VI. Кончина святого
«…не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог, любящим Его» 1Кор. 2:9.
Та невыразимая радость и слава Царствия Небесного, которые составляют цель христианской жизни, частично отражаются уже на земле в тех, кто живет жизнью благодати в Церкви Христовой. Видение Неба ясно, а жизнь в благодати наиболее интенсивно ощущаются в Светлый Праздник Воскресения Христова, когда должным образом принимаются Святые Таины. И все же Бог временами дарует Своему народу особую милость: чудотворную ли икону Божией Матери или одного из святых Своих.
Недавнее успение и погребение Иоанна (Максимовича), архиепископа Сан-Францисского и Западно-Американского (Русской Зарубежной Церкви) тому пример, ибо присутствовавшие при этом уверенно подтверждают, что тогда открылась особая благодать.
Все, связанное с этими событиями, было необычно. Прежде всего, таковой была сама смерть. Она произошла в Сиэтле, куда Его Преосвященство поехал на несколько дней, сопровождая чудотворную Курскую икону Божией Матери, в субботу в 3.50 дня 19 июня (2 июля по новому стилю). Смерть была внезапной, но в тот день после совершения Божественной литургии Архиепископ три часа молился в алтаре, что было редко даже для такого молитвенника. Лишь только он покинул храм, чтобы несколько минут отдохнуть в своей комнате, как случился роковой приступ. Свидетели сообщают, что он скончался мгновенно, мирно и без боли. Эти обстоятельства, как и те предсказания, которые он сделал заранее (одно из них за день до поездки в Сиэтл), не оставляют сомнений в том, что о приближающейся кончине он знал и приготовился к ней, как то было с великими святыми на протяжении всей истории Христианской Церкви.
По прошествии суток тело его перевезли в собор Сан-Франциско (строительство которого завершил он сам). Его встретил соборный клир, как бывало при жизни Архиепископа, и началось бдение, должное продлиться четыре дня. Каждый день после вечерних и утренних богослужений служилась торжественная панихида, а в течение оставшегося дня до полуночи епархиальное духовенство читало Евангелие. После полуночи наступило трогательное прощание: служители и чтецы собора читали всю ночь Псалтирь, Архиепископ был и после смерти окружен молодыми людьми, которых так любил при жизни. Все это время люди непрерывно приходили, чтобы проститься со своим любимым пастырем.
На каждой службе в проповеди, которая читалась одним из служивших архиереев перед открытым гробом, давалось духовное наставление народу. В воскресенье 3 июля епископ Нектарий Сиэтлийский, викарий правящего архиерея, призвал всех приложиться «к мощам» Архиепископа, и это слово, примененное к телу усопшего иерарха, было понято всеми как имеющее специальное значение «к телу святого», 4 июля епископ Савва Эдмонтонский назвал Архиепископа «блаженным» и, еще дерзновеннее, – «чудотворцем своей эпохи» и поведал, что молится ему уже как святому, 6 июля архиепископ Аверкий из Свято-Троицкого монастыря говорил об аскетической жизни архиепископа Иоанна и особо о его сверхъестественной «борьбе со сном», вынуждавшей его ни разу не ложиться за все сорок лет монашеской жизни, но только час-другой отдохнуть ночью в неудобном положении – сидя или склонившись на полу перед иконой: явное чудо в эпоху общего духовного спада. Архиепископ скончался сидя и еще заранее изъявил желание быть похороненным в сидячем положении (как византийские иерархи), но это осуществиться не могло. 7 июля митрополит Филарет, только что прибывший из Нью-Йорка, отметил «истинный христианский аскетизм» Архиепископа, назвав его «примером подлинной аскетической твердости и строгости», неслыханной в наши дни.
С первого же дня бдения было очевидно, что это не обычное прощание с усопшим, даже с иерархом. Было ощущение присутствия тайны – тайны святости. Пришедшие были твердо убеждены, что пришли хоронить святого.
Все эти дни происходило необычайное излияние любви. Каждый внезапно ощутил себя сиротой, так как для каждого Архиепископ был самым близким, понимающим, любящим. Закоснелые враги, а таковые у него были, приходили просить прощения по смерти у того, кто не держал на них зла при жизни.
Но кульминацией бдения было само заупокойное богослужение, начавшееся 24 июня (7 июля по новому стилю), во вторник в 17.30. Присутствовали пять иерархов (кроме вышеназванных был и архиепископ Леонтий из Сантьяго, Чили), 24 священника, многочисленные служители и более 1 500 верующих, переполнявших большой собор в течение 6 часов. Усердие присутствовавших на долгой службе, установленной Церковью Христовой при успении ее иерархов, имело лишь немногие аналогии в этом столетии. Более всего оно напоминало усердие, являемое иногда при богослужениях Страстной седмицы и Пасхи, и ощущения были, действительно, сходными. С печалью об уходе этого Божия человека, который был любящим отцом многих тысяч в Китае, Европе и во всем мире, было смешано предчувствие радости обретения чего-то большего – небесного заступника. Все, кто молились о упокоении его души, начали молиться уже непосредственно ему: чтобы он мог продолжить, теперь уже в своей небесной обители, свое отеческое предстательство за них. Самые близкие ему опускали в гроб иконы, кресты, цветы и даже детей, а иерархи – панагии, чтобы взять их обратно после прикосновения к святому телу, которое даже на шестой день (не бальзамированное) не обнаружило никаких признаков тления. Как неслучайно, что собор, в котором он должен был закончить свое пожизненное служение Церкви Христовой и найти свое последнее обиталище, был посвящен «Всех Скорбящих Радосте»! За погребальной службой последовало последнее прощание с телом всех присутствовавших и троекратное обхождение храма. Сироты, спасенные и возрожденные Архиепископом в Шанхае, сопровождали похоронные дроги. Это было кульминацией тех дней и истинно триумфальной процессией. Казалось, что присутствуешь не на похоронах умершего иерарха, но при открытии святых мощей новопрославленного святого. Один из присутствовавших там иерархов отметил сходство с процессией Господней плащаницы в канун Великой Субботы. Тело было погребено в небольшой усыпальнице под алтарем, а последняя «вечная память» пропета уже после 1.00. В течение четырех дней – срок беспрецедентный – Совет инспекторов внес поправки в городской закон, чтобы разрешить захоронение иерархов в их соборах, и место упокоения Архиепископа оказалось, таким образом, окончательным.
Епископ Игнатий (Брянчанинов) в своих «Мыслях о смерти» писал: «Видели ли вы когда-нибудь тело праведника, душа которого оставила его? От него не исходит смрад и к нему не страшно приблизиться. Во время его похорон печаль претворяется в какую-то непостижимую радость». И это, по епископу Игнатию, есть знак того, что «усопший стяжал прощение и Божию милость». Все это и ощущали те, кто сопровождал архиепископа Иоанна к его последнему пристанищу.
Но здесь отнюдь еще не завершается история жизни архиепископа Иоанна. Он уже прославлен в сердцах и молитвах тех, кто знал его. К месту его упокоения ежедневно прибывают паломники. Верные несколько раз вспоминали в те дни о предсмертном обещании преподобного Серафима Саровского слышать молитвы тех, кто будет приходить к его могиле и говорить ему как живому о своих нуждах и печалях. Это вдохновило их делать то же самое и у гроба архиепископа Иоанна. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь из духовных чад Архиепископа не пришел «поговорить с Владыкой», почитать Псалтирь, всегда раскрытую у места его упокоения, или попросить его заступничества.
И если жизнь этого праведника была истинно угодной Богу, – а мы не можем сомневаться в этом, – то и память о нем не останется только местной. Он был, как выразился один из ближайших к нему священников, «святым аскетом вселенского значения». И поистине его жизнь была феноменальной для наших дней – жизнь того, кто был на деле столпом святости в этом мире, доступным для всех и совершавшим своей молитвой чудеса.
