«Волоколамск – колокола…» Волоколамск – колокола. Весенний снег – почти зола. Волоколамск – там волока. Истлела лодка. Мель. Река. Быть может, там и нет реки, Колокола – невелики, Нет лодок, отмель не бела — Я там была, как не была. Стою на серой полосе Волоколамского шоссе. «Париж отраженьем весенним…» Париж отраженьем весенним Сплошных жёлто-серых камней В реке цвета старого сена И сетью деревьев над ней Позвал, уловил, опрокинул Под мост между чёрных перил, Где мы отразились другими Двоими, кто так же бродил Всё утро по улочкам узким, К полудню оставшись без сил. Лишь ветреный сад Люксембургский Скитания их прекратил. И там, на скамье, где фонтана Зеркально-блестящий овал, Он так же назвал её Анной И пальцы холодные сжал. Из книги «Чёрные линии» (2010) «За рассветным окном…» За рассветным окном только линии чёрные — провода. Как же дальше мне жить, если небо зачёркнуто навсегда? Как ошибка, зачёркнуто утро неяркое и закат. Словно лист из тетради, испорчен помаркою каждый взгляд. На лице остаются холодные чёрточки от дождя. Я сама этим небом осенним зачёркнута навсегда. «Птицы в ветвях – это мысли мои между строчками…» Птицы в ветвях – это мысли мои между строчками. Тайные, тёмные мысли мелькают в уме. Птицы взлетают и в небе стоят многоточием, Точно таким, как в твоём опоздавшем письме. Рощи прозрачны, как старые сети непрочные. Листья, как рыбки, срываясь, летят в водоём И застывают во льду золотым многоточием, Точно таким, как в послании нежном твоём. Осень заранее знала, чего мне захочется: Ветра с дождём или тёплого света в листве. Всё, что она не сказала, легло многоточием Белого снега на тёмной замёрзшей траве. «…И только утром свет в окне погас…» …И только утром свет в окне погас, Где плакало всю ночь дитя больное. Касаясь лба горячего рукою, Сидела мать и не смыкала глаз. О Боже, я теперь грехом больна, Сгустился мрак, и листья облетели. Не отходи же от моей постели — Вокруг темно, и я лежу без сна. «Жёсткий воздух. Чёрный острый лес…» Жёсткий воздух. Чёрный острый лес. Мёрзлый лист хрустит, как скорлупа. Даже манна, что летит с небес, Жёсткая, как манная крупа. И стучит в стекло, а мне всё лень Отойти от тусклого окна. Отчего опять без света день? Отчего же ночь моя без сна? «Как страшно знать, кто я на самом деле…» Как страшно знать, кто я на самом деле, И на себя смотреть со стороны Так безразлично, как всю ночь глядели В моё окно две тусклые луны. И сон отрадный не прервёт раздумья О том, как глупо жизнь свою гублю. Зачем я не страдаю слабоумьем? Зачем я до беспамятства не пью? «И вот я дома. Я дошла до ручки…» И вот я дома. Я дошла до ручки. Но ничего не видела в пути. Меня в маршрутке полутёмной мучил Какой-то неотвязчивый мотив. Неразличимы, улицы мелькали — Я помню только капли на стекле. Как ворох несущественных деталей Я вижу мир, когда навеселе. Есть листья в лужах – нет дороги к дому. Подъезда нет – лишь струйка с козырька. И кажется какой-то незнакомой Моя же, ключ зажавшая, рука. Стою и в дверь зайти я не решаюсь — Боюсь очнуться в комнате чужой. До ручки я дошла, не сознавая, Что в самом деле я пришла домой. «Когда работала, я не жалела рук…» Когда работала, я не жалела рук, И пальцы очерствели, стали грубы. Вы руку мне целуете, а вдруг Не различу, нежны ли ваши губы Или насмешливы. И всё пойму не так, И всё придумаю, себя и вас измучив. Быть может, посчитаю за пустяк Единственный судьбою данный случай. Я ваших слов не слышу – сердца стук Мешает. Я руки отнять не смею. Зачем, работая, я не жалела рук? Зачем теперь я сердца не жалею? «Мне было трудно вынести разлуку…» Мне было трудно вынести разлуку. И я бы к ней привыкла, но вчера Вдруг ощутила, что в груди – дыра, Такая, что просунуть можно руку. Я, заглушая боль, пила вино, Бессмысленно по комнате слоняясь, Дыра же всё сквозила, раскрываясь, Как будто в доме выбили окно. А за окном холодный ветер свищет, И темнота, и жёсткий снег летит. Дыра в груди всё тело леденит И выстудит, как бедное жилище. |
