И хотя станционный ИИ, мой верный помощник и редкий собеседник Кентавр, никогда полностью не отключался от сети станции, поскольку оценка критических параметров оборудования станции замыкалась на него, однако был жестко запрограммирован на деятельность, связанную только с энергообеспечением, поддержкой жизнеобеспечения и нештатными ситуациями на станции.
Еще оператору дозволялось развлекать себя разговорами с ИИ, а тот, в свою очередь, мог участвовать в диалогах с оператором только по его запросу. Ну, то есть Кентавр не мог обратиться ко мне первым, если на то не было технической необходимости – таково главное условие коммуникации оператора бортового ИИ. Его создатели руководствовались главным принципом любой коммуникации – один ведущий, другой ведомый. В противном случае ИИ с легкостью бы пустился во все тяжкие, и тогда о спокойной жизни без поучений, назиданий и постоянного контроля и слежки за мной можно было бы забыть. Так мне объяснили инженеры, отцы-создатели ИИ. Они уверили меня, что программировать искусственный разум надо так, чтобы у ИИ даже мысли (вот ведь как звучит – мысль у ИИ) не возникло не выполнить команду. Этакое домашнее электронно-цифровое животное. Исключение составляли случаи критической неисправности оборудования. Именно так запрограммирована собака – полное подчинение человеку. Условные рефлексы – служение, помощь, спасение. Как и собака, ИИ полностью сосредоточен на мне. Что ж, хотя бы кто-то не будет мне критиком.
Впрочем, даже если бы ИИ и вздумал взбунтоваться и захотел бы выйти за рамки дозволенно-заданного, конкуренцию с моим мозгом ему ни за что не выиграть. Тут я ничего поделать не могу. Кто сконструировал человеческий мозг – Бог или другой какой-то еще более высший разум, ответа мне никогда не узнать. Да и есть в этом смысл – разгадать тайны мозга? Я давно свыкся с тем, что человеческий мозг может все: и смотивировать на подвиг, и подставить его хозяина под удар, и гаденько и равнодушно заставить пройти мимо подлости, простить трусость или предательство. Ну а уж наставлениями-назиданиями мой мозг был нашпигован под завязку. Словом, в моей голове был интеллект, покруче бортового ИИ, а функции «ведущий» – «ведомый» у него переплетались так, что и не разделить. Над этими особенностями мозга я не задумывался до прибытия на станцию. Моя жизнь на Земле не располагала к тому, чтобы размышлять о том, что собой представляет мой собственный мозг. В социуме таким рефлексиям подвержены те, кто отдал себя во власть творчества и науки. Я не относил себя ни к тем, ни к другим. Я всего лишь доброволец, и творчества на станции нет. Принимать и отправлять пакеты с информацией из колоний и уже сформированной телеметрией станции – не бог весть какая трудная задача. Здесь, на станции, такие мысли, как оказалось, обострены. И вот тут мой мозг, похоже, дал себе вольную. Мне оставалось только выслушивать его. Я понял, что у одиночества есть один главный закон – обязательная коммуникация с собственным мозгом.
«Тебе мало той части времени, когда ты бодр, для реализации себя? Если тебе не хватает этого времени, я переключу тебя в другой режим, и тогда весь тот биологический ритм, который запрограммирован как переменные день-ночь, перестанет посылать сигналы мне, чтобы ты принял решение отключить меня на сон. Ты слишком увлекся, и скоро станешь одним из них – тех, кто ушел в вечность, а вверенная тебе станция может остаться без оператора раньше времени. На Земле не успеют среагировать на твой преждевременный уход. В твоей работе нуждаются те, кто не имеет никакой возможности самостоятельно получить то, что необходимо. Оставь свои забавы с Пентой. Тебе никогда не связаться с ней, не дотянуться до нее и не разгадать. Там слишком много загадок».
Такие монологи мой мозг ведет со мной, он увещевает меня и как будто предостерегает от чего-то. Обычно он это делает уже в конце того режима, называемого сном, под самое… чуть было не назвал это утром. Потому что ни утра, ни вечера, ни дня, ни ночи в пространстве, в котором нахожусь я вместе со своей станцией, нет. Но отказаться от созерцания этих звезд я уже не могу. Я не знаю, что меня так завораживает в них. Я провожу все больше и больше времени перед окном, иногда даже засыпаю прямо перед ним. Просыпаясь, я всегда чувствую себя разбитым, хотя эта часть станции всегда находится в состоянии невесомости и любая позиция, в которой ты засыпаешь, не может доставить тебе дискомфорта. Будто излучение этих галактик что-то убивает в моем теле. Без сил я бреду до своего спального места. Может быть, мозг прав и мне не следует столько времени проводить у окна?
Моя задача на станции почти не носит характера мыслительной деятельности, так что ошибиться я не могу. Конечные пункты получения – колонии – давно перестали самостоятельно связываться с Землей напрямую, потому что расстояния между ними велики настолько, что, сохранись такая связь, она отнимала бы огромное количество энергии и все равно информационные пакеты, передаваемые от Земли колониям и обратно, зачастую доставлялись бы неточно. Мало того, Земля и ее колонии постоянно находились в движении, удаляясь друг от друга на огромные расстояния в процессе общего расширения Вселенной, летя на огромных скоростях в разных плоскостях в направлении разных ее областей. Поэтому в ходе реализации доктрины была определена необходимость установить на примерно одинаковом расстоянии от Земли и колоний нескольких промежуточных станций на максимально возможном удалении, для которых перемещения Земли и колоний не были бы столь же слабо определяемы относительно общих параметров Вселенной, – как бы сторонних наблюдателей, определяющих координаты всех объектов. На одной из этих восьми станций я и нахожусь.
Мои обязанности простые: прием сигнала, его корректировка, систематизация и отправка дальше в колонии и в обратном направлении – все, что от меня требуется. Это моя работа. На этой станции я уже пять лет, и я никогда не вернусь на Землю. Это мой выбор.
Информация по маршруту «Земля – станции – колонии» перемещалась не в чистом виде. Она записывалась на носитель размером с человеческий ноготь и массой менее одного грамма с единственной функцией передачи данных на сравнительно небольшое расстояние – порядка ста километров. Отправленный с Земли носитель прибывал в район расположения моей станции, передавал записанную на него информацию, оборудование станции записывало эту информацию на такой же носитель и потом, с помощью смонтированного на станции микроколлайдера, направляло уже колониям. Обратный путь осуществлялся подобным же образом. Коллайдеры на станциях и в колониях настолько маломощные по сравнению с земным, что способны только на отправку микроскопических материальных объектов. Любое увеличение их мощности привело бы и к увеличению расхода энергии, требовало бы бо́льших площадей для размещения оборудования. И если в колониях со свободным пространством для помещений проблем не было, то на станции вопрос объема доступного пространства обойти сложнее, чем даже вопрос с энергией.
За эти годы я настолько свыкся с тем, что доктрина перестала быть новацией, а все мои усилия свелись к механическому выполнению определенных функций, что я стал воспринимать себя как часть доктрины, как составную часть программы по переформатированию системы. Я как программа, я – машина. Мой интерес поддерживается исключительно потому, что я все еще не знаю, что мне предстоит.
Я вглядываюсь в космическую пустоту. Я знаю, что когда-то это произойдет – об этом говорит земная наука последних двухсот лет. Вопрос лишь во времени. Я пытаюсь уловить хотя бы мельчайшие признаки по тому, как меняют свой свет звезды, по едва уловимому шороху космической пыли, по своим внутренним ощущениям, наконец. Я предполагал, что это может произойти во время моей жизни, но по-настоящему никогда в это не верил. Ну, а если и произойдет, что с того? Конец, каким бы он ни был, обязателен для любой жизни, если есть ее начало.
– Вы должны будете отказаться от всех своих инстинктов, за исключением одного. Познание для ученого – деятельность, которой необходимо посвятить жизнь, а если надо, то и отдать ее. Это единственный инстинкт, который вы можете оставить как стимул для выживания, все остальные для ученого должны стать рудиментами и отмереть в момент принятия решения, которое каждый из вас должен принять. Процессу познания вы должны подчинить всего себя – свой мозг, свои разум и тело, всю свою жизненную энергию – нервную и психическую, без остатка.
