— Что, черт возьми, не так с блондинкой? — Спрашивает он, наклоняясь, чтобы убрать волосы Аны с ее лица. — Русская?
Ана не говорит ни слова, только отворачивается от него. Его рука движется слишком быстро, чтобы ее можно было разглядеть, хватает ее за подбородок и приподнимает ее голову.
— Отвечай мне, сучка, — рычит он. — Как тебя зовут?
— Анастасия Иванова, — выдавливает Ана, ее глаза широко раскрыты от ужаса, слова выходят натянутыми из-за хватки Алексея за ее подбородок. — Пожалуйста, ты делаешь мне больно.
— Тогда вставай.
— Я не могу, мои ноги…
— Что, черт возьми, с тобой не так? — Алексей качает головой, поднимая ее, схватив за подбородок. Ана вскрикивает от боли, ее пальцы на ногах подгибаются, когда он пытается поставить ее на ноги, и она тут же снова падает.
— У нее повреждены ноги, — вмешиваюсь я, чувствуя, как у меня снова скручивает живот при взгляде на лицо Аны. — Она не может хорошо ходить или долго стоять.
— Господи, эта ничего не стоит. — Рот Алексея отворачивается, выражение отвращения пересекает его лицо. — Достаточно хорошенькая, но чертовски бесполезная, если она даже встать не может. И она съеживается, как побитая собака. Я должен вернуть сюда своих людей и избавить ее от страданий.
— Нет! — София кричит, прежде чем может остановить себя, ее рука подносится ко рту. — Нет, пожалуйста, не делай ей больно. Пожалуйста…
— О, заткнись. — Алексей разворачивается на каблуках, его рука ударяет Софию по щеке. — Я не собираюсь ее убивать. Я найду ей какое-нибудь применение. А пока… — он многозначительно смотрит на Сашу. — Вставай, девочка, и докажи мне, что это не было пустой тратой моего времени.
Саша выглядит так, как будто вот-вот разрыдается, но она медленно поднимается на ноги.
— Хорошо, очень хорошо… — говорит он жутко, когда слезы катятся по лицу Саши. В одно мгновение она визжит, и я отворачиваюсь, видя, как его рука появляется между бедер Саши.
— Черт! Если бы ты только была девственницей. — Он злобно усмехается. — Итак, что у меня есть помимо подержанных товаров? Одна покрыта шрамами, одна беременна и одна калека. Черт возьми, если я не должен был только что убить всех вас. Но, по крайней мере, я должен быть в состоянии получить что-то от вас, за исключением калеки. — Алексей качает головой. — Убирайтесь с моих глаз.
Все мы одновременно вскакиваем, хватаясь за свою одежду только для того, чтобы он отбросил ее в сторону.
— Я сказал, убирайтесь с моих глаз. — Его верхняя губа изгибается. — Найдите наверху что-нибудь другое из одежды.
София и Саша одновременно подходят к Ане, помогая ей подняться, пока я иду позади них, мучительно осознавая свою наготу. Я чувствую себя смущенной и незащищенной, беспомощной и уязвимой, и я знаю, что в этом все дело. Алексею это нравится, он отправляет нас голыми к лестнице, и мы спешим подчиниться, пока он не передумал и не придумал что-нибудь похуже.
Никто из нас не хочет престать перед детьми в таком виде, поэтому мы находим первую гостевую спальню наверху, где все еще темно, открываем дверь и направляемся прямиком к шкафу и комоду. Неизвестно, что мы найдем и подойдет ли что-нибудь из этого, но ясно, что по крайней мере одна женщина останавливалась здесь в прошлом. Мне удается найти хлопчатобумажную рубашку с длинными рукавами и пару джинсов свободного покроя, а София достает откуда-то из глубин шкафа черное платье-свитер. Она быстро протягивает Саше еще одно, и мы втроем одеваемся так быстро, как только можем, болезненно осознавая отсутствие нижнего белья или чего-либо еще, кроме этой позаимствованной, плохо сидящей одежды.
— Пойдем найдем девочек, — говорит София, и я киваю.
— Они, должно быть, оставили их в одной из этих комнат. — Я бросаю взгляд на Сашу. — Саша, найди кровать для Аны, а затем найди ванную на этом этаже, если таковая есть. Подогрей воду, чтобы мы могли помыть девочек.
Саша кивает, выглядя почти довольной тем, что ей дали хоть какое-то занятие. Она обнимает Ану за талию, когда София переходит на другую сторону, помогая ей ковылять по коридору, пока мы не видим комнату со светом, пробивающимся из-под двери. Когда мы открываем ее, с другой стороны оказывается большая спальня с двумя кроватями, по одной у каждой стены, таким же комодом, а также стулом и письменным столом у окна. Аника свернулась калачиком у одной из кроватей, покусывая губы, в то время как Елена лежит рядом с ней на коврике, свернувшись в самый маленький из возможных комочек.
— Я пойду разберусь с горячей водой, — быстро говорит Саша. — Девочки, мы собираемся приготовить вам ванну, хорошо? Вам станет тепло, когда мы закончим.
Я бы все отдала за горячую ванну. Черт возьми, даже пятиминутный горячий душ был бы приемлемым на данный момент. Но последнее, чего я хочу, это снова раздеваться в этом доме, даже на мгновение.
Аника прищуривается, глядя на меня, когда Саша уходит, а София опускается на одну из кроватей.
— Этот злой мужчина разрешает нам принять ванну?
— Да, — устало говорю я ей. — Вам обеим. А потом мы останемся в этой комнате, и ни ты, ни Елена ни за что не выходите, ты меня понимаешь?
Аника кивает, но я не прерываю зрительный контакт с ней.
— Я серьезно, Аника. Помнишь, как ты вышла из своей комнаты, хотя твой отец сказал тебе остаться, потому что тебе было любопытно? И из-за этого ты пострадала?
Маленькая девочка поджимает губы, как будто хочет поспорить, но в конце концов кивает.
— Да, — бормочет она. — Я помню. — Она прижимает свою маленькую ручку к животу, где, я знаю, все еще есть бинты, гарантирующие заживление раны. Раны нужно промыть так же сильно, как и все остальное тело Аники.
— На этот раз ты должна подчиниться, хорошо? — Я выдыхаю, не зная, как много сказать. — Аника, человек, который похитил нас, плохой. Он очень плохой, очень опасный человек. В первую очередь из-за него тебе причинили боль, ясно? Ты понимаешь?
Аника безмолвно кивает, ее глаза начинают быстро моргать, как будто она хочет заплакать, но отказывается.
— Мне нужно, чтобы ты оставалась здесь, пока меня не будет рядом, чтобы я могла защитить вас. Ясно?
— Хорошо. — Ее голос тише, чем я когда-либо слышала, такой же маленький и хрупкий, как у Елены, и я ненавижу это все. Я ненавижу, что Алексею удалось отнять даже искру Аники, чтобы напугать ее до такой степени, что она стала робкой.
Я собираюсь убедиться, что он заплатит за это, даже если это будет последнее, что я сделаю.
И если я буду честна сама с собой, это вполне могло бы быть.
14
КАТЕРИНА
Нам удается искупать девочек без особых хлопот. К моему удивлению, в шкафчике в ванной комнате полно горячей воды и полотенец, и София даже обнаруживает детскую комнату дальше по коридору с одеждой, которая, похоже, подойдет Елене. Все, что она может найти для Аники, это футболка оверсайз, которая выглядит так, как будто ее когда-то носила очень миниатюрная женщина. Я не могу не заметить разнообразие размеров женской одежды. Алексей сказал, что мужчина, которому принадлежало это место, был клиентом, так что я могу только догадываться, почему здесь останавливались такие разные женщины.
Виктор подарил клиенту это место. Напоминание резкое и болезненное. Легко забыть, особенно когда сталкиваешься с таким ужасом, как Алексей, что мой муж не без вины виноват. Он не такой садист-социопат, как Алексей, но и не безупречен. Он продавал женщин мужчине, которому принадлежит этот дом, дом, в котором его семья и семьи партнеров находятся в плену.
Пройдет много времени, прежде чем я забуду жгучее унижение от того, что Алексей заставил меня раздеться перед ним и моими друзьями. Я думала, что Виктор заставил меня чувствовать себя униженной в прошлом, в спальне, но теперь я знаю разницу. Ничто из того, что Алексей заставил меня сделать, не вызывало ни малейшего возбуждения. Меня просто тошнило от этого.
С Виктором все по-другому. Его доминирование, приказы и требования, все это заставляет меня чувствовать то, чего я никогда раньше не чувствовала, что никогда не представляла, что могу чувствовать. Сейчас, все еще содрогаясь от пережитого Алексеем, я понимаю, что, хотя унижения Виктора по отношению ко мне могут быть очень реальными, они происходят из совершенно другого места. Виктор не хочет убивать меня. Он хочет обладать мной. Владеть мной. Доминировать надо мной. Но на самом деле он не хочет причинить мне вреда, и ему не доставляет удовольствия моя настоящая боль, только приятная боль, которую он иногда причиняет мне.
