслось в ответ.

Вероятно, этого было бы достаточно — постовые пропустили бы отряд гвардейцев (теперь уже все Темные были в доспехах и при оружии), несмотря на все его странности (в частности, тот факт, что некоторые из бойцов слишком смахивали на женщин, что с точки зрения Светлых было почти святотатством). Но не в интересах Темных было до конца операции оставлять живых свидетелей — да и вообще лишних врагов, умеющих держать оружие. Как только первые члены отряда поравнялись с караульными, в воздухе сверкнул металл…

— Отсюда мы пойдем через жилые помещения Братства, — сказал Магистр. — Это более длинный путь, зато без караулов на каждом углу. Мы пройдем через сектор, где живут послушники и братья низших степеней, там почти нет шансов напороться на их магов. Скорее всего, ночью вся местная публика будет в своих кельях. Если кто высунется в коридор — без необходимости не убивать, они не разбираются в военном деле и ничего не заподозрят.

Вероятно, самым разумным для Лациуса было пойти в келью и лечь спать. Спать и не мучиться от обиды из-за наложенного на него наказания. Наказания, унизительного самого по себе, но вдвойне неприятного из-за своей несправедливости. Он же не враг, не легкомысленный насмешник, не пустоголовый хулитель святынь — он предан делу Света! Он просто хотел разобраться, а ему в прямом смысле заткнули рот. Сперва он спустился в библиотеку и некоторое время сидел, листая страницы благочестивых книг, но давно знакомые строки не помогали восстановить душевное равновесие. Более того, казалось, что от повторения они и вовсе утрачивают какой-либо смысл — и что, вероятно, многие из старших братьев, перечитывавших светлые заветы несчетное число раз на протяжении многих лет, ныне повторяют их совершенно бездумно, как набор звуков… Лациус испугался этих кощунственных идей и поспешно вышел из библиотеки, отправившись бродить по коридорам Цитадели. Он не задумывался, куда несут его ноги; главная крепость Света была велика, и даже с учетом того, что послушников (и даже братьев более высоких степеней) пускали отнюдь не во все ее места, разгуливать по ней можно было часами. Для новичка здесь немудрено было заблудиться, однако за несколько лет, проведенных в Цитадели, Лациус научился интуитивно ориентироваться в ее многочисленных проходах и галереях. В какой-то момент, очнувшись от своих невеселых размышлений, молодой человек огляделся по сторонам и понял, что забрел в район хозяйственных помещений, совершенно безжизненных по ночному времени. Светильники здесь располагались реже и горели тусклее, чем в жилых или, тем более, священных секторах; попадались даже места, погруженные в полумрак. Лациус знал, что в былые века в Цитадели Света ни днем, ни ночью не было ни единого темного уголка; формально этот принцип никто не отменял и до сих пор, но, как видно, братья, ведавшие хозяйственными делами, перестали усматривать в нем высокий смысл… а может быть, как пытался уверить Лациуса циничный брат Габриус, попросту приворовывали светильное масло. Молодой послушник оказался в одном из таких закоулков, в торце короткого коридора, ответвившегося от длинной галереи, и присел передохнуть на широкий каменный подоконник закрытого снаружи тяжелыми ставнями окна. Через несколько минут он задремал, привалившись спиной к боковой стене оконного проема.

Разбудило его нечто неуловимое. Едва различимый звук шагов? Скользнувшая по лицу тень? Может быть, слабое колебание застоявшегося воздуха, донесшее чужой запах? Лациус открыл глаза и успел различить, как нечто тускло блеснуло в устье коридора и скрылось из вида в галерее. Юноша несколько секунд размышлял, не померещилось ли ему это спросонья, а затем все-таки встал и отправился посмотреть. Он был уверен, что здесь, в глубине Цитадели, за неприступными стенами и многочисленными постами, никакая внешняя опасность не может угрожать Светлым — и все же старался ступать бесшумно. Может быть, как это ни печально, Габриус прав, и среди братьев в самом деле завелись какие-нибудь воришки… В таком случае, он, наверное, сможет искупить свою вину перед Патриархом, если сумеет их разоблачить.