Заказ пришел из Петербурга — серебряный лебедь, да такой, что мог бы вытягивать шею, бить крыльями и даже испускать клич. Лебедь из серебра, с угольно-черными глазами из шлифованного агата. Царь был готов отдать за него целое состояние. Целое состояние за смехотворную, никчемную игрушку. Однако ее смастерили.
На Хайгейтском кладбище, где покоилась Абигайл, Кокс, удалив из своего дома все часы, тайком ставил в ту пору опыты с механизмом, работающим на тепле органического распада и возникающих при этом газах: вделанные в надгробие Абигайл и окаймленные бурбонскими розами часы, не крупнее цветка астры, должны были работать от земного тепла и беззвучно идущих в глубине процессов распада, перенося на циферблат остаток жизни его дочери.
По преображению грациозности Абигайл в первозданные кирпичики жизни, по преображению! — не по распаду, не по гниению желал Кокс читать истечение собственного жизненного срока. Хотя в его мастерских по-прежнему строили ценнейшие автоматы, настольные и маятниковые часы, жизненным часам Абигайл предстояло сделаться для Кокса единственным хронометром, придающим смысл его жизни. Каждому, кто удивленно спрашивал об этом надгробном украшении, он говорил, что эти часы под стать дочери оролога и более достойное украшение места ее последнего упокоения, нежели каменный ангел или кованый лавр.
Но никто, даже Фэй и Мерлин, так и не проведал, с какой движущей силой соединен сей механизм посредством зарытых во тьму глинистой земли Хайгейта тончайших стеклянных и медных трубочек, обеспечивая нежный баланс кинетической энергией.
Мерлин, конечно, кое о чем догадывался, но никогда не спрашивал. А Кокс, стоя перед надгробием и следя за ползучим ходом часовой стрелки вделанных в камень часов, неизменно испытывал что-то вроде утешения. Ведь именно Абигайл, молекулы, крохотные, вечные кирпичики ее тела питали этот механизм и тем самым хранили живую память о ее голосе, тепле ее рук, блеске ее глаз и волос. И пусть даже стрелки этих часов тоже не будут вечно кружить вокруг валика, движимого кирпичиками жизни, все-таки существовала надежда, что они переживут своего создателя и продолжат день за днем отмечать час смерти Абигайл нежным звоном колокольчика, когда величайший английский механик и строитель автоматов уже уйдет из времени следом за дочкой.
Получив от Владыки Десяти Тысяч Лет новое задание, не только Кокс, но и Мерлин почувствовали себя словно освобожденными. Ведь до сих пор оба они искали perpetuum mobile, утопическую цель всего часового искусства либо в полной тайне, как Кокс в Хайгейте, либо вопреки всем правилам коммерции тратя на это свои личные средства, то бишь себе в убыток. Ведь и премии, назначенные иными безрассудными аристократами, а лет десять-двадцать назад даже Королевской академией за изобретение бесконечно работающего часового механизма, в лучшем случае могли бы окупить расходы на необходимые фундаментальные исследования. Но теперь.
Теперь китайский император дал им задание, и средства на его выполнение, судя по всему, ничем не ограничены. Кто видел изысканную роскошь хотя бы одного из дворцов Запретного города, или чертежи выросшей в монгольской глуши летней резиденции Жэхола, или протянувшуюся через горные цепи, степи и пустыни зубчатую линию той Великой стены, что веками защищала Китай от варваров, тот знал и что властелин всех этих чудес света мог и был готов заплатить за осуществление своей мечты фантастическую цену — золотом, временем, непомерными усилиями и... человеческими жизнями. За каждым чудом света скрывались могилы. Но если вообще что-то на свете можно добыть за какую-либо цену, китайский император непременно добудет.
Кокс и Мерлин начали составлять списки, длинные сметы на различные материалы, драгоценности и простые вещи, необходимые для постройки часов вечности: красное дерево и шлифованное стекло, сталь, свинец, латунь, платиновые, золотые и серебряные слитки, золоченые цепи для маятников, брильянты, рубины — и ртуть, в первую очередь ртуть, сто девяносто фунтов ртути.
В долгом морском путешествии Кокс предложил группе оксфордских естествоиспытателей, направлявшихся в Японию для изучения азиатских муссонных течений, предоставлять им на борту “Сириуса” самые точные замеры атмосферного давления, какие до сих пор делались в подобных плаваниях. В конце концов барометры фирмы “Кокс и Ко” не только украшали инструментальные наборы метеорологических станций Англии, но и принадлежали к числу самых успешных экспортных товаров мануфактуры. Ведь барометр давал возможность как бы заглянуть в будущее, поскольку по подъему и падению ртутного столба позволял сделать выводы о беге облаков, силе ветра и грозящих бурях.
А меж тем как колонки производимых пять раз в день и записанных замеров становились все длиннее, Кокс и Мерлин вновь обратились к идее, которую в Англии, подыскивая подходящие природные силы для привода часов, если и не отвергли, то отложили в сторону по причине затратности, дороговизны и механических сложностей.
Атмосферное давление! Поднимающееся и падающее атмосферное давление, приводящее в движение ртутную поверхность, как движитель часового механизма. Ведь различия в давлении, обусловленные климатическими или локальными погодными обстоятельствами, будут иметь место, пока атмосферный щит укрывает Землю от метеоритов и иных космических неприятностей, пока облачные челны бороздят синеву этого щита, пока муссон увлажняет и делает плодородными целые континенты, а пассат надувает паруса торговых и военных кораблей. Потеряй Земля этот щит, и настанет конец света и земного времени. Тогда уже не измеришь ни год, ни секунду. Но до той поры.
До той поры часы, черпающие энергию из перепадов атмосферного давления могли делить историю человечества на большие и ничтожно малые шаги и показывать, когда началась жизнь, когда началась одна эпоха, а другая закончилась.
Кокс с восторгом вспоминал тот вечер на борту “Сириуса”, когда возникшие на горизонте паруса поистине летящего трехмачтовика в итоге оказались-таки английским военным кораблем, а не каперским, не пиратским и не флагманским кораблем вражеского флота: он сидел с Мерлином на корме, на верхней палубе, на солнышке и приблизительно рассчитал, сколько ртути надо налить в баллон, чтобы привести в движение систему упорцев и шестеренок.
Расчет показал, что изменение погоды, при котором атмосферное давление поднимется или упадет на одно-единственное деление шкалы, может обеспечить работу часового механизма на шестьдесят с лишним часов. А как часто, несчетные разы, подобное изменение давления случалось в течение одного-единственного дня! Кокс вспомнил, что в тот вечер — старший боцман только что крикнул, что далекий парусник пересекает их курс не под флагом с черепом, а под британскими цветами, — назвал вслух несколько цифр и сделал соответствующие выводы, а Мерлин встал, подошел к нему и обнял, в первый и единственный раз в жизни.
Штурвальный, в поле зрения которого стояли эти чокнутые пассажиры, приписал сей жест счастливому облегчению, которое оба, вероятно, испытали, когда старший боцман отменил тревогу и по приказу капитана изменил курс на два румба влево, так как рисовальщик, сопровождавший оксфордских натуралистов, хотел лучше видеть стаю дельфинов, игравших в носовых волнах.
Сто девяносто фунтов ртути... Для своих автоматов английские мастера могли потребовать разорения целых сокровищниц Запретного города, и их поставщикам такое было уже не в новинку. Но ртуть! Цзяну и тому пришлось рыться в словарях, чтобы просто перевести это требование, и он удивился, что потребное сырье носило то же название, что и одна из планет: mercury, меркурий{5}. Зимний свет. Для придворных астрономов это небесное тело было всего лишь лишенной света звездой, черной, как море в безлунную ночь, и управляла она ледяной зимней тьмой.
Первую свою мысль насчет того, где найти источник означенного элемента, Цзян высказать не рискнул. Тем самым он бы предложил разорить святыню, ведь вместе с императорскими дворцами Жэхола в годы строительства летней резиденции был воздвигнут и павильон, чья крыша звездным небосводом из эбенового дерева поднималась над этаким игрушечным ландшафтом, над созданным из гранита, базальта, мрамора, горного хрусталя и кварцевого песка макетом Чжунго, китайской державы. Этот макет, опорная площадь которого размерами напомнила Коксу неф лондонского собора Святого Павла, представлял все горные цепи, плодородные равнины, пустыни и степи империи, моря, озера и реки, все города и крепости... И его строго соответствующие масштабу границы снова и снова менялись, расширялись или заново укреплялись в зависимости от завоевательных походов, катастроф или насильственных политических союзов.
