Я пожал плечами.

— Наши воины тоже погибают. В прошлом месяце я потерял Брэда-26 из своего отряда. Он был мне как брат. А в позапрошлом Дэниса-22 и Майкла-39 из соседнего отряда. Со всеми я был хорошо знаком, и мы многое прошли вместе.

— И что, ты не плакал, когда они погибли?

Я задумался — а плакал ли я хоть раз в своей жизни? Точно нет. Да и зачем мне это?

— Нас учат принимать потери как данное, — холодно ответил я. — Я не могу плакать каждый раз, когда теряю собрата по оружию.

Увидев моё невозмутимое выражение лица, Джесси махнул рукой.

— Я так и думал. Зачем горевать по погибшим, если ваша долбаная корпорация наклепает новых таких же клонов, — процедил он сквозь плотно сжатые зубы. — Прилепят новую цифру и готово — можно отправлять в бой.

— Разве у вас не так? — пожал я плечами. — Просто наши технологии гораздо выше уровнем.

Джесси тяжело вздохнул.

— Ты не понимаешь. У нас нет клонов. У нас есть семьи, дети, родные. Каждый ушедший — это навсегда. Нет замены, нет копии. Их больше нет в этом мире.

Я посмотрел на него с подозрением.

— Хочешь сказать, что в мире больше нет ни одного Джесси?

— Такого как я, больше нет. Не улучшенного, не худшего, никакого. То есть, конечно, есть другие люди с таким же именем, но они — не я…

— Ну вот, — я усмехнулся. — А я, по-твоему, кто такой? Бездушная машина? Искусственный интеллект? Посмотри внимательно, — я протянул ему свою ладонь. — Видишь? Я тоже из плоти и крови, а здесь, — я приложил палец к виску, — только моё сознание и ничьё больше. Макс-46 вообще другой человек. И кстати, он совсем не успешный боец. Так что не понимаю твоих претензий…

— Ой, ладно! — Джесси отмахнулся от меня и зашагал дальше.

Точно неуравновешенный. А ещё хочет быть воином. Если хочешь сражаться на поле боя, то должен выполнять приказы любыми средствами, даже ценой собственной жизни. И тут уж не до сантиментов.

Я лишь пожал плечами и не стал забивать себе голову глупостями, продолжая изучать город.

Контейнеры были расставлены примерно так же, как были расположены многоэтажные дома в Кибер-сити. Вот только у нас дома больше ста этажей, а здесь едва ли пять-шесть наберётся. Однако расставлены они были ровными рядами, таким образом, чтобы между ними оставались удобные проходы.

В одном из таких проходов я вдруг увидел самый настоящий бронетранспортёр на магнитной подушке. Правда, он весь был в выбоинах и раскрашен отчего-то в дурацкий розовый цвет. У этих гиранцев вообще ничего святого нет. Точно дикари. А в иллюминаторах этого бронетранспортёра я и вовсе увидел какой-то ужас. Оттуда глазели какие-то уродливые миниатюрные гиранцы с огромными глазами, и большая часть из них была беззубая. Это что ещё за уродцы? Бесовщина какая-то…

Видимо, весь ужас был написан сейчас на моём лице, отчего Джесси даже перестал дуться.

— Чего ты уставился? — спросил он хмуро посмотрев на меня. — Это же БТР.

— Я и без тебя вижу, что БТР. Ты лучше объясни — какого чёрта он розовый⁈

— Так для детей покрасили — недоумённо посмотрел он на меня. — Их в школу на нём возят.

— Для каких ещё «детей»? — удивился я. — Кто это вообще такие?

— Так вон же сидят, дети.

— Вон те уродцы? И вы изуродовали военную машину только для того, чтобы возить своих инвалидов?

— Да никакие они не инвалиды, — заявил Джесси. — Это же дети! Ну, я же тебе рассказывал. Когда мама и папа любят друг друга, у них появляются дети. Затем они вырастают и становятся взрослыми, такими же как ты.

— Да что у вас всё как-то сложно. Неужели нельзя просто создавать нужные экземпляры? Это гораздо проще и не нужно тратить время на вот такие уродливые промежуточные стадии.

— Да вовсе не уродливые, — хмыкнул Джеси. — Это просто ты тупица с извращённым разумом.

— Разум извращён, ага, — я хмыкнул. — По крайней мере, я никого не оскорбляю.

— Да как раз этим ты и занимаешься. Вообще только и делаешь, что оскорбляешь. Называешь меня каким-то недоразвитым, детей называешь уродами.

— Так это не оскорбление, а констатация факта.

— Так вот и я констатирую факт, что ты безмозглая, бездушная, ненастоящая копия и больше ничего.

Я лишь поднял брови и вздохнул. Что взять с примитивных дикарей, живущих где-то глубоко под землёй.

— Ладно, куда нам дальше идти? — спросил я.

— Идём, — позвал меня Джесси. — Сегодня уже поздно, переночуем у меня дома, а потом двинемся дальше.

— Слушай, — обратился я к нему, когда мы шагали мимо домов-контейнеров. — Я понимаю, что гибель ваших людей может задевать твои чувства. Но это война и ты не можешь лить слёзы по каждому погибшему.

Джесси сначала промолчал, собираясь с мыслями, а потом всё-таки ответил.

— Тот рыжеволосый парень — Джонатан, он жил когда-то с нами по соседству, — ответил он нетвёрдым голосом. — А теперь я узнал, что он погиб, увидел обращение и меня это расстроило. Мы с его сыном дружили и часто играли вместе во дворе.

— Послушай, Джесси, если хочешь быть воином…

— Ой, не начинай, — прервал он меня. — Я хочу быть воином, но не хочу слушать твои нравоучения.

— Но ты не сможешь быть воином, если не начнёшь думать, как воин! — веско заметил я.

Джесси закатил глаза.

— Ну что ты хочешь мне сказать?

— Я хочу сказать, что на войне нужны сильные духом люди, способные принимать потери и идти дальше. Если сомневаешься в моих словах, то посмотри вокруг, — я обвёл руками бесконечную череду контейнеров повсюду. — Мы, имперцы, не позволяем эмоциям брать власть над собой. И вот результат. Наши города там, на поверхности, — я ткнул пальцем вверх, — процветают и развиваются. В то время как вы под землёй прячетесь как крысы по норам. Вы никогда не сможете победить нас, если не отбросите свои слабости. О воинах не плачут. Мы выращены, чтобы воевать. А если воин погиб, на его смену придёт другой воин. И это правильно.

— Да вы просто бездушные копии! — воскликнул Джесси. — Откуда тебе знать, каково это — терять людей, которые тебе дороги.

— Нет, — покачал я головой. — Мне тоже грустно от потери собратьев. Просто в отличие от тебя я понимаю, что слезами делу не поможешь.

— Или у тебя просто нет семьи и близких, с которыми ты мог бы разделить радость и горе.

— Слишком уж ты всё усложняешь, — я махнул рукой. — Когда постоянно занят новыми задачами, то некогда думать о павших.

— Что значит некогда думать о павших? — взвился Джесси.

— То и значит.

— А о тебе, когда ты умрёшь, кто-нибудь вспомнит?

— Ну, — я на секунду задумался, — моё имя навсегда увековечено в рейтинге. Да и мои собратья уж точно будут думать о том, какой у них был крутой командир. Пока на моё место не придёт другой.

При мысли об этом я чуть не засмеялся. Ведь какая, в сущности, разница. Главное, чтобы новый командир был не хуже предыдущего. Не хочется подводить Империю и своих ребят.

— Ну а потом? — не унимался Джесси. — Кто тебя вспомнит? У тебя есть друзья, помимо этих твоих сослуживцев? Или, быть может, родные, кто будет оплакивать тебя, или поставит тебе памятник?

— Памятник? Это что ещё такое?

Джесси смачно шлёпнул себя ладонью по лицу.

— Памятник — это кусок камня или металла с именем, который ставят на могиле усопшего человека.

Услышав это, я снова чуть не хохотнул.

— Что за глупости! И зачем это нужно?

— Чтобы спустя годы тебя помнили твои дети, внуки, а может, даже правнуки, и гордились тобой.

— Насколько мне известно, в Империи памятники не ставят, — заметил я. — Мы больше ценим живых, чем мёртвых, а наши заслуги оцениваются в рейтинге и репутации. Ну а если боец подставился и погиб, так зачем о нём помнить.

Джесси лишь покачал головой, но не осуждающе, а как-то с грустью.

— Ты можешь считать нас слабыми, эмоциональными и «уродами», — сказал он. — Называй, как угодно. Но у нас есть наши принципы и ценности, которых ты, возможно, не понимаешь. Мы не просто клоны, созданные для войны. Мы — люди. И именно наша человечность делает нас теми, кто мы есть. А когда ты однажды проиграешь, то о тебе никто и не вспомнит больше.