– Меня с собой заберите. Сдохну я скоро. – Миша взмолился и руки лодочками на груди сложил. – Не могу больше. Жена тоже ушла с детьми. Ем не пойми что, где и когда. Дома нет ничего. Возьмёте? Я ведь пригожусь. Никто вас, к примеру, не обидит. Мне ж,окаянному олуху, даже арматуру узлом завязать – развлекуха. В цирке могу выступать. Бычка годовалого на плечи поднимаю. Кто вас при мне тронет?

– Да без проблем, – Витюша потянулся вверх и обнял Мишку за шею. – Только у нас денег пока нет. Вот набрали десятку. Её не хватит.

– Найдём деньги, – Леший широко улыбался. Сто рублей через три дня гарантирую. Хватит на первое время.

– А с этой десяткой что делать? – спросил себя Лёня.

– Надо обдумать наше новое начинание до тонкостей, – сказал твёрдо Витюша. – Идём к Алику. Там в углу встанем и всё обговорим.

В тошниловке встретили их радостно. Народу ещё до обеда набралось под завязку.

– Пока на жизнь в Зарайске денег не набрали. – Крикнул всем Лёня.

– А на пиво с самогоном наскребёте? – спросил дружески Вова Сурнин, гора мышц, которого спиртное не брало. Огромный, красивый, здоровый.

– А на это дело припасли маленько! – ответил важно Лёня и достал десятку.

– Я вам больше здесь спать не разрешаю, – мирно сказал Алик. Мужики замахали руками, что означало: «мы и сами не останемся»

Шнырь Павлик Нехлюдов, молодой, пропитый до полупрозрачности, был мальчиком тридцати лет на побегушках. Он взял десятку, развернул кепку козырьком назад и вылетел из «Колоска»

Ночевали друзья у Витюши в сарае на сене – подстилке для коровы.Сама корова Дунька легла возле жердей, отгородивших её от курятника и калитки из штакетника. Ключ от двери дома Витюша под крыльцом в этот раз не нашел. А ломать дверь или окна – не было ни желания, ни сил.

Леший во сне говорил и размахивал ногами. Лёня спал как убитый четко в центр лба. А Витюша метался, часто выползал во двор. Его рвало, голова разбухла как прокисшая, плохо заквашенная капуста в кадушке, тело не слушалось и после пятого выхода из сарая он обратно попасть не смог. То ли уснул, то ли сознание потерял возле калитки. Он не чувствовал, что уже холодно, сыро в воздухе и снов, к счастью, не видел. Ни плохих, ни хороших.

Глава третья

За воротами по центру дороги уличной с истошным мычанием бежала корова. За ней, шлёпая по слежавшейся осенней пыли широкими подошвами сапог, неслись хозяева домашнего животного и пробовали остановить корову строгими командами.

–Луша, стой, зараза! – верещала хозяйка Папанина Алевтина.

– На мясо пущу, стервоза!– орал суровый Папанин Виктор.

– Да не шумите вы, – советовал голос ветеринара Ляшко, который сильно отставал от всех. – Сама очухается и вернётся. Подумаешь – укол ей всадили. А ты не болей! Говорил тебе, Алевтина, не пускай её на выгон. Никто уж не выгоняет пастись. Трава посохла, затвердела и горло ей подрала. Отсюда и кашель с хрипом. А так – она скотина здоровая. Хотя укол не повредит. Чего корове бояться уколов – не понимаю!

Голоса и громкие шлепки копыт да подошв стихли, удаляясь. Раз Витюша это всё слышал, значит проснулся. Замёрз он, заснувший под калиткой, дрожал так, что воротник рубахи подпрыгивал от основания шеи до подбородка. А ног не чувствовал Витюша вообще, так как из коровника с сеновала бегал блевать на воздух босиком. Так и свалился часа в четыре утра под ворота, промахнувшись мимо двери сарая, где дрыхли друзья-товарищи.

А до зимы один день оставался. То есть ночью конца ноября температура уходила недалеко в минус. Витюша лёжа постучал ногами по завалинке дома и слышал стук. Но ноги от ударов не гудели, не трещали косточки, а пальцев как бы вообще не было. Витюша сел, согнул ноги в коленях и увидел пальцы. Они были бледно-голубого цвета с белыми прожилками. Такого он нигде никогда не встречал.

– Эй мужики! Лёня! Миха! – громко, как ему показалось, не прокричал, а прокашлял Витюша.

Так позвать друзей пришлось раз пять. Крепко в тепле сена отсыпались мужики. Потом как-то услышали и вышли, натягивая на ходу сапоги.

– Ты как туда попал, Витёк? – удивился Лёня.

– Сюда идите, – Витюша замахал руками. – Поставьте меня на ноги. Я чегой-то не могу сам.

Поставили. Витюша пошел по двору как на ходулях. Равновесие терял, на землю наступал всей стопой и широко расставлял ноги.

– Отморозил от щиколотки вниз до самых ногтей! – с ужасом завопил Миша. – Надо срочно в больничку его тащить. Можно и спиртом растереть, водкой тоже нормально, но нет ничего, бляха-папаха!!

– Понесли Витька к доктору! – Лёня схватил друга сзади под мышки.– Ноги хватай, Мишаня.

И они побежали, качаясь с глухого похмелья и дыша надсадно да туго, как перед смертью.

Доктор для всех болезней Сергей Анатольевич Сизоненко минуты три разглядывал, мял и постукивал согнутым пальцем Витюшины ступни, после чего строго поглядел ему в глаза и скучным голосом выразил мысль.

– Пилить надо до щиколоток. Ты что, в морозильнике их держал, ноги свои? Ходить, правда, уже больше не сможешь. Да и куда тебе ходить? До пивной доползёшь на коленях. Колени отпиливать пока не буду.

Такая мёртвая тишина оцепила кабинет, что карканье вороны на дереве за окном звучало как пушечные залпы. Все, кроме Анатольевича, вытаращили глаза и от ужаса испуганно открыли рты.

– Ладно. Шуток вы с похмела не понимаете, – засмеялся доктор. – По парочке уколов в каждую ступню и разотру апизартроном, который на пчелином яде настоен. Сразу оттают ноги. Но пить сегодня нельзя. И завтра-послезавтра тоже. Яд с алкоголем смешается и ты дышать не сможешь. Такой страшный эффект. Ну и дуба дашь, копыта откинешь там же, в тошниловке. До меня не успеют донести, чтобы я тебя оживил.

– Сразу несите в морг. Мимо меня. Знаете, где покойников содержим, – очень равнодушно посоветовал Сизоненко Мише и Лёне. – Вон там посидите в уголке. А ты, Витёк, ложись на кушетку.

Колол, втирал мазь и разминал конечности Витюшины Анатольевич примерно час. За это время все пришедшие стали серыми на лица, их била крупная дрожь и тёк из-под волос за воротники холодный липкий пот.

– Может, спирта граммов по пятьдесят дашь, Серёга? – без надежды произнёс Лёня. – Или неси нас тоже в морг, но сразу. Мы сейчас сдохнем с бодуна.

– Во, мля! – воскликнул доктор. – Так давайте всю забегаловку вашу сюда. Откроем тут рюмочную. А больные – хрен с ними. Зачем они нужны стране и производству, больные-то? То ли дело пьянь! Шустрые, шумные, весёлые, когда нажравшись! Со стороны глянет буржуазия – видно, что счастливый живёт при социализме народ, да? Ладно, по пятьдесят налью. Всем, кроме Вити. Ему нельзя.

– Так я с похмела загнусь, – ужаснулся Витюша. – Гангрену зачем тогда лечить? Пусть будет. Всё равно помру с бодуна.

– Ладно, дам и тебе пятьдесят. Потому как алкоголь с ядом сцепятся через полтора часа примерно, – Сергей Анатольевич разлил всем из большого бутыля в мензурки. Как раз по пятьдесят. Доверху. – А помрёшь сейчас тут – мне оно зачем? Мне лишний труп – вычет из зарплаты и отчётность портит. Если, конечно, не я сдуру сам умертвил пациента. Вот если я – мне решетка лет на пять за преднамеренную, если докажут, врачебную ошибку. А в тошниловке помирай на здоровье. Меня это уже не треплет.

Все выпили. Занюхали мазью апизартрон. Стало легче. Все порозовели, а Витюша попросился у доктора встать на ноги.

– О! Чую каждый палец и босиком идти по доскам прямо очень ощутимо для подошвы. – Витюша походил, пожал крепко руку доктору, нацепил носки, которые Лёня прихватил из коровника, а поверх сапоги свои растоптанные в постоянной ходьбе. Ходить деньги искать было дольше, чем пить и спать. – Вы, Сергей Анатольевич – волшебник. На таких мир держится.

– Да и на таких как ты. – Глянул жалостливо на Витюшу доктор.– Ты добрый, умный, мастер, говорят, хороший. Пьёшь, вот и всё твоё хорошее стремится к нулю. А потому, что слаб ты душой, воли нет, слова для себя строгого не имеешь. Сам за себя не в ответе и приказать себе ничего не можешь. Беда. А так – хороший ты человек и мне тебя жалко. Но я не лечу от алкоголизма. А сам ты ничего не нарушаешь и принудиловкой тебя в ЛТП не сдашь. Закон не позволяет. Эх, блин… Да, кстати: ноги отмороженные я сдобрил хорошей анестезией. Начнёт проходить она – будет больно. Часа через два. Ты потерпи. Полдня поболят ноги и успокоятся