Порой он спрашивал себя, почему выбрал театр местом приложения своего гения. Потом вспомнил…

Это было ни с чем не сравнимо.

Холодная рука сжала его сердце. Там, в парке, что-то двигалось. Двигалось в тени статуй выборщиков. Детлеф подумал было, не поднять ли тревогу. Но что-то подсказывало ему, что эти тени не принадлежат убийцам или грабителям. В их движениях сквозила сверхестественная легкость, и ему казалось, что он видит слабое сияние, словно лунный свет, на их лицах. Теперь их была уже целая колонна, одетых по-монашески, их светящиеся лица укрывала глубокая тень. Они в полной тишине двигались к дому, и Детлеф с леденящим чувством понял, что при этом они не касаются ни травы, ни гравия. Они шагали по воздуху, парили в нескольких дюймах над землей, волоча за собой полы своих одеяний.

Он застыл на месте не только от ужаса, но и от восхищения, словно под взглядом той разновидности ядовитых змей, которая сначала зачаровывает, а потом кусает.

Окно было распахнуто, но он не помнил, чтобы открывал его. Ночной воздух холодил лицо.

Монашеские фигуры теперь поднялись выше, на футы над землей, и поплыли вверх, к дворцу. Детлеф представил себе пронзительные взгляды глаз, сверкающих на их неотчетливых, едва видных лицах. Он понял с внезапной паникой, что кем бы ни были эти существа, они пришли сюда с целью увидеть его, встретиться именно с Детлефом Зирком.

Он вознес молитву богам, которыми пренебрегал, и даже тем, в которых не верил. Тем не менее, фигуры поднялись в воздух. Их было, на его взгляд, десять- двенадцать, но возможно, и больше. Может, не меньше сотни, а может, и тысячи. Такая толпа не поместилась бы в дворцовом парке, но, возможно, они находились тут вопреки всему. В конце концов они перестали перемещаться.

Группа фигур выдвинулась вперед и зависла за окном, до них можно было едва ли не дотронуться. Их было трое, и тот, что в центре, видимо, собирался говорить за всех. Эта фигура казалась более отчетливой, нежели остальные, и Детлеф смог разглядеть раздвоенную черную бороду и крючковатый нос. Это было лицо аристократа, но тирана или великодушного правителя, он сказать не мог.

Были ли это души умерших? Или демоны Тьмы? Или какая-нибудь иная разновидность сверхъестественных существ, еще не внесенная в каталоги?

Летающий монах взглянул на Детлефа спокойными сияющими глазами и поднял руку. Из-под одеяния показалась тонкая кисть с наставленным на драматурга указательным пальцем.

Детлеф Зирк, - произнесла фигура глубоким мужским голосом, - ты не должен заходить дальше во Тьму.

Слова монаха звучали прямо в мозгу Детлефа, в то время как губы его не двигались. Дул ветерок, но одеяние призрака не колыхалось.

Берегись…

Имя повисло в воздухе, эхом отдавшись в его черепе еще до того, как было произнесено…

Дракенфелса.

Детлеф не мог говорить, не мог ничего спросить. Он знал, его предостерегают, но о чем? И с какой целью?

Дракенфелса.

Теперь монах остался один, его спутники исчезли, и он тоже начал таять. Его тело внезапно подхватил ветерок, оно принялось извиваться так и этак, расползаться по ветру на части, словно кусок тонкой ткани, и воздушные потоки унесли его прочь. В одно мгновение от него не осталось ничего.

Весь в холодном поту, с разламывающейся пуще прежнего головой, Детлеф повалился на пол и молился, пока не лишился чувств.

Когда пришло утро, он обнаружил, что обмочился и обделался от страха.