Белла искренне желала, чтобы Лусинда обзавелась семьей. Ведь это могло изменить и ее собственную ситуацию – никто бы не оставил Беллу здесь одну. Конечно, за этим могли последовать неизвестные и опасные события, но даже врата в ад сейчас казались для девушки более соблазнительными, так как могли вывести ее из Карскорта.

Дверь открылась, и Огастус пригласил войти полного джентльмена в плаще, а затем быстро закрыл за ним дверь. На дворе стоял апрель, и в доме было все еще прохладно, если не считать нескольких комнат, в которых разводили огонь.

Спальня Беллы, конечно же, не была одной из теплых. После того, как Огастус взял бразды правления в свои руки, в комнате Беллы не разводили огонь даже в глубокую зиму. Она даже подумывала начать жечь мебель.

Генри, главный лакей, вошел следом. Он помог гостю размотать длинный толстый шарф и снять плащ, открыв взорам присутствующих добродушного седовласого джентльмена с капелькой на кончике носа. Пока Генри уносил вещи, гость достал носовой платок и высморкался.

Лусинда взволнованно поднялась, но Белла все еще сидела.

– Встань, Изабелла! – приказал Огастус.

Человек с репутацией святого должен быть худым, но Огастус, хотя и не был толстым, всегда был слегка полноватым. Когда брат выражал неодобрение, его маленький рот так плотно сжимался, что напоминал прорезь туго затянутого кошелька.

Когда Белла встала, Огастус добавил:

– Прошу прощения, мистер Клаттерфорд, но, как видите, она не совсем такая, как нам хотелось бы.

Белла изо всех сил старалась сохранить спокойное выражение лица, оценивая опасность, неожиданно замаячившую на горизонте. Был ли этот Клаттерфорд врачом, пришедшим уколоть ее и пустить кровь? Подобное уже случалось четыре года назад, когда она отказалась скрыть свой позор и выйти замуж за сквайра Тороугуда. Но ей тогда повезло – доктор Саймонс был местным жителем и согласился лишь «восстановить ее здоровье», но не признавать сумасшедшей. А ведь была такая угроза, когда семья пыталась заставить ее вступить в тот ужасный брак.

Она была в ярости и возмущена тем, что ее обвиняют в потере невинности, и все еще надеялась на хорошее будущее, а поэтому наотрез отказывалась. С годами она часто думала, что даже брак с грубым человеком с дурной репутацией был бы предпочтительнее этого бесконечного небытия. В конце концов, муж может умереть.

Доброжелательно смотревший на нее посетитель вызывал доверие. Но не опрометчиво ли она так думает?

Может ли бы такое, что Клаттерфорд – владелец заведения для умалишенных?

– Я думаю, что мисс Изабелла Барстоу просто была поглощена своим рукоделием, – сказал он, подойдя, чтобы посмотреть на платок, который она все еще держала в руках. – Очень красиво. Ваша прабабушка показывала мне несколько работ, которые вы посылали ей в подарок.

– Вы знали леди Рэддолл? – Эта пожилая леди была единственным другом Беллы в целом мире. Поскольку Белла была заточена в Карскорте, а леди Рэддолл – в Танбридж-Уэллсе – она была слишком стара для путешествий, – то они не виделись после скандала. Но леди Рэддолл сразу начала присылать ей письма с поддержкой и продолжала делать это довольно часто. А когда узнала, что отец Беллы вскрывает и читает всю ее корреспонденцию, то выразила такое резкое возражение, что даже он вздрогнул.

Взлом печати на письмах леди Рэддолл было одним из немногих удовольствий Беллы, которое теперь, к сожалению, было ей более недоступно.

– Я очень горевала, узнав о ее смерти, – сказала Белла.

– Ей было сто лет! – запротестовал брат.

– Это не повод не скорбеть, – ответила Белла. Затем, повернувшись к мистеру Клаттерфорду, добавила: – Надеюсь, она не мучалась.

– Только от опасения, что не доживет до своего сотого дня рождения, мисс Изабелла. Как только это произошло, она мирно ушла, улыбаясь. – Его глаза задорно сверкнули. – Она распорядилась выгравировать «100 лет» на своем надгробии. На случай, сказала она, если кто-то из прохожих не сможет правильно сосчитать.

Белла не смогла удержаться и хихикнула. Звук, который она издала, напоминал вскрытие запечатанной коробки.

– Это похоже на нее. Ее ум оставался молодым.

Лусинда закашлялась, вернув Беллу к реальности. Она все еще в Карскорте. Все еще кающаяся грешница. За мгновение удовольствия придется заплатить.

Огастус холодно произнес формальные слова, добавив:

– Мистер Клаттерфорд проделал долгий путь из Танбридж-Уэллса по делам, связанным со смертью нашей прабабушки. Завещание? – спросил он, жестом приглашая гостя присесть на стул и усаживаясь сам.

«Ах, все ясно», – подумала Белла, снова присаживаясь. Это могло заинтересовать ее брата. По какой-то причине в доме никогда не было достаточно денег.

– Я удивлялся, почему мы ничего не слышали о завещании раньше, – сказал Огастус, – хотя, по всей видимости, все перешло к ее внуку, нынешнему лорду Рэддоллу.

Клаттерфорд устроился в кресле у камина, потирая руки от тепла.

– Лорд Рэддолл больше не обязан выплачивать часть наследства вдове, сэр, и это большое подспорье. Большая щедрость со стороны мужа леди Рэддолл, между ними была такая великая любовь, знаете ли, но и он не мог предполагать, что его придется выплачивать так долго. Она была вдовой сорок лет. Поразительно.

– И значительное бремя для поместья, – с сочувствием сказал Огастус.

Брат без стеснения возмущался, что каждый квартал ему приходилось выплачивать большие суммы их матери, которая никак не хотела умирать. Она уехала на побережье, вместо того чтобы оставаться в Карскорте, где можно было бы удерживать значительную часть выплат, чтобы покрывать ее содержание. Белла не винила свою мать за то, что та сбежала из Карскорта при первой же возможности, хотя и жалела, что не попыталась спастись вместе с ней. Леди Барстоу, конечно, тоже считала Беллу нераскаявшейся грешницей и лгуньей и, по правде говоря, никогда не была ласковой матерью ни одному из своих детей.

Клаттерфорд повернулся лицом к Огастусу.

– Завещание содержало ряд распоряжений по отношению к верным слугам и друзьям, сэр, и благотворительному учреждению для престарелых дам в Танбридж-Уэллсе. Остальная же часть отходит ее правнучке, – он повернулся не к Лусинде, а к Белле, – Изабелле Кларе Барстоу.

– Как?! – заглушив восклик Беллы, Огастус и Лусинда одновременно вскрикнули.

– Это невозможно, – огрызнулся Огастус. – Я этого не допущу.

– Глубокоуважаемый сэр, вы не имеете права запрещать это или каким-либо образом распоряжаться данным наследством. Мисс Изабелла уже достигла своего совершеннолетия.

День рождения Беллы был две недели назад, но, не имея ни денег, ни какого-либо убежища в мире, она и представить не могла, как много это будет значить для нее вскорости.

Поведение мистера Клаттерфорда было спокойным, но Белла уловила задорный блеск в его глазах. Он был абсолютно доволен собой, и она внезапно почувствовала то же самое, однако старалась не подавать виду. Огастус выглядел так, словно сейчас задохнется. Белла не могла поверить в возможность свободы, и если ничего не получится – последствия будут ужасными.

– Огастус! – вскрикнула Лусинда и вскочила с кресла, забыв про свое рукоделие, и вышивка свалилась с ее колен на ковер. – Этого не может быть. Я не допущу… У этой… этой… блудницы не должно быть большого приданого, когда у меня недостаточно денег, чтобы найти себе мужа!

– Твоего приданого хватило бы, если бы у тебя была красивая внешность и сносный характер, – огрызнулся Огастус, затем повернулся к адвокату. – Я буду оспаривать завещание!

– Это бесполезно, сэр. – Клаттерфорд, в отличие от Огастуса, поднялся со своего кресла из вежливости, когда Лусинда вскочила. – Более того, на этот счет леди Рэддолл оставила подробные инструкции, которым я, как распорядитель наследством, обязан следовать. Если мисс Изабелла не возражает, то она должна покинуть Карскорт вместе со мной в течение ближайшего часа.

Жуткую тишину нарушила открывшаяся дверь – это был Генри, вернувшийся с подносом чая.