Двери кареты распахнулись, и из нее шагнул элегантный мужчина. Он был одет настолько просто, что на мгновение Женевьева приняла его за очередного слугу. Потом узнала…
- Освальд!
Кронпринц усмехнулся и шагнул вперед. Они обнялись, и снова она услышала зов его крови. Она прикоснулась к его обнаженной шее влажным языком и, словно разряд электричества, ощутила его жизненную силу, пульсирующую между бородкой и воротником.
Он разомкнул объятия и внимательно оглядел ее.
- Женевьева… дорогая… так трудно к этому привыкнуть. Вы все та же. Как будто все было вчера.
Двадцать пять лет.
- Для меня, ваше высочество, это и было вчера.
Он отмахнулся в ответ на ее формальное обращение:
- Пожалуйста, без титулов. Для вас я всегда Освальд, Женевьева. Я в таком долгу перед вами.
Вспомнив себя, лишившуюся чувств и оказавшуюся во власти дьявола в железной маске, она отозвалась:
- Напротив, несомненно, это я ваша должница, Освальд. Я все еще жива только благодаря вам.
Он был красивым мальчиком, с золотыми волосами и ясным взглядом. Теперь он стал красивым мужчиной, волосы потемнели, морщинки, борода. Был тонким и гибким, удивительно сильным и ловким в бою, но все же чуть неуверенным с мечом в руке. Теперь у него мускулы не хуже, чем у Сергея. Его укрытое под камзолом тело выглядит крепким и здоровым, а трико обтягивает красивые икры и бедра. Освальд фон Кёнигсвальд вырос. Он пока еще оставался всего лишь принцем, но выглядел с головы до ног выборщиком, которым скоро должен стать. А глаза у него по-прежнему ясные, и все так же в них светятся честность, волнение и жажда приключений.
Он импульсивно поцеловал ее. Она вновь ощутила его вкус, и на этот раз именно она отстранилась, страшась, что ее красная жажда сокрушит приличия. Он помог ей сеть в карету.
- Мне нужно столько всего рассказать вам, Женевьева, - начал он, когда они вырвались из тесноты доков на оживленные городские улицы. - Столько всего случилось…
Возле Трехбашенного моста уличный певец напевал комическую песенку о дочке дровосека и жреце Ранальда. Завидев гербы на приближающейся карете, он переключился на балладу, в которой говорилось о смерти Дракенфелса. Освальд покраснел от смущения, и Женевьева не могла не испытать некоторого удовлетворения при виде румянца на его щеках. Этот вариант истории назывался «Песнь об отважном Освальде и прекрасной Женевьеве», и в нем утверждалось, что принц бросил вызов Великому Чародею «во имя любви к своей давно неживой госпоже». Она вновь подумала, уже не в первый раз, а было ли между ними что-нибудь в действительности. Женевьева вспоминала прошлое, и ей казалось странным, что они не влюбились друг в друга по пути в замок Дракенфелс. Но пусть не по ее, но по его меркам, это было полжизни тому назад. Даже Освальд не смог бы представить барменшу-вампира ко двору.
Когда и мост, и песни остались позади, Освальд принялся рассказывать о своей театральной затее.
- Я нанял очень умного молодого человека. Некоторые называют его гением, а некоторые - чертовым идиотом. Правы и те и другие, но обычно гений перевешивает идиота, и, может быть, именно глупость и питает гений. Его труд произведет на вас впечатление, я уверен.
Женевьева позволила себе расслабиться под скрип колес, стук копыт по булыжнику и приятно страстный голос Освальда. Карета уже приближалась к альтдорфскому дворцу фон Кёнигсвальдов. Они ехали по широким улицам самого престижного района города, здесь особняки наиболее высокопоставленных придворных расположились в парках, в которых могла бы разместиться целая армия людей попроще. Ополченцы в стильных униформах патрулировали улицы, не допуская на них нежелательные элементы, и фонари горели всю ночь, освещая дорогу к дому утомленному аристократу после тяжкого вечернего труда - низкопоклонничанья и расхаживания с важным видом по коридорам императорского дворца. Женевьева нечасто бывала в этом квартале за те сто лет, что прожила в Альтдорфе. «Полумесяц» находился гораздо ближе к докам, на шумной живописной грязной дороге, известной под названием улица Ста Трактиров.
- Я прошу вас поговорить с Детлефом Зирком, чтобы он мог воспользоваться вашими воспоминаниями. Вы, разумеется, играете главную роль в этой драме.
Женевьеву забавлял энтузиазм Освальда. Она помнила его мальчиком, объявившим, что, если бы не семья, ожидающая от него, что он займет место выборщика после кончины отца, он предпочел бы стать странствующим актером. Его поэзия снискала немало аплодисментов, и она чувствовала, что этому взрослому человеку жаль, что требования общественной жизни не дали ему возможности продолжить писательские опыты. Теперь, пусть опосредованно, он мог вернуться в искусство.
- Освальд, а кто будет играть меня?
Кронпринц рассмеялся:
- Кто же еще? Лилли Ниссен.
- Лилли Ниссен! Это же смешно. Она считается одной из величайших красавиц современности, а я…
- …а на вас просто приятно посмотреть. Я знал, что именно такой и будет ваша реакция. В Кислеве говорят: «Бойся вампирской скромности». А кроме того, мы в равных условиях. Меня играет франтоватый молодой гений, разбивший сердец больше, чем императорская милиция - голов. Мы ведь говорим о театре, а не о скучных запыленных исторических томах. Благодаря Детлефу Зирку мы все будем жить вечно.
- Дорогой мой, я уже живу вечно.
Освальд снова усмехнулся:
- Конечно. Я забыл. Могу лишь сказать, что я встречался с Лилли Ниссен и, хоть она, несомненно, изумительна, с вами ей не сравниться.
- Умение так льстить, конечно, считается достоинством при дворе Императора?
Карета притормозила, раздалось лязганье цепей.
- Ну, вот мы и прибыли.
Огромные ворота, украшенные кованым железным щитом герба фон Кёнигсвальдов, распахнулись, и карета Освальда свернула на широкую подъездную дорожку. Впереди, перед дворцом, царила какая-то суматоха. Громоздились горы чемоданов, громко спорили люди. Импозантный, чуть полноватый молодой человек в искусно сшитом и явно сценическом наряде кричал на трясущегося кучера. Возле него переминался с ноги на ногу карлик. Присутствовали и другие диковинно одетые персонажи, и все они служили публикой для громкоголосого оратора.
