Как хорошо, что сегодня на пляже пусто. Скоро начнется сезон, приедут туристы, и всё больше местных начнет приходить на этот пляж, но сейчас здесь не было никого. С одной стороны пляж резко обрывался за скалой. С другой стороны — коряги и кусты. Внизу Гермиона шла по берегу, вдыхая знакомый с детства запах моря, слушая тишину и шум волн. Шла, смотря как волны набегают на берег, чувствовала камушки под подошвой босоножек и жалела, что не взяла с собой сланцы.

Завернув за куст, Гермиона замерла.

У берега по колено в воде стоял человек. Он уходил в море. Одна волна подняла его и погребла под собой. Он встал. Упал снова. Волна сбила его с ног, но он снова встал. И, наконец, вышел туда, где не было волн и можно было плыть.

Когда она видела похожих людей в Бостоне, ее выбивало из реальности и она не сразу приходила в себя. Так и сейчас. Гермиона пыталась дышать глубоко, чтобы только угомонить внезапно начавшуюся дрожь.

Нет, то был не ветер, который становился сильнее. И не только из-за холода ей пришлось закутаться в ветровку, пока Драко Малфой плавал в море.

Наконец, он начал выходить на берег.

Может быть, он не видел её. Может быть, смотрел сквозь нее, но когда он подошел уже почти к самому берегу, мокрый, покрытый мурашками после холодной воды, их глаза встретились.

Гермиона не знала, что должна сделать: стоять там или пойти ему навстречу.

Она выбрала последнее. Точнее, её ноги выбрали за неё, всё её тело выбрало за неё.

Он стоял там же, по колено в воде и не подходил. Тогда ей пришлось снять босоножки и войти в холодную воду.

Некоторое время она смотрела ему в глаза.

Те самые глаза, которые видела в церкви.

Те самые глаза, которые смотрели на неё когда-то в Большом зале и на уроках. Холодные. Насмешливые. Серые глаза.

— Я вернулась, — сказала она.

— Это очевидно, — ответил он.

Она однажды сбежала от него в Америку, потому что не справилась со своими чувствами. Но время и расстояние не лечат. Теперь она это знала.

Гермиона подошла к нему сама и обняла его. Он был мокрым и холодным, на теле мурашки. Ее платье слиплось и промокло сразу же, как она прижалась к нему. Стало холоднее, чем прежде, но она продолжала его обнимать.

Его руки безвольно висели, но, наконец, он обнял её тоже.

Гермиона подняла голову. Внутри разливались тепло и нежность, которых ей так не хватало в Бостоне.

Потянулась к его губам. Он толкнулся к ней. Их губы едва коснулись. Секунда — вот он уже выходит на берег. Но она была уверена, она знала — это был поцелуй.

— Я стал священником, — сказал он.

— Я знаю, — ответила она очевидное. — Не знала, что ты так сильно веришь.

Он пожал плечами.

— Тебя подвезти? — спросила она, смотря как он одевается: черные брюки, рубашка. Он выглядел почти так же, как в школе, если бы не белый воротничок.

— Я все ещё умею аппарировать.

— Твоя метка… она не мешает тебе?

— Моя метка мешала только тебе, — ответил он ледяным тоном, — все остальные считают ее татуировкой.

Они возвращались по той же дороге. Долго поднимались по крутому склону, хватаясь за кусты, опираясь на камни, чтобы не споткнуться и не сорваться вниз.

Каждый сам по себе.

Драко

Бывают вечера, когда опускается солнце, рыжее, обжигающее, как на старой колдографии. От гравия поднимается пыль и жар, накопившийся за день, топит улицу, и, кажется, что попал в другой мир, в другое измерение. На самом деле, Драко не сбился с пути. Он нарочно аппарировал на утес, чтобы идти по горячему гравию к морю. Он искал, искал, искал на этой дороге что-то оставленное тут давным-давно.

Бывают дни, когда останавливаешься, и глядя на заходящее солнце на берегу моря, ненадолго приходишь в себя и понимаешь, что ничего не знаешь об этом мире, об этой жизни. Обида придает жизни смысл? Неудачи заставляют идти вперед? Но какое дело до обид и неудач, когда на море закат.

С тропинки было видно море, ледяное, холодного серого цвета у берега и почти зеленое вдали.

Драко спустился к морю.

После того как казнили отца, а мать через год умерла от горя, и их поместье было конфисковано, а счета заморожены, он переехал на побережье в небольшой дом, который принадлежал его деду, и министерство не смогло отнять его.

Здесь он снова встретил Гермиону Грейнджер — маглорожденную одноклассницу, которая ненавидела его. Впрочем, у нее была причина — их прошлое и его метка.

Драко снял одежду и вошёл в море. Волны сбивали поначалу, но затем он вышел на участок, где волны уже не поднимались и можно было плавать. Тело само вспомнило движения, когда он зашел в море достаточно далеко. Вода была холодная, до дрожи. А когда повернулся к берегу, то увидел ее.

Не может быть, чтобы она за ним следила. Впрочем, невидимо она следила за ним всегда.

Драко нехотя вышел из моря. Гермиона не сдвинулась с места. Мало того, она сама вошла в воду, когда у него не хватило решимости подойти к ней.

— Я вернулась, — сказала она.

— Это очевидно, — он понял это еще в церкви. Понял еще тогда.

И потом она обняла его.

Драко наклонился и долго, жадно целовал ее. На самом деле, едва коснулся ее губ — но это был поцелуй, он никогда это не забудет.

— Я стал священником, — сказал он очевидное.

— Я знаю, — ответила она и добавила: — Не знала, что ты так сильно веришь.

Он и сам это не знал. Но когда она уехала — бросила его — он каждый день ходил в церковь у моря, единственную в том городке. Напиться было легче. Но в ту церковь она ходила каждое воскресенье, когда жила тут. И таким образом, они все ещё были вместе, по крайней мере, в его мыслях.

Драко пошел учиться в семинарию. Бог — это любовь. Он повторял это постоянно, когда было особенно трудно. Когда видел во сне отца, когда тосковал по матери, когда вспоминал, что не нужен Гермионе.

— Тебя подвезти? — спросила она, когда он поднял свои вещи: черные рубашку и брюки, белый воротничок.

— Я все ещё умею аппарировать, — ответил он.

— Твоя метка… она не мешает тебе?

— Моя метка мешала только тебе, — сказал он. Когда-то на этом самом пляже она заявила ему, что у них все складывается слишком быстро. Она сказала, что хочет пожить для себя и что не уверена, что у них что-то получится. Она говорила про его отца, про ошибки, которые не исправить. А после улетела в Бостон и уже не вернулась в Англию в тот год. А когда вернулась, ее снова видели с Роном Уизли. Бог прощает, а она его не простила за прошлое. Драко добавил едко: — Все остальные считают ее татуировкой.

Потом они поднимались по крутому склону. И он оборачивался, когда она скользила в своих неудобных босоножках и хваталась за кусты. Оборачивался, чтобы протянуть руку, если она… Впрочем, если он протянет ей руку, они могли полететь в пропасть вдвоем. И тогда он отворачивался. Но затем смотрел снова.

Она села в свой внедорожник и уехала. Драко аппарировал в дом при церкви, где жил теперь.

Ночью сон не шел. Под утро Драко задремал. Галечный пляж, который все еще стоял перед глазами, превратился в широкую, утопающую в солнечных лучах улицу, по которой Драко шел, не замечая жару, не замечая ничего вокруг, замирая от волнующего предчувствия. Гермиона уже ждала его. Он видел, как она то появлялась, то исчезала в окне. Ее лицо, солнечные блики в кудрявых волосах — все его существо наполнялось счастьем, желанием сделать что-то огромное. Впервые после войны.

Гермиона открывала ему дверь. Солнечный свет заливал комнату. Они смотрели на казавшееся близким-близким море. В этой комнате он впервые ее поцеловал. Здесь они занимались любовью.

А потом он видел тот самый пляж. Он выходит из теплой воды навстречу Гермионе.

— Я приезжала много раз. Почему ты не пришел?

Он не отвечает.

— Теперь я вернулась, вернулась навсегда.

— Мы никогда и не расставались, — говорит он наконец.

И это правда.

Он одевается, берет ее за руку и они идут в церковь у моря.