– Вот, соседку вам привел! – торжественно сообщил тесть.

– Ой, Галущиха, а я свого шукаю, думаю, может, с твоим уже накидався, – с порога защебетала женщина.

– Окстись, Настя, твой к нам с прошлой зимы ни ногой, – улыбнулась Аглая Иванова так, что женщина сразу покраснела и стушевалась. – Ты, небось, на Олеськиного жениха посмотреть пришла? Говори уж, как есть…

– Ну прости, Аглая, все село ж болтает, требует новостей, – оправдывалась за свой приход Настасья.

– А ты у нас главная сорока, что тебя отправили? – прищурилась Аглая Ивановна, от чего Настя сразу побледнела и даже, казалось, уменьшилась в размерах. «Гы-гы, испугалась, что превратит», – пробормотал Иван Матвеевич, подмигнув испуганной соседке.

– Ладно, чего уж так, садись, раз пришла, – сменила гнев на милость теща, и Степан заметил, как вздохнула с облегчением, присаживаясь за стол, их соседка.

– Прости, Степан, у нас просто Олеся – первая невеста на селе! – как-то неискренне улыбаясь и заискивающе поглядывая на Аглаю, пояснила Настя.

– Скажешь тоже, – отмахнулась Олеся. – Вон, дочка твоя, Люська, покрасивее меня будет, ладная какая!

– Нет!!! – даже вскрикнула Настя, и у Степана снова появилось это чувство непонятной тревоги и тоски.

Настасья после, заметив удивленные взгляды, уже спокойнее добавила:

– Да поправилась доченька в последнее время, кожа лоснится, куда ей до нашей красавицы! – но почему-то ее первая реакция на Олесины слова показалась Степану более искренней.

– Ладно, завязывай уже Олеську смущать, – махнула рукой Аглая, – давай, рассказывай, шо на селе новенького?

Соседка обрадовалась, распрямила плечи и защебетала, кто напился, у кого забор покосился, чья дочь понесла, и прочие сельские новости первостепенной важности. Когда на улице уже начало темнеть, соседка засобиралась домой.

– Галущиха, а не дашь мне свого Степана? Мне з погребу достать надо самогона бутыль, завтра хату белить хлопцы придут. А мого, бачишь, носит где-то, и Леська где-то шляется, боюсь, сама не вытащу! – вдруг просительно повернулась соседка к Аглае Ивановне.

Теща пристально посмотрела на Настасью, чуть прищурив черные глаза, потом взглянула на Степана, криво усмехнувшись, и махнула рукой:

– Сходи, Степка, помоги бабе…

Настя быстро вскочила и поспешила к забору, Степан направился за ней. Анна Леонидовна, долго молчавшая дотоле, вдруг тоненько захихикала…

Степан помог Настасье достать до того здоровый бутыль из подвала, что даже сам пошатнулся под его тяжестью. Но в глазах соседки он заметил нетерпение – Насте явно хотелось о чем-то рассказать.

– Ну спасибо, Степка, давай я тебя чаем с вареньем напою, за помощь. Или ты самогончик предпочитаешь?

От самогончика мой собеседник отказался, но на чай решил остаться – ему самому не терпелось узнать хоть что-нибудь о его будущей семье.

– Так шо, Степанчик, давно ты Галущиху знаешь? – начала Настасья разговор издалека.

– Да вчера только приехал, к свадьбе дело идет, пришла пора с родителями знакомиться…

– Это да, это хорошее дело, – вздохнула соседка. – А ничего странного, Степа, ты в их доме не примечал?

– Да как же не примечал… Странно они живут как-то…

– Ой, да не кажи, – всплеснула руками Настя и принялась сплетничать.

Как узнал Степан из рассказа соседки, Анна Леонидовна родила Аглаю в военные годы. Без мужа… И у самой бабушка отца не было, и у матери ее. В селе давно поговаривали, что ведьмовского они роду. На свет народят без мужей да только девочек. Всех чернявых и темноглазых.

В округе про них говорили «с нечистой силой знаются», во всех болезнях или неурожаях видели их руку, но и за лечением или еще какой помощью – сразу бежали в Галущихе. Она никогда не отказывала, давала отвары, читала какие-то заговоры, и односельчане действительно выздоравливали, коровы телились, дочери выходили замуж.

– Еще поговаривают, – с горящими глазами вещала Настасья, – что в зверей они оборачиваться могут.

– В волчиц? – испуганно переспросил Степан.

– Да, может, и в тех, – махнула рукой Настя, – но чаще всего у них якась кошка странна бродит по двору… Черная, как смоль, а глаза такие умные-умные…Человеческие как будто…

Но больше всего односельчан пугала даже не эта их способность, как то, что они, по поверьям, могли и другого человек в зверя обратить. Да и назад в человеческое обличье не вернуть, коли не угоден им будет.

– А еще, Степка, поговаривают, что мужской силой они питаются! Вот без мужей и ходють…Выпили их, ведьмы, до дна… Мужик сразу чахнуть, слабеть начинает. А им хоть бы хны – молодые, здоровые, сильные… Ты на Ваньку посмотри! Мужик был – подковы гнул, пока с Аглаей не спутался…– Настасья вздохнула тяжело и на Степана таким взглядом посмотрела…

– Будто прощалась она со мной, понимаешь? – возбужденно говорил мне мой собеседник. Я смотрел на бывшего Олесиного жениха и думал, впечатлительный он такой или сумасшедший – что ближе к истине?

После беседы с Настасьей незадачливый жених вернулся в дом к родителям невесты. Ему показалось, что вся семья смотрела на него выжидающе, будто ждала от него каких-то слов.

Олеся была молчаливой и погрустневшей.

«Ага, напиться из меня не смогла, да? Кровушки моей, энергии?» – почему-то злобно про себя подумал Степан.

Холодно пожелал всем спокойной ночи, одними губами прикоснулся к щеке своей невесты и лег в кровать.

Выходные подходили к концу, Степан надеялся, что сегодняшняя ночь не принесет ему больше никаких приключений.

«А уж завтра мы уедем в город, и там я с ней поговорю! Что за чертовщина у них творится? Ноги моей больше не будет в этом подозрительном доме!» – успокоил себя жених и забылся тяжелым, беспокойным сном.

Но его мечтам о спокойной ночи не было суждено сбыться…

Степан проснулся от шума и запаха гари за окном, на мгновение ему показалось, что их дом горит.

Быстро натянув брюки, он выскочил на улицу и застыл на пороге. На небольшой площадке сбоку летней кухни был разожжен костер. У костра стояли Анна Леонидовна и Аглая по одну сторону и бледная, но с упрямо сжатыми губами, Олеся по другую.

Женщины, не заметив Степана, продолжали свой начатый ранее спор.

– Ты думаешь, я этого хочу? – зло говорила Аглая. – Выхода нет, да пойми ты! Или мы его… Или помрем с ним вместе…

– Но можно же как-то… Помягче, что ли? – упрямилась Олеся.

– Леська, да куда уж мягче с ним! Никаких сил не наберешься… Вспомни, как твоя бабка с дедом намучилась! Никак, гад, сдаваться не хотел, так в могилу и сошел… – Аглая Ивановна сердито обернулась к Анне Леонидовне. – Мамо, ведите уже!

Старушка хитро прищурилась и скрылась в летней кухне. Через пять минут она появилась уже в сопровождении черного козла и Ивана Матвеевича. Козла, потряхивающего длинной бородой, Анна Леонидовна вела на привязи. Рядом с ними шел тесть, босой, в белых семейных трусах и со связанными за спиной руками.

Степан даже вздрогнул от этого зрелища, нехорошее предчувствие поселилось в нем, вспомнились слова Настасьи: «Выпили… ведьмы, до дна…»

– Мама, не надо, не надо, мама, жалко же батю, – всплеснула руками Олеся.

Иван Матвеевич молча подошел к костру и остановился, опустив голову. «Как агнец на заклание», – подумалось Степану.

Аглая махнула рукой на дочь и подтолкнула Ивана Матвеевича встать напротив себя, прямо перед костром, так, что огонь даже лизал языком его ноги. Степан с удивлением заметил, что Ивану Матвеевичу, судя по всему, огонь не причинял дискомфорта. Тесть стоял смирно, даже не пытаясь уклониться от языков пламени.

Анна Леонидовна привела козла на место между Аглаей и ее мужем, а сама стала по правую руку от дочери. Аглая Ивановна протянула руку к Олесе, приглашая ее встать по другую сторону.

Так, женщины выстроились в ряд, глядя на смирно жующего что-то козла, и принялись шептать. Степан догадался, что это какой-то заговор, и почувствовал, как похолодело у него в груди.