– Слыш, Максон, нет желания сменить место дислокации? – спрашивает Дэнчик, нарушив образовавшееся короткое молчание. – Тут, конечно, здорово, но чего-то как в старые-добрые студенческие так в пивнуху обычную захотелось, креветок поесть, да «Гиннеса» темного похлебать. С машиной-то уж я вопрос мигом решу.

– А что, – едва сдерживаю смешок я. – Ты где-то «Гиннес» не темный видал? Имя, сестра, имя того распрекрасного заведения!

Тут Дэнчик хлопает себя по лбу и, уже не сдерживаясь, смеемся оба. Да уж, такое ляпнуть – это постараться надо.

– На самом деле, мне бы хотелось погулять где-нибудь, – говорю, вновь начав всматриваться в эту снежную какофонию. – Просто посидеть мы всегда успеем, а вот прогулка обычная, она, знаешь ли, кажется, что больше в памяти отложится. Хотя, блин, у тебя куртка такая…

– А, да это так, для блезиру, – тут же воодушевляется мой друг. – В машине нормальная, зимняя лежит. Чего тогда, на Патриаршие?

– Мысль хорошая, но в баню, – отмахиваюсь. – Испортили всю атмосферу своими новостройками. Даже знак «Запрещено разговаривать с незнакомцами» – и тот убрали непонятно по какой причине. Так что нафиг-нафиг, только настроение портить. Давай уж до Воробьевых тогда, к смотровой площадке. Или, знаешь, как насчет Коломенского? Сто лет там не был.

– А поехали, – улыбается. – Там сейчас должно быть красиво. При таком-то снегопаде.

Девочка-официантка, тем временем, приносит тому его небольшой заказ, который довольно быстро уничтожается. После чего покидаем сие уютное заведение и выходим на морозный воздух. Дэнчик тут же достает массивный золотой портсигар, откуда выуживает тонкую коричневую сигарету. Пару раз стучит ей плавными движениями по крышке этой своей штуковины, после чего только закуривает. Вот ведь понторез, думаю. Абсолютная же ведь безвкусица. Которая только и в состоянии, что вау-эффект производить на наивных барышень, приехавших покорять Москву из совсем уж глухой провинции, да и то, извините, не факт. Правду, все же, говорят – можно человека вывезти из деревни, а вот деревню из человека уже посложнее будет.

А ведь когда-то и моего друга вся эта вот херня совершенно не волновала. И когда он только таким стать успел? И почему я этот момент плавненько так проморгал?

А тот, не обращая внимания на мой слегка сконфуженный взгляд, уже идет к своему вишневому красавцу. Его, кажется, все эти перемены в себе самом полностью устраивают. А, значит, не мне чего-то тут высказывать. Пока соблюдается какая-то грань разумного – мне, как другу, только и остается, что смириться. У каждого из нас свои тараканы.

Когда мы уже трогались, то мое внимание почему-то привлекла вынырнувшая непонятно откуда небольшая бродячая кошка с коричневатой шерсткой. Она вызывающе смотрела прямо на нас своими огромными зелено-желтыми глазищами. От этого взгляда стало почему-то дико дискомфортно.

– Гони быстрее отсюда, – бросил я, следя за этим существом.

– Да сейчас особо не разгонишься, уж извини, – ответил мой друг, совершенно не обращая никакого внимания на эту довольно странную кошку.

Я выдохнул с облегчением только когда мы выехали на Садовое кольцо. Признаться, меня самого уже это состояние необъяснимой паники изрядно подзадолбало. Вспоминались всякие истории, когда человека, готовящегося к перелету, обхватывает необъяснимый страх, он решает сдать билет, а вечером в новостях смотрит репортаж о том, как самолет, на котором он должен был лететь, терпит крушение. Не то, чтобы я верил во все эти предрассудки, но мысли определенного толка уже закрадывались, перед собой уж не отвертишься. Просто очень страшная так-то история, если говорить непредвзято.

Паркуемся недалеко от входа в парк, после чего выходим и, не сговариваясь, оба идем в сторону набережной Москвы-реки. Просто мы оба знаем, что там сейчас нам обоим будет лучше всего. Все же есть в Коломенском что-то такое атмосферное. И не в последнюю очередь как раз благодаря этой самой тихой уходящей куда-то вдаль набережной.

И вот мы идем по ней, снежок пинаем, футболист и ветеринарный врач. И ведь даже так и не скажешь, что идут два человека совершенно из разных, так сказать, кругов. Просто именно здесь, именно сейчас, именно в данный конкретный отрезок времени мы – просто два старых друга, которым предстоит долгая разлука. И молчим. Слова вообще нужны только тогда, когда возникает непонимание. А нам-то с Дэнчиком это, простите, к чему?

И как знать, быть может, если бы мы разговаривали, то я бы и не заметил, что что-то в этом месте определенно не так. Какое-то Коломенское в этот раз уж слишком… тихое. Да и Москва, пока мы ехали, внезапно перестала выглядеть как Москва. Вроде и та самая столица, какой я ее всегда помнил, но какая-то уж чересчур глянцевая. Будто настоящую Москву подменили на бездушную фотографию из модного мужского журнала. И вроде как может показаться, что я действительно парюсь из-за какой-то ерунды, но подсознание штука упрямая, просто так отбиваться от всей ереси, что подкидывает мозг – та еще задачка.

– Дэн, а ты не находишь вокруг ничего странного? – спрашиваю. Хватит с меня, если я с кем-то не поделюсь, то шарики за ролики окончательно заедут.

– В каком плане? – уточняет он, вновь закуривая сигарету.

– Да в том-то и дело, что я понять не могу, – трясу головой. – Меня с утра преследует чувство, будто… Как бы так понятнее объяснить… Смотрел «Шоу Трумана»?

– Чего-то припоминаю, – хмурится тот. – Это с этим, Джимом Керри?

– Именно. Человек всю свою жизнь жил по заранее заготовленному сценарию. И весь мир вокруг него был фальшью. И я, подобно Труману, сегодня весь день испытываю какое-то чувство неправдоподобности происходящего. Будто того и гляди сейчас с неба упадет софит под наши ноги. Это как, нормально вообще?

Смотрю, а у Дэнчика, на его по обыкновению довольно добродушном лице, внезапно проявляются резкие и злые линии морщин, а у уголков по-юношески пухловатого рта обнаруживаются непривычно суровые и жесткие складки. Словно его лицо – чья-то маска, которая вот-вот сорвется.

– Макс, большей ерунды в жизни не слышал, – спокойно отвечает тот. – Вот честно. У тебя объективно есть все, о чем только можно мечтать, а ты ищешь в этом какой-то подвох. Ну не наглость это, скажи мне?

Да, все… А как? Откуда? В смысле… Я и правда по окончанию специалитета стал жить довольно на широкую ногу, да только вот… Я не помню, чтобы мы с Кристиной открывали свою собственную клинику.

– Обожди минутку, – торможу я, выуживая из кармана телефон, где судорожно начинаю искать номер Лапиной. Я уже нажал кнопку вызова, как в этот же момент мимо меня проходят две девушки, похожие друг на друга, словно близняшки. Но все-таки, если приглядеться, то разница становилась чуточку более заметной. И выражения их лиц… У одной – Вселенская грусть, а вторая так искренне улыбается, прямо как солнечный лучик.

Черт, да ведь это же Лена с Аленкой!

Стоп, какие еще…

– Ало? – раздался в трубке знакомый и незнакомый одновременно женский голос. Будто пропущенный через какой-то фильтр. – Максим, все нормально?

Я не стал ничего отвечать, молча сбросил вызов и испуганно уставился на Дэнчика.

– Ладно, – говорю предельно осторожно. – Хорошо побродили, мне пора.

– В смысле пора? – он смотрит на меня как на идиота, но мне уже все равно. Я круто разворачиваюсь и бегу, бегу неизвестно сколько, лишь бы поскорее выбраться отсюда. Мой друг что-то кричит мне в спину, но я его не слушаю. Ноги подкашивались, грудь разрывалась, дыхание спирало в горле, но я все бежал и бежал вперед, подгоняемый ужасом. Я просто хотел… А чего?

Торможу на выходе из парка. Только сейчас приходит понимание, что я сейчас выглядел как полный психопат. Увидел двух каких-то странных девиц, непонятно чего испугался и сбежал от единственного друга. Просто красавчик.

Вновь достаю телефон, на этот раз набираю уже Дэнчика. Он берет трубку почти сразу же.

– Ты куда убежал-то? – растерянно спрашивает тот. – Стартанул с такой скоростью, что Усэйн Болт обзавидуется.