«Просто нажму: «Сообщения…» Просто нажму: «Сообщения. Входящие. Удалить». Лети в пустоту, в забвение, Гори же, письмо любви! Зачем же рука не дрогнула, Все кнопочки надавив? Свеченье экрана ровное. Гори же, письмо любви! Ни дыма, ни пепла белого, И в памяти – ничего. А может, его и не было — Послания твоего? «Я вам пишу – молчание в ответ…» Я вам пишу – молчание в ответ, Но в этом виноват лишь ветер резкий — Куда-то прочь уносит эсэмэски, И я письмо бросаю в интернет. Но дождь идёт, мешая вам читать, И размывает строчки на экране. Придётся попросить у старой няни С письмом к вам внука своего послать. «Сначала я не придала значенья…» Сначала я не придала значенья Тем тоненьким иголочкам, что сердце Моё кололи сладостно и больно. Потом во всём я обвинила солнце Весеннее, его огонь холодный. Потом, кого винить уже не зная, Я поняла, что в странную любовь Вошла, невольно вздрогнув, будто вышла Морозной ночью в сад пустой и мёртвый. Вокруг темно и тихо, только холод Бесстрастные объятья открывает, И каждый вдох мне причиняет боль. И ничего не предвещает счастья. «Лист осенний – золотой, медовый —…» Лист осенний – золотой, медовый — Бился и дрожал на сквозняке, Но держался. Не промолвив слова, К вашей я притронулась руке. И, тончайшим ветерком влекомый, Лист упал. Зачем о нём грустить? Ваши пальцы слишком незнакомы, Чтобы их так скоро отпустить. «Бывают слишком лёгкие объятья…» Бывают слишком лёгкие объятья, Которые удерживать не станут, Как будто эти руки – только воздух. Бывают взгляды с лёгким безразличьем И с нежностью, почти неуловимой. Они прозрачны, как весенний воздух. Бывают имена – одно дыханье, Но кажется, мне легче сдвинуть камень, Чем снова имя повторить твоё. «Потому, что осенняя ночь…» Потому, что достаточных нет оснований… Г.Л. Хикс Потому, что осенняя ночь рассыпа́ла горстями зёрна сорванных звёзд… Потому, что без ветра мой невидимый сад зашумел, не щадя своих гнёзд… Потому, что во тьме трепетала упавшая птица, испугавшись во сне… Моё сердце тревожно и сладко лгало, будто ты вспоминал обо мне. «Жгла зажигалкой пальцы…» Жгла зажигалкой пальцы. В здравом уме – не в бреду — Вздумала примеряться, Больно ли будет в аду. И поняла – терпимо. Господи, охлади Только невыносимый Жар у меня в груди! «Лукавство я искореняю…» Лукавство я искореняю немало лет, Но на вопросы отвечаю: «И да и нет». С кокетством справлюсь непременно — не те года, Чтоб говорить одновременно и «нет» и «да». Я стала проще и честнее, притворства – ни следа. Люблю ли вас? Солгать не смею — и нет, и… да. «Бывает, что, неловкая в работе…» Бывает, что, неловкая в работе, Пораню руку кухонным ножом. И ранка не болит, но ощущаю Прохладную струю воды – холодной, Горячую – совсем невыносимой. Вкус соли, недоступный осязанью, Я начинаю чувствовать на ощупь. Так и душа: порань её немного Укором совести, любовью, безразличьем — Становится чувствительней и может Увидеть то, что недоступно зренью, Услышать звуки и слова такие, Что кажется: ещё совсем немного — И обнажатся тайны бытия. Но ранка постепенно заживает, Душа немеет и теряет зренье. Тогда себя должна я ранить снова И бередить зажившее, стараясь Прильнуть душой к любому острию. «Ни огонька. Лишь поле перед нами…» Ни огонька. Лишь поле перед нами, И позади, и рядом, и насквозь, Как ветер между трав. Не видно звёзд За чёрными небесными полями. Так было в детстве – выключили свет, И даже щель не светится под дверью. Весь мир во тьме, и я готова верить, Что поля нет, и нас с тобою нет. Здесь и на ощупь не найти дорог, Прислушавшись, не различить ни звука. И я твою сжимаю крепче руку, Шепча молитву: «Да воскреснет Бог!» «Цветут сады. Туман впитал их запах…» Цветут сады. Туман впитал их запах, Их лунный цвет и отдалённый звук, Как тихий вздох, возникнувший внезапно Из долгого молчания разлук, В которых дни сосчитаны. Их столько — Не меньше, чем летящих лепестков. О, вздох цветения – дыхание, и только, Неровное дыхание садов. И это – звук, не выразимый словом, Не оттого ли, что звучит лишь цвет Стволов иссиня-чёрных и лиловых, Соцветий, чуть зелёных на просвет. |
