Нет, брат, не понимаю.

Хотя, получается, больше пытаюсь себя убедить, что не понимаю.

– А если просто так? – спрашиваю. Раз уж начал гнуть линию… – Представь, что мы сейчас заходим в домик, а там, не знаю, портал в наш поселок открылся. И другого шанса выбраться не будет. Ты готов будешь тупо из-за нее броситься в неизвестность?

– Я не могу здраво рассуждать о такой возможности, пока не окажусь в подобной ситуации, – справедливо рассудил Дэнчик. – Сейчас я могу говорить одно, а на поверку окажется другое. Короче, если кратко – я не знаю. Но я не исключаю того, что останусь здесь ради нее. Ну, или постараюсь забрать ее с собой.

Идеалист. Максималист. О каком тут языке фактов может идти речь?

– А может, дабы не усложнять себе жизнь, пока не поздно, стоит просто-напросто перестать себя убеждать, что ты влюбляешься в нашу белокурую активистку?

– Макс, я сам разберусь, – мягко одергивает меня Дэнчик. – Я себя ни в чем не убеждаю. Самое главное сейчас – верить самому в лучший исход, а остальное пока неважно. Мне не семнадцать лет, и даже не двадцать пять. Своими тараканами я сам займусь, когда понадобится лично мне. А тебе советую своими заняться в кротчайшие сроки, ибо они у тебя лавиной в мозгу копошатся, без единого намека на организованность. Да и их у тебя побольше будет. Сам в Двачевскую втюрился, а признать это, как взрослый человек, не в состоянии ввиду каких-то непонятных принципов.

– Так, все, – вскидываю руки. – Мне впору тебе запрещать общаться со Славей, ибо она на тебя плохо влияет, ты становишься нудным.

– Нудишь сейчас как раз ты. И не шибко-то по делу, – улыбается тот, укоризненно мотая головой. – А Славя на меня очень даже хорошо влияет. Особенно в тандеме с тобой. Пусть у меня от твоей демагогии и башка порой неистово болеть начинает.

Все, ладно, как знаете. Вообще буду молчать. В самом деле, у всех своя голова есть. Больная и не очень.

Ухватили без разрешения пьяных, омолодили, поселили в советский пионерлагерь, а мозгов не выдали. И это я не о себе сейчас.

Наскоро убравшись и захватив сценарии, двинули на завтрак. Горн продудел как раз когда мы уже поднимались по ступенькам крыльца столовой. Жалко, что Панамка не видит. А то ведь не поверит, что вовремя пришли.

Зато там уже была Славя. Самый ценный из возможных свидетелей. Так что пусть вожатка готовит свои похвалы. И пусть активистка сидела в обществе Жени, но навряд ли это еще больше бы испортило это и без того хреновенькое утро. Даже на завтрак сегодня выдавалась ненавистная мною пшенка. Неловко улыбнувшись поварихе, я отодвинул тарелку с кашей и взял лишь какао с хлебом и сыром. Ну и что, что поголодаю? Зато наружу ничего не полезет.

– Не помешаем? – спросил Дэнчик у девочек.

– Нет-нет, садитесь, конечно же, – торопливо закивала Славя.

– Приятного аппетита, – пожелал всем я. Увы, максимально сдержанно, не до вежливости сейчас. И так злой, как собака. А так, может, карма сжалится и моя голова перестанет раскалываться.

Библиотекарша поморщилась, будто я гадость какую сказал. Пробормотала что-то про ее ненаглядную хунту, резко встала из-за стола и ушла из столовой восвояси. У нее аж лист из сценария, торчащего из-за пазухи, выпал.

– Я ведь ей даже не успел сказать ничего, – удивленно заметил я, провожая ту взглядом. Шестым чувством что ли почуяла мою совсем недобрую ауру?

– Женя получила от Ольги Дмитриевны нагоняй, – вздохнула Славя. – Кубыркину-то ведь так и не нашли. А нашей постановкой сам Никанор Иванович Высорогов вчера интересовался, говорит, посмотреть хочет на репетицию. Правда, не уточнил, на какую именно, но Ольга Дмитриевна в срочном порядке сказала Жене, чтоб до вторника труппа была укомплектована, иначе номер снимут.

Я так понимаю, спрашивать, ху из товарисч Высорогов будет самым что ни на есть моветоном. Поэтому лишь участливо кивнул. Моему примеру последовал и Дэнчик.

– Ничего, найдем, – с готовностью пообещал тот. – Если надо будет, то лично Кубыркину сыграю.

– Ну или в самом деле Электроника подрядим, – развиваю я вчерашнюю мысль. – Его даже и гримировать особо не придется. С такой-то шевелюрой.

В отсутствии Жени даже Славя позволила себе беззлобно похихикать. Ну а что? Я уже, например, понял, что наша активистка тот еще бесенок, просто очень хорошо роль играет. А стоит расслабиться…

Все нормальные девушки – немного ведьмы. Что уж тут о ненормальных говорить. Да и суровый жизненный опыт подсказывает, что бояться по этой жизни стоит не только какого-нибудь бешенства, но и этих якобы заботливых существ.

А там уже и завтрак заканчивался. Дождались Аленку с Леной, да и почапали в библиотеку, не сильно торопясь. Торопиться-то и вправду – некуда.

– Чего, Макс, повеселимся? – незаметно тыкает меня под ребро Алена.

– Ага, на репетиции-то веселуха та еще, – не особо догоняю по началу, о чем она.

– Да я не об этом, – улыбается девушка. – Меня с вами на «Ближний» отправили от третьего отряда. А Ленка мне уже пожаловалась, с кем ее работать поставили…

– И ничего я не жаловалась, не придумывай, – доносится до нас голос фиолетоволосой.

А у меня будто голова перестала болеть. Без прикрас – новость была хорошая. С Аленкой можно и подурачиться будет.

– Ну, тогда какие вопросы? – хмыкаю. – Когда это нам с тобой скучно бывало?

– Вот и я о чем, – довольно закивала Аленка, ловко беря меня под руку. – Эй, сестрен, запечатлеешь нас, когда на «Ближнем» будем, на свое это чудо техники?

– Что? – переспросил я. Почему-то в голову пришла церемония бракосочетания. Чего вообще не вписывалось в мою картину мира.

– Увидишь, – подмигнула девушка.

– Запечатлею, если хорошо вести себя будешь и не действовать сестре на и так потасканные нервы, – отмахивается от нее Лена.

– Зануда! – обиженно надулась Аленка. – А еще творческой личностью себя называет. Где твое присущее данному типу людей сумасшествие?

– Для этого я должна была уродиться сумасбродной поэтессой, – улыбается в ответ Лена. – А я всего лишь начинающий художник. А мы, знаешь ли, люди спокойные.

«Ага, а еще и чересчур ранимые», – пронеслась в голове мрачная мысль, навеянная образом Лены из другого цикла, которая вскрыла себе вены.

– Ну да, как же, – загадочно улыбается ее сестра. – Ладно, пусть по-твоему будет. Угрюмый рисовальщик и «сумасбродная поэтесса». И как только родители с нами уживаются, ума не приложу.

– Ты пишешь? – удивленно спрашиваю у Алены.

– Немного, – отвечает та даже без капли какого-то стеснения. – Как-нибудь покажу тебе. Глупости все это, конечно, но… Ленка, вот, поет хорошо. У Лиски тоже неплохой вокал. А мне медведь на ухо наступил. Вот и приходится таким образом музыку в душе выражать.

Ага, вот значит, какие дела. А я-то еще гадал, на какой это почве мы с Аленкой так сдружились. А тут, оказывается, все просто. Даже как-то неловко становится от осознания нашей с ней эдакой схожести.

И где такие люди, как Аленка с Алисой, только в моей настоящей-то жизни обитают, скажите, пожалуйста? Вцеплюсь и не отпущу, блин, нафиг.

Библиотекарша встретила нас чернее тучи. Текст сценария разбросан по всей репетиционной. Видимо, она тут немного психовала, пока была в одиночестве. Надо будет Сереге тонко намекнуть при встрече, чтоб успокоил свою ненаглядную. Пусть он на орехи получает, а не все прочие, кому не повезло с ней в одной смене оказаться.

– Двенадцатое явление открываем, – мрачно цедит она, не глядя ни на кого из нас. – Делайте, чего хотите, мне уже вообще все равно.

– Так, Жень, пойдем поговорим, – тут же веско заявляет ей Славя, мягко берет под локоть и направляет к выходу из репетиционной. Та по лицу видно, что не хочет, но не сопротивляется. – Ребят, начнете пока без нас?

– Конечно, – кивает Дэнчик. – Там у нас… О, я и… Аленка, да мы с тобой там дефилируем.

– Серьезно? – тут же оживает девушка, зашелестев листами. – Ух ты, и вправду. А десятое с одиннадцатым чего пропускаем?