— Я спускалась вниз, — говорю я ему, направляясь к комоду, чтобы взять свежую смену одежды. Мой топ в беспорядке после того, как Елена так долго плакала на мне. — У Елены была паническая атака, и она позвала меня. Она беспокоится об Анике.
— Мы все беспокоимся. — Виктор проводит рукой по волосам. — Мы должны пойти проверить, как она.
— Макс сейчас с ней. Дай мне переодеться, и мы пойдем.
Виктор хмурится.
— Это мило с его стороны. Макс никогда особо не любил детей.
— Ну, может быть, он делает исключение для Аники. — Я пожимаю плечами. — Ребенок на грани смерти и это, наверное, совсем другая история. — Моя грудь сжимается от того, что я произношу это вслух, и я хватаю платье, в которое планировала переодеться, направляясь в ванную. Я внезапно чувствую, что не могу дождаться ни минуты, чтобы пойти и проверить, как там моя другая девочка, мое беспокойство за нее перевешивает все остальное.
Все, кроме того, что сказала мне Саша, то, что до сих пор отдается эхом в моей голове. Может быть, ты сможешь оказать на него влияние. Если это правда, то я могла бы все изменить. Но я в это не верю, не совсем.
Дверь открывается, и Виктор входит ко мне со своей одеждой в руках.
— Ты мог бы постучать, — говорю я сердито, и он смотрит на меня, забавляясь.
— Я был внутри каждой части твоего тела, жена, — криво говорит он. — Я делал с тобой то, чего, я знаю, не делал ни один другой мужчина. И ты думаешь, меня беспокоит, что я могу застать тебя врасплох… что? Писающей?
Я краснею.
— Возможно, мне просто хотелось немного уединения, вот и все.
— Возможно, я надеялся застать тебя полураздетой, чтобы я мог снова поцеловать тебя, чувствуя твое тело под своими руками. — Он тянется ко мне, его руки обхватывают мои груди через тонкий топ.
— Виктор, эта рубашка в беспорядке…
— Мне все равно. Меня никогда не волновали такие мелочи. Дети — это всегда беспорядок. Катя беспокоилась об этом, но что-то настолько тривиальное не помешает мне хотеть свою жену…
Упоминание Кати останавливает меня.
— Виктор. — Я отступаю, снимаю топ и поворачиваюсь к нему спиной, чтобы вид моей груди в одном лифчике не раззадорил его еще больше, хотя я уже хорошо знаю, что мой муж получает то, чего хочет. Если я отвернусь, это не остановит его, если он будет настаивать на том, чтобы взять меня снова. — Нам нужно больше поговорить о том, что ты рассказал мне в саду, — настойчиво говорю я ему, снимая леггинсы и протягивая руку за платьем. — О Кате и о том, что с ней случилось. О… — Я хочу сказать о ребенке, который у нее был бы, но слишком трудно произнести эти слова вслух. Я все еще поражена той частью истории, где Катя покончила с собой, зная, что беременна. Должно быть, она была в таком ужасе от своего мужа, что не могла вынести мысли о том, чтобы привести в его мир еще одного ребенка.
Разве я не чувствовала то же самое? Я вспоминаю нашу первую брачную ночь, когда я стояла на балконе и рассматривала спуск из пентхауса на тротуар внизу, прикидывая, стоит ли продолжать жить дальше в сравнении с той жизнью, которую мне пришлось бы прожить. Катя, возможно, просто чувствовала, что она никак не могла продолжать, с ребенком или нет.
— О чем еще можно здесь говорить? — Спрашивает Виктор, и я слышу, как в его голос возвращается резкость. — У меня была другая жена. Она подарила мне двух дочерей, которых не хотела, а затем, когда появилась другая возможность завести сына, она покончила с собой. Что еще есть в этой истории?
— Ты не думал, что она была в тот момент не в себе?
— Ты хочешь сказать, что это моя вина? — Виктор поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Потому что, если это так, Катерина, ты не говоришь ничего такого, чего я не говорил бы себе. Я сотни раз перебирал возможности того, что я мог бы сделать по-другому, где это могло быть моей ошибкой. Я думал о том, что я мог бы изменить, сожалел о словах, которые я сказал ей, и о том, что я сделал, задавался вопросом, останься я дома, она возможно не умерла бы. Но я не мог вечно сидеть дома. Мне нужно было вести бизнес. И она тоже все делала неправильно… — он снова проводит рукой по волосам. — Я не могу этого изменить, Катерина. Я просто не могу. Все, что я могу сделать, это попытаться не допустить, чтобы это повторилось, вот почему я старался сделать так, чтобы между нами было как можно лучше…
— Это лишь мои предположения, — тихо говорю я. — Есть кое-что, что ты можешь изменить. Кое-что, что могло бы и тогда изменить отношения с Катей и это могло бы означать другую жизнь для твоих дочерей. Это могло бы и наш брак сделать лучше сейчас…
— Что? — Виктор поворачивается ко мне лицом, и я слышу искренний вопрос в его голосе. В нем нет ни гнева, ни сарказма. — Что я мог сделать, Катерина, чтобы ты захотела выйти за меня замуж? Чтобы заставить тебя… — на этом он останавливается, но я точно знаю, какие слова он не произносит.
Чтобы заставить тебя полюбить меня.
Это подводит меня к короткому разговору. Могу ли я любить его, даже если все изменится? Интересно, смотрю я на своего мужа через расстояние вытянутой руки между нами, пытаясь представить другую жизнь, ту, где я не чувствую вины за то, что хочу его, вожделею к нему. Если бы у меня не было этого чувства вины, хотела бы я и других вещей тоже? Нашла бы я возможность для любви в его объятиях, то, от чего я давно отказалась? Могли бы мы заключить брак во всех возможных смыслах, а не только по расчету, предназначенный для детей?
— Ты мог бы заняться каким-нибудь другим бизнесом, — тихо говорю я, выдавливая слова сквозь комок в горле и учащенный пульс. — Ты мог бы прекратить торговлю женщинами и заняться чем-нибудь другим. Что-то вроде…
— Что-то вроде того, что делает Лука? Или твой отец? — Виктор резко, разочарованно вздыхает. — Мы говорили об этом раньше, Катерина, я…
— Я знаю твои причины! — Быстро говорю я. — Я знаю твои оправдания. Но это не имеет значения. Кто-то вроде Саши — она благодарна за то, что у нее есть сейчас, но это все равно был не ее выбор. Виктор…люди сильнее, чем ты думаешь. Женщины такие. Мы можем пережить так много, если выберем это сами. Если мы проживаем наши жизни, основываясь на нашей собственной воле, независимо от того, насколько это плохо или хорошо. — Я качаю головой, тяжело сглатывая. — Ничего из того, что когда-либо случалось со мной, не было результатом моего собственного выбора, и это сделало все намного сложнее…
— Тем не менее, ты сделала выбор. — Виктор хмурится. — Ты могла отказаться выходить замуж за Франко или за меня.
— Но последствия…
— Это все еще был твой выбор! — Выражение его лица явно расстроенное. — Ты просто выбрала путь, который не позволил бы тебе потерять то, что ты хотела, или чувствовать себя виноватой из-за пролитой крови.
— Люди умирали бы, если бы я отказалась выйти за тебя, это не мой выбор!
— Это так, — настаивает он. — Это просто был не тот выбор, с которым ты могла бы жить. Вот почему ты осталась, вот почему ты вернулась. И когда ты попыталась сбежать, это было просто потому, что ты больше не могла жить с тем выбором, который ты сделала.
Я глубоко вздыхаю, чувствуя себя опустошенной, побежденной. Он не ошибается. И я не знаю, как заставить его понять, что последствия его выбора намного хуже, чем он осознает.
— Виктор… твои дочери… ты хочешь, чтобы они выросли и узнали, чем ты занимаешься? Как ты думаешь, они согласятся с твоими оправданиями? Или они, как и я, просто увидят других дочерей, которых ты считаешь менее важными, другие семьи, которые ты не возражаешь разлучить? Будет ли небольшая часть твоих детей ненавидеть тебя, так же как часть меня ненавидит моего отца?
Он долго смотрит на меня, и я вижу боль в глубине его глаз. Это говорит мне в тот момент, что он тоже думает об этом, я не говорю ему ничего нового, и это заставляет меня задуматься, не решил ли он, что ради этого не стоит меняться?
— Я хочу, чтобы мои дочери гордились мной, — тихо говорит Виктор. — Я хочу, чтобы они всегда любили меня. Я изо всех сил старался быть хорошим отцом. И если бы был потенциал для того, чтобы наш брак стал чем-то большим, Катерина, я бы тоже этого хотел. Но Кэт…
