– Так уж и одиноко! – произнесла мисс Минерва, бросив на него лукавый взгляд.

– Вижу, мой благочестивый братец уже успел разболтать…

– Что ты, это совсем не он! Дэн, я вовсе не хочу быть бестактной, но ты меня просто удивляешь. Неужели ты не мог найти даму, достойную стать твоей женой? Тем более в твоем возрасте…

– Дорогая, как я уже говорил, на островах совсем другие понятия о возрасте… и о многом другом. Живи я в Бостоне – разумеется, вел бы себя совершенно иначе. Если же ты имеешь в виду даму, с которой связывают мое имя, то я вовсе не прочь пойти с ней к алтарю.

– Я говорю о даме, которую называют «вайкикская вдова»; ее муж, говорят, покончил с собой… Она бывшая хористка, так ведь?

– Что ты, это сплетни! Эрлин Комтон была артисткой – правда, играла небольшие роли. А если бы я и правда женился на ней, что бы ты сказала?

– Я была бы шокирована! Впрочем, я не вправе обсуждать твою личную жизнь…

К концу обеда собеседниками вновь овладело благодушное настроение. Кофе им подали на примыкавшую к гостиной веранду – ланай. Закрытая с трех сторон, она спускалась к самому берегу.

– Как здесь тихо! – произнесла гостья.

– Это потому что пассаты стихли. Признаться, я не люблю этих ветров; они всегда вызывают у меня чувство тревоги.

– Помнится, когда я была здесь в восьмидесятых годах, тоже ощущала нечто подобное. Кажется, ты тогда был где-то в океане…

– Помню, тогда я услышал много восторженных отзывов о тебе и особенно о твоей великолепной фигуре.

– Ох, Дэн! В Бостоне твои слова сочли бы верхом неприличия!

– Прекрасное было время, – продолжил Дэн Уинтерслип с ностальгическим вздохом. – Гавайи были не теми, что сейчас. Король Калакауа сидел на своем золотом троне…

– Я помню! – подхватила мисс Минерва. – После обеда он сидел на ланай с друзьями, у его ног играл оркестр, а сам он с важным видом швырял в море монетки. Как это было прелестно!

– Увы, всё безвозвратно ушло в прошлое! – печально заметил Дэн. – Как только здесь появилась проклятая западная техника – все эти автомобили, граммофоны, всё это рабское подражание материку, – Гавайи потеряли свое лицо… Я вижу, принесли вечернюю газету, ты позволишь мне ее просмотреть?

– Конечно, пожалуйста!

Мисс Минерва воспользовалась наступившей тишиной, чтобы полюбоваться, как день сменяется чарующей тропической ночью: она успела полюбить местные краткие сумерки.

Море, еще недавно сверкавшее золотом, приобрело пурпурный цвет. С вершины Алмазной горы, бывшей когда-то вулканом, замигал крохотный огонек. В гавани зажглись фонари, а ближе к рифу засветились огоньки японских лодочек. В полумраке угадывались очертания брига, направляющегося к гавани, и контуры самых разнообразных кораблей, стоявших на рейде. Неудивительно, что они прибыли сюда со всех концов света, – Гонолулу не зря называют волшебным перекрестком Тихого океана…

Вдруг голос Дэна заставил мисс Минерву вздрогнуть от неожиданности.

– Скажи мне… Джон, твой племянник, надежный человек?

– Разумеется, а почему ты об этом спрашиваешь?

Не ответив, Дэн вскочил на ноги и подозвал слугу.

– Хаку, мне немедленно нужен автомобиль. Скажи шоферу, что он должен как можно быстрее доставить меня в гавань. Надо застать «Президента Тайлора».

– Что случилось, Дэн? – обеспокоенно спросила гостья.

– Это ненадолго. Я только передам письмо и вернусь.

Дэн успел в гавань перед самым отходом парохода.

– Как удачно, что я вас встретил! – обратился он к своему знакомому, младшему офицеру Хепворту. – Не могли бы вы оказать мне услугу? Когда будете в Сан-Франциско, не сочтите за труд передать это письмо моему кузену Роджеру. Это чрезвычайно важно для меня.

– Не беспокойтесь, я с удовольствием сделаю это для вас. Но сейчас мы уже отчаливаем, и я вынужден попросить вас сойти на берег.

Сообщив Минерве, что воспользовался случаем, чтобы лично отправить Джону приглашение, Дэн пожелал ей спокойной ночи и отправился спать на ланай, где стояла его кровать, со всех сторон завешанная сеткой от москитов.

Но смутная тревога не давала ему уснуть. Дэн вышел в сад, но это не помогло восстановить душевное равновесие. В шуме волн слышалась непонятная угроза, звезды, всегда такие ласковые, куда-то попрятались. За изгородью возле рожкового дерева вспыхнул крохотный огонек. Эмос, неисправимый упрямец! Как было бы хорошо просто обнять его и вспомнить дни детства, когда они играли на берегу…

Печально вздохнув, Дэн вернулся на ланай, прикрыв калитку, – запирать двери в этой маленькой океанской стране не принято.

Не успел он тяжело опуститься на кресло, как за бамбуковой занавеской, отделявшей веранду от гостиной, мелькнула какая-то тень.

– Кто там? – обеспокоенно вскрикнул он.

Занавеску отодвинула толстая смуглая рука. Вслед за ней появилось улыбающееся лицо Камаикуи.

– Простите, я только поставлю фрукты на стол! – произнесла женщина и, пожелав ему спокойной ночи, бесшумно удалилась.

– Должно быть, я и в самом деле старею, – подумал Дэн. – Раньше не останавливался ни перед какими опасностями, а сейчас пугаюсь всякой тени. Виной всему ветер… Ничего, скоро он прекратится, и все придет в порядок.

Джон Уинтерслип чувствовал себя на редкость усталым. Более шести суток он трясся в поезде, а затем пересел на паром в Окленде. Эта поездка через всю страну изрядно утомила его.

– Больше никогда! – повторял он сам себе. – Это в первый и в последний раз!

Ситуация, в которой оказался молодой человек, также не способствовала хорошему расположению духа. Он проехал уже три тысячи миль, и ему оставалось преодолеть еще две тысячи – и все это лишь для того, чтобы деликатно сообщить тетушке Минерве, что ей давно пора возвращаться к родному очагу. Как было бы прекрасно оказаться снова в Бостоне, сидеть в банке, занимаясь самыми обыденными делами…

Внезапно прозвучал резкий, пронзительный гудок. Вздрогнув, Джон поднял глаза. Расстилавшийся перед ним сказочно прекрасный вид моментально прогнал все печальные мысли.

Перед ним была гавань – целый лес мачт и пароходных труб; вдалеке он видел Гоат-Айленд. Казалось, что Тамалпиа тянется своей вершиной к самому небу. Джон попал в совершенно другой мир – тот, о котором он с восхищением читал в детстве, еще не превратившись в благонамеренного уравновешенного юношу.

Паром неспешно прошел мимо барки из Антверпена, пакетбота, прибывшего откуда-то с Востока, пятимачтовой шхуны, будто сошедшей со страницы одной из забытых детских книг.

– Боже мой, это похоже на театральные декорации, такой красоты просто не бывает в жизни! – пробормотал совершенно потрясенный молодой человек.

– Вы что-то сказали?

Обернувшись, Джон увидел перед собой девушку, будто сошедшую с полотна одного из испанских художников. Красавица бросила на него вопросительный взгляд.

– Извините, я не хотел вас обеспокоить. Просто у меня такое странное чувство, будто я уже бывал здесь.

– Многие уже бывали здесь, – с недоумением ответила незнакомка. – Конечно, есть и такие, кто прибыл сюда впервые…

Джон понимал, что ему как благовоспитанному человеку следует отойти, извинившись за беспокойство, но вместо этого он нерешительно произнес:

– Я из Бостона…

– Вот как? – улыбнулась в ответ девушка.

Джон и сам не смог бы объяснить, как он решился на подобный смелый поступок. Возможно, причина была в том, что ему хотелось излить кому-то свой восторг, или на него магнетическим образом подействовал взгляд темных, как южная ночь, глаз незнакомки. Джон и сам не заметил, как рассказал ей, чем занимался в Бостоне, куда едет и даже как в детстве зачитывался книгами об экзотических странах. Сейчас в нем вряд ли можно было узнать чопорного банковского служащего.

– Я тоже отправляюсь в Гонолулу, – прервала его излияния собеседница.

Тем временем паром подошел к пристани.