Бывает и так, что не видишь человека месяцами, и нисколько не печалишься по этому поводу. А потом он уходит из твоей жизни насовсем, и тебе становится очень и очень тяжело на сердце.

Я не знала, каково сейчас было Таньке нестись сквозь пространство и время навстречу неведомому. Наверное, она была счастлива. Настолько, насколько она вообще могла испытывать это чувство в своем нынешнем состоянии. Может быть, она будет скучать. По своему брату и по мне. А, скорее всего, нет. Я, признаться, не рискнула копнуть ее птичье сознание. Зачем?

– Ей хорошо, - сказал мне волхв, когда все покинули избушку, а мы с ним остались вдвоем.

– Почему вы так думаете? - Хмуро посмотрела я на волшебника.

– Он ее принял.

– Кто?

– Ты плохо читала, - погрозило мне пальцем начальство, - если забыла, что Тесла вообще не принимал женщин. Не надо так скалиться, он и мужчин не принимал тоже. В том смысле, котором ты сейчас… мыслишь.

– А при чем тут Танька?

– Известно, что Тесла любил какую-то Голубку. И после ее смерти… Ну не плачь!

Меня, крепившуюся целый вечер, наконец, прорвало. Я ревела в тридцать три ручья - так, что разбудила домового, спавшего мертвецким сном. Он хотел было разразиться соответствующей тирадой в мой адрес, но посмотрел на меня, зареванную, и помчался мешать успокоительное.

Волхв потянулся за трубкой.

Я залпом выхлебала четверть литра чего-то вяжущего.

– Та-а-анька…

Домовой расширил глаза и помчался за новой порцией.

– Нет, Лиса. Ты зря ее жалеешь, - вынул трубку изо рта Борис Иванович.

– ? - всхлипнула я.

– Она обрела свое счастье, - сказал волшебник. - И я еще не знал никого, у кого бы оно было более полным.

Я перестала хлюпать носом - настолько меня поразило утверждение наставника. Глаза волхва были голубыми-голубыми - как полуденное летнее небо.

– Ты ведь читала о том, что он годами кормил голубей, - тихо и необыкновенно мечтательно произнес он.

– Читала…

Гоша опрокинул в пасть протянутое было мне успокоительное. Примостился на спинке чудо-кресла, запахнулся хвостом, и уснул.

– Он надеялся, что она появится вновь. Эта голубка была единственной, кого любил Тесла. Кроме матери и сестры, разумеется.

Я вздохнула. Перед глазами вставали строчки из самой первой книжки, прочитанной в Заповеднике. Перед глазами по ночным улицам Нью-Йорка шел высокий худой человек. Подзывал голубей на их языке, и они, разбуженные голосом этого странного человека, летели навстречу ему. Он их кормил… Но среди них опять не было той - белой голубки с серыми пятнышками на крыльях. И тогда он раскидывал остатки зерна, и уходил.

Так продолжалось каждую ночь, до тех пор, пока он не отошел в мир иной.

– Но… - подумала я о ненормальности того, что нарисовало мое воображение.

– Он был гением, - просто сказал волхв. - А им положено быть странными.

– А Танька?

– Твоя подруга всегда выбирала не тех, кого следует. Точнее, выбирала тех, кого уготовила ей ее обычная земная судьба. Поверь мне, она, использовав единственный шанс, обрела свое счастье. Не веришь?

Я скептически покачала головой. Неужели на Земле не существовало человека, с которым моя подруга могла бы жить полноценной жизнью в человеческом обличье?

– Не веришь - и не верь, а плакать не смей. Особенно по тому, что не плачевным не является. И, потом, нам предстоит еще много работы. Если Тесла нам поможет, мы выживем.

– А если нет? - Поразилась я подобной оценке ситуации. Даже про Таньку забыла.

На этот вопрос волхв не ответил. Лишь напомнил о том, что завтра, в полдевятого мне надо быть у него, да пожелал спокойной ночи

Оказавшись у себя дома, я еще какое-то время не могла заснуть. Друга сердца в избушке не было. Но, признаться, меня не долго огорчало это обстоятельство. Иногда человеку полезно побыть в одиночестве. А мне, вдобавок ко всему, еще хотелось погрустить, и я честно старалась преуспеть на этом поприще. Но мне было почти не грустно. После слов волхва мое сердце успокоилось: им, а не разумом, поверила я в то, что Таньке, наконец, хорошо. Осталось только не выдерживающее никакую критику чувство себя, несчастной, оставшейся без лучшей подруги. С ним я попыталась покончить, и поскорее: глядела в огонь, и понимала, что в жизни бывают вещи, которые нельзя изменить. Например то, что на планете 14856747 солнце восходит на востоке. А также то, что даже самые дорогие тебе люди имеют свойство уходить из твоей жизни. И, слава богам, не так уж и часто.

С утра случилась неожиданность.

В первый раз за все свое пребывание в Заповеднике я опоздала к назначенному волхвом сроку. Сидела теперь в одиноком сортире на Терском берегу, что на Кольском полуострове, меня снова зверски тошнило, а я понимала, что "со мной все же что-то не так". Только вот, что именно?

Но обо всем по порядку. Перед обязательной утренней пробежкой я обнаружила на табуретке возле кровати поднос с еще дымящимся чаем. И записку: "Извини, не смог остаться на ночь. Дел невпроворот. Целую. И.".

Я сонно поблагодарила отсутствующего металлиста за столь трогательную и неожиданную заботу, выпила бодрящий напиток, оделась, и побежала по направлению к лесу - все как всегда. Но добежать не успела: желудок взбунтовался. Да так, что давешнее изнаночное приключение теперь казалось мне раем. Я немедля телепортировалась в избушку, в соответствующую ее часть, но сгоряча промахнулась. И стояла теперь в коленопреклоненной позе в дощатой, щелястой, продуваемой всеми ветрами, будке на вершине скалы, и задумчиво изучала в "окошке" серые, не покрытые снегом, камни далеко-далеко внизу. И мне, надо сказать, еще повезло: мороза не было, смерти от переохлаждения можно было не опасаться.

А еще я размышляла - о том, кого это сподобило поставить сортир в столь романтичном месте. И о том, что, сейчас, вероятнее всего, отлив, но серые скалы скоро затопит - потому что местность под будкой была абсолютно чистой и не загаженной. Но, куда сильнее сортирной темы меня волновал другой вопрос: что это со мной такое творится?

Ответа на него не было. А было мне по-настоящему нехорошо.

Когда я, позеленевшая, все-таки замерзшая (не плюс двадцать пять, как-никак!) появилась в избушке начальства, там уже вовсю шло совещание, пока еще без волхва. Но Сан Саныч, технарь и металлист обсуждали детали нашего недавнего посещения изнанки. Меня, изрядно осунувшуюся, не заметили.

Я продефилировала по направлению к креслу у камина. Плюхнулась. Ноль внимания - ребята, как сидели за столом, так и продолжали сидеть. Это начинало пугать.

– А где начальство? - Нервно осведомилась я.

– Тебя ищет, - вздрогнул боевой друг и товарищ. - Ты где была?

Я перевела дух - у меня, признаться, появились подозрения, что я призрак.

– Я не расслышал, где ты пропадала? - Повысил тон Илья.

– Я… У меня были серьезные причины для опоздания.

– Не расскажешь? - Прищурился металлист.

– Нет, - зарделась я аки маков цвет.

– Вот как? - Удивился Сан Саныч. Принюхался. Подумал: "Не может быть. Померещилось. Она живая". Молвил: - Впрочем, твое дело. Присоединяйся к нам, мы тут обсуждаем…

Я не слушала командующего обороной Заповедника. Смотрела на Илью. Тот, услышав мой отказ, помрачнел - не то слово. Но, в самом деле, не давать же мне подробный доклад всем присутствующим о том, где и как именно я провела последний час? С поминутным описанием событий?

Вот, брал бы лучше друг сердешный пример с технаря - ишь, как горят глаза у человека, с каким вдохновением расписывает он Сан Санычу… Что-что расписывает?

Удивлялась не только я. У видавшего виды бывшего агента российских спецподразделений глаза грозились вылезти из орбит.

– Какая еще катушка индуктивности?

– Не совсем обычная, - чуть ли не размахивал руками технарь. - Я не знаю, как объяснить, но просто уверен в том, что денебец выполнял роль магнита, а люди, взявшиеся за руки - роль катушки.