Фима подошла и решительно постучала по добротной древесине.

– Каракулины, есть кто дома? – крикнула она в замочную скважину и тут же прижалась к ней ухом, надеясь уловить какие-то звуки изнутри.

Было тихо, будто дома никого не было. Фима первым делом пошла именно к кузне, потому что знала, что «Каракулины дома» – значит, что они работают. Сама она едва ли хоть пяток раз была в их жилой части дома, хотя дружила с братьями с детства. В прошлый раз она виделась с братьями, когда те помогали вынести Александра из дома, сразу после взрыва теплиц. Тогда она успела перекинуться с ними лишь парой слов, но это был тот случай, когда стоит сдружиться с людьми однажды – и спустя любое количество лет вы продолжите общаться так, будто никогда не расставались.

Артём и Константин закончили со всеми остальными в посёлке начальную школу, а потом перешли на домашнее обучение, рассудив, что уравнения и логарифмы хоть и любопытны, но не настолько полезны, как умение выковать добротные подковы или инструменты для полей и огородов. В действительности, только так они могли усмирить свои природные дары – только упорный труд в кузнице и ковка полезных предметов могли утихомирить огонь, рвущийся из их лёгких. Род Каракулиных был единственным в своём роде на весь приморский край: у всех мужчин и женщин рода был схожий дар. Во всех других семьях дары были разными и уникальными, и никогда нельзя было предугадать, какой талант раскроется у детей. И даже те, кто входил в семью со стороны – невестки и зятья, либо через время дар свой меняли, либо в Каракулинском огне погибали. Хотя трагичных случаев было всего два и, возможно, это просто слухи и суеверия. Последний как раз случился с мамой братьев Артёма и Константина Каракулиных. Она погибла не от огня, правда, а зачахла от болезни. Но люди поговаривали, что заболела она как раз из-за того, что родовой дар не смогла перенять.

– Костя, Артём! – снова позвала Фима. – Батя Каракулины, ау!

Она ещё раз с размаху постучала по двери и позвала хозяев, когда кто-то окликнул её со спины:

– Да чего же ты раскричалась так, Фимочка-кошечка? – пробасил седовласый мужчина, вышедший из подлеска.

Батя Каракулин нёс связанную кожаной тесёмкой вязанку хвороста, перекинув её на спину. Это был мужчина в годах, среднего роста и среднего же телосложения. Выдающимися были только его плечи – те были широкими и крепкими, это выделялось даже сейчас, в начале старости. Пышная борода прятала подбородок и скулы, а кустистые брови создавали постоянную тень на ясных серых глазах. Нос картошкой был широким и бугристым, при этом делая лицо по-особенному запоминающимся и живым. Волосы его доходили длинной до коленей и сейчас были сплетены в тугую косу и перекинуты на грудь, чтобы не путались в тонких веточках хвороста. Стальной обруч венчал голову, и даже неискушённому человеку было сразу видно, что это было украшение исключительно тонкой работы. Весь образ старика резко контрастировал с утеплённым спортивным костюмом, в который Батя Каракулин был облачён. То был однотонный сине-серый фетровый костюм без каких-либо отличительных черт.

– Батя Каракулин, – радостно воскликнула Фима. – Ох, я так рада вас видеть!

– Ещё бы не рада, – хмыкнул старик, – так и руку бы всё отбила, глупая кошка. А это кто с тобой?

– Добрый вечер, я… – начал было Красибор, но Фима сделала страшное лицо и замахала руками, чтобы он замолчал.

– Чужак, значит, – заключил Батя Каракулин и поморщился.

– Это мой друг, его зовут Красибор. Он действительно не местный, Батя Каракулин, не будь к нему слишком строгим.

Фима сложила руки в молящемся жесте, и старик будто бы смягчился, но Красибор был готов поклясться, что увидел, как в его широких ноздрях мелькнула огненная вспышка.

– И что же понадобилось кошечке Фиме и её ободранному бродячему коту, который слаб, как таёжная мышь?

– Нам нужен чугунный короб. Такой, чтобы сразу с заклинанием крепким и быстрым был, – ответила Фима, проигнорировав выпад в сторону Красибора. Тому хватило ума последовать её примеру.

– Кого ловить будете?

– Полнолунных ежей.

Брови Бати Каракулина поползли вверх, он выжидающе посмотрел сначала на Фиму, потом на Красибора, и, не дождавшись реакции от них, сказал:

– А как там Саша? Артём с Костей говорили, что он был плох после взрыва.

– Почти в норме, восстанавливается, – мягко ответила Фима.

Она знала, что, Александр был для Бати Каракулина будто третьим сыном. И он, возможно, переживал то, что Александр потерял магию, чуть ли не тяжелее, чем сам Александр. Все опасались, что он для Бати Каракулина перестанет существовать, и, признаться, так всё и выглядело. Пару раз сама Фима с обидой говорила о том, как несправедливо было менять вот так отношение к человеку просто из-за того, что он стал сильнее или слабее. Но вскоре она перестала поднимать эту тему, стоило ей заметить, как сереет лицо Александра от тоски и непонимания. Потому особенно приятно было услышать, что Батя Каракулин всё же переживал и Александром интересовался.

– Ну хорошо, – буркнул старик. – Береги его, кошка. Он хоть и слабак теперь, но парень хороший. Не то, что вот этот обормот, – он резко повернулся к Красибору, заставив того вздрогнуть от неожиданности.

– Я берегу, – серьёзно ответила девушка. – Батя Каракулин, так у вас есть подходящий ящичек?

– Найдётся, – пробубнил старик себе в усы и вдруг одним движением стянул с плеча вязанку хвороста и с силой швырнул её в Красибора.

Мужчина рефлекторно поднял руки, чтобы защититься, но кинетическая сила вязанки была слишком сильна и сбила его с ног. Красибор рухнул назад и неловко приземлился на пятую точку. Хворост упал ему на колени, кожаный ремешок при этом больно щёлкнул по щиколотке.

– Помоги старику, – приказал Батя Каракулин, не глядя в сторону Красибора. – Как раз пока дотащишь, я короб вам найду.

Батя Каракулин и кряхтением и ворчанием двинулся вдоль дома, явно направляясь в рабочую его часть. Фима старательно игнорировала красноречивые гневные взгляды Красибра и дожидалась, пока Батя Каракулин отойдёт от них хотя бы на десяток шагов.

– Какого хрена, Фима?! – зашипел Красибор, поднимаясь на ноги.

– Крас, ну вот такой он человек, – она подбежала к нему и помогла отряхнуться. – В его глазах колдуны правят миром.

– А на самом деле? – настороженно уточнил Красибор, поняв, что никогда об этом не задумывался. – Правят?

А владеет ли кто-то из политической верхушки магией? А главы корпораций? Как много врачей, которые используют колдовство в работе, подобно Аметисту Аметистовичу?

На последней мысли он ощутил, как мурашки побежали у него по спине.

– Да вряд ли, – отмахнулась девушка. – Ведовскому народу не до этого вообще. Пошли.

Красибор посмотрел на неё с недоверием и подумал, что она может знать больше, чем говорит. Но тему развивать не стал.

– Мне кажется, мой дар слабеет, – сказал он, перехватив вязанку поудобнее.

Возмущения возмущениями, а короб им нужен. Если ради этого придётся чуть услужить грубому старику, то ну что ж. Не так уж и трудно донести хворост, в конце концов.

– Почему ты так решил?

– Ты же тоже тут была, старикан меня ненавидит!

Девушка рассмеялась, закрывая ладошками рот с носом, и проговорила сквозь смех:

– Крас, Батя Каракулин от тебя в восторге!

– Чего?

– Просто поверь мне, – хохотала она. – Я вообще не видела, чтобы он был таким мягким.

Она поспешила следом за стариком, а Красибор ещё несколько секунд стоял неподвижно, осознавая суть её слов. Он сморщился и мысленно поблагодарил Бога и богов, что Батя Каракулин не был Батей Фиминым. Это была бы катастрофа.

– Ну-с, располагайтесь, – хозяин кузни радушно махнул рукой, приглашая гостей внутрь и сразу предостерёг: – Но не слишком. Не дома, знаете ли.

Фима и Красибор зашли внутрь и почтительно замерли на пятачке возле входа, ожидая, куда им предложат присесть или встать. Красибор присвистнул, оглядевшись. Изнутри кузня выглядела ещё больше и внушительнее, чем снаружи. Стены почти полностью занимали высокие окна со ставнями, между ними извивались трубы жаровен, висели ряды крюков с десятками инструментов. Ставни, будто приветствуя хозяина, сами собой отворились, впуская внутрь рыжеватый вечерний свет. По центру, на достаточном отдалении друг от друга, стояли три наковальни. Пол был усеян металлической стружкой и мелкой галькой, хотя было заметно, что кто-то недавно его подметал. Сейчас жаровни молчали, воздух был недвижим, не разгоняемый мехами, и вода не шипела, встречаясь с раскалённым металлом. Вся комната представляла собой место тишины и спокойствия, какое бывает перед особенно яростной битвой.