– Ну что вы. – Отмахнулась Констанс, убирая закуски в холодильник и протирая столешницы. – Я так рада и всё ещё не могу поверить, что мистер Лодердейл вернулся.

Мистер Лодердейл… Обычно в этом доме так называли лишь отца, но пора привыкать, что теперь их будет двое.

– Я тоже. – Согласилась я, закрыла посудомойку и включила её. В моей квартире не было помощниц, вроде домработницы или посудомоечной машины. Мне нравилось самой мыть посуду и прибираться в своём гнёздышке, пусть с семейными деньгами я могла никогда в жизни больше не хлопотать по дому.

– Я не была знакома с вашим братом. – Доверительно заговорила Констанс, когда кухня заблестела чистотой. – Могу я задать вам вопрос, мисс… Сара?

– Конечно.

Женщина смутилась и понизила голос, точно собиралась произнести нечто непристойное.

– Вы верите этому человеку?

Вопрос на миллион, которого я боялась, как обгоревший – открытого пламени. Этот вечер… что ж, он стал откровением, важным моментом для моей семьи. Но как любое наливное яблоко, провисевшее слишком долго на дереве, в нём завелись вертлявые черви подозрений. И они отравляли нектар своей гнусностью, как сомнения отравляли мою веру.

Я прикрыла дверь, чтобы чужие уши не уловили наших откровений, и застыла у окна, боясь взглянуть Констанс в глаза и показать своё недоверие.

– Я хочу ему верить. – Сказала я. – Но пока не решила, стану ли. Всё, что говорит этот человек, звучит как правда.

– Но вы сомневаетесь?

– И имею на это право. Мой брат исчез пятнадцать лет назад, и ни одна живая душа не знала, что с ним. И тут он заявляется на порог, чудесным образом вернув себе память. Звучит слишком хорошо, но в то же время… никто не смог бы вспомнить столько личных моментов, как он. И ещё этот шрам и ожог… Я не знаю, чему верить. – Я вздохнула и всё же посмотрела на Констанс, которая явно разделяла мои убеждения. – Могу я попросить вас не передавать маме то, что я вам сказала?

Она кивнула с самозабвением и готовностью услужить.

– И ещё… Присмотрите за моей мамой, пока этот человек рядом. – От собственных слов мне стало не по себе. – Вы глаза и уши этого дома. Надеюсь, вы заметите и услышите то, что упустим мы.

– Ваша семья для меня, как родная, Сара. – Сердечно созналась Констанс, хотя за все годы работы на мою мать натерпелась всякого. – И я присмотрю за каждым из нас. Вы можете на меня положиться.

– Спасибо, Констанс. А теперь, отправляйтесь отдыхать. Вы устали.

Я тронула её за плечо и вышла из кухни, не сказав самого главного. Констанс – не просто глаза и уши этого дома. Порой мне казалось, что она – его сердце.

Марк уже разобрался с делами и залез под пышное одеяло. Ночник на прикроватной тумбочке бросал тусклые отблески на его прекрасное лицо.

– Я тебя заждался. – Пробормотал он так сладко, что мне тут же захотелось его поцеловать. – Где ты пропадала?

– Помогала Констанс внизу. Этот вечер утомил всех нас.

Я развесила брюки и блузку в шкафу и в одном белье скользнула к жениху. Тепло его тела тут же согрело и прогнало все страхи прочь. Марк издал звук, похожий на полусвист, полувыдох.

– Да уж… Невероятно! Твой брат вернулся. Я всё ещё не могу это осмыслить.

– Я тоже. В голове не укладывается.

– Мне он понравился.

– Можно сказать, что я узнавала его заново, так что мне тоже. Но…

– Что «но»?

Марк напрягся всем телом, и тепло словно остыло.

– Всё это кажется слишком фантастическим. Потеря памяти, новая жизнь… – Я выдохнула напряжение в потолок. Марк – не родители, от него можно не скрывать своих истинных чувств. Если уж я не могу обнажить перед женихом не только тело, но и душу, к чему всё это? – А что, если он окажется мошенником?

– Он ведь твой брат, ты должна радоваться его возвращению. – Сказал он. – Он ведь рассказал вам то, что знала только ваша семья. Ни один мошенник не смог бы узнать такие мелочи. Да и внешность… Сейчас столько программ, которые могут состарить фотографию. Можем попробовать, и ты увидишь поразительное сходство! Я знаю, для тебя это как снег на голову, – Марк нежно погладил моё плечо. – Но я уверен, что он именно тот, кем кажется.

– Может, ты и прав.

– Конечно, прав. Если бы мне посчастливилось иметь брата, я бы не думая принял его назад в семью. А теперь давай больше не будем о твоём брате. – Марк притянул меня к себе и начал медленно целовать. – Я соскучился. И хочу, чтобы теперь были только мы.

В обычной семье как только рождается ребёнок, родители тут же укутывают его в одеяло любви, обзванивают родственников с радостной вестью и предвкушают будущее.

Но Лодердейлы перестали быть обычной семьёй, как только разбогатели. Моя мама едва отошла от родов, как приказала своей помощнице из фонда пустить заметку в газету о пополнении в роду Лодердейлов. А отец открыл счёт на моё имя, куда сразу же упало несколько миллионов. То же самое они проделали и во второй раз, когда впервые раздался плач Джонатана.

С годами счета пополнялись всё новыми и новыми цифрами. К совершеннолетию каждый из нас мог вступить в право владения этими деньгами и пустить их на то, что посчитает нужным. Выкупить чью-нибудь компанию, приобрести недвижимость в любой точке мира, раздать бедным. Всё, что мы с Джонатаном пожелаем. На нас не давили обязательствами, не принуждали продолжать отцовское дело и наследовать «Лодердейл Корп» после того, как отец отойдёт от дел и захочет побездельничать на пенсии.

Когда я не оправдала маминых надежд – не стала балериной, скрипачкой или наездницей с коллекцией золотых кубков – она отвела мне другую роль. Жены какого-нибудь успешного бизнесмена с видным именем, пусть и с непримечательной внешностью. Но в мои планы не входило выскакивать замуж за первого встречного и всю оставшуюся жизнь создавать вид бурной деятельности, как делала это Вирджиния Лодердейл.

Ещё в двенадцать я знала, кем хочу стать. А в восемнадцать – как распорядиться отложенными деньгами. Такой баснословной суммы хватило бы на то, чтобы купить небольшой швейный завод, но я потратила лишь часть денег и открыла магазинчик одежды. До Миуччи Прада или Стеллы Маккартни мне было далеко, но я хотела создавать свои эскизы и шить уникальные вещи, а не штамповать их на конвейере.

Мне повезло – у меня в руках оказалось всё необходимое, чтобы осуществить задуманное. Воображение, любовь к дизайну – не зря же я годами посещала клуб юных модельеров! – образование и, конечно, стартовый капитал. Получив диплом, я вернулась из Нью-Йорка с энтузиазмом скорее приняться за дело, но без жениха, что сильно разочаровало маму. Зато отец поддерживал все мои начинания, хотя бы душевно, ведь я просила не встревать и позволить мне всего добиться самой. Немного лицемерная просьба, ведь я пускала в оборот семейные деньги. Но кто жалуется на слишком яркое сияние, родившись под счастливой звездой?

Несколько месяцев и тысячи убитых нервных клеток ушло на то, чтобы исполнить мечту. Я арендовала помещение для работы, выкупила магазинчик в Мид Таун Бельведер, прямо за бутиком «Эрмес», наняла штат людей. Отбирала каждого с противной дотошностью – мне не нужны были шаблонные работники. Только энтузиасты, которые вкладывали душу в любимое дело, как и я сама.

Так на горизонте Балтимора возник «Нюаж». В переводе с французского – «Облако». Никакого потаённого смысла, но ведь главное в названии – запоминающаяся простота.

Место с особым шармом для женщин с особым вкусом. Мы не клонировали коллекцию сотнями экземпляров. Каждая вещь шилась вручную лучшими мастерами, которых я отобрала. Иногда на заказ. Я рисовала эскизы, представляла на общем совещании и, после вереницы замечаний и предложений, мы воплощали идею в жизнь. Мне нравилось считать себя хорошей начальницей. Не из тех, что считают себя правыми во всём, не из тех, что обламывают крылья своим сотрудникам.

Я уважала мнение каждого и прислушивалась даже к портнихам низшего звена, что успели отработать лишь неделю в «Нюаж». Давала им высказаться, помогала проложить дорожку вверх.