Натужно заскрипели тормоза, забуксовали шины, оставляя на асфальте прочерки протекторов. Долговязая фигурка в объёмном канареечно-жёлтом пуховике замерла на зебре пешеходного перехода, покорно ожидая, когда её собьют. Из-под наползающей на брови синей шапки блеснули заторможенно-испуганные серые глаза. Взгляд опустился ниже, к коленям, в полуметре от которых замер капот тёмно-серого «Вольво».

            Из машины высунулась круглая лысая голова, пунцовая от праведного негодования и, извергая отборный мат, начала размахивать руками, показавшимися следом. Ирка дёрнула за верёвку старые проводные наушники, и мир вместо привычных раскатов поп-рока окрасился звуками жизни города.

– Извините, – пробормотала она в намотанный по самые глаза шарф, шмыгнула носом и засеменила к тротуару. Мужчина сопроводил её ещё парой-тройкой ругательств, но под напором гневных сигналов скрылся в салоне и тронулся с места.

            Ирка проводила его задумчивым взглядом и снова воткнула пробочку наушника, заглушив реальный мир раскатами электрогитары и надрывными стихами Арбениной[1]. Ничего нового для неё не произошло. Неисправимая привычка уходить в себя и попадать в различные неприятности из-за этого была с ней всегда.

            Чудачка обвела безразличным взглядом снующих повсюду людей с громоздкими коробками и пакетами. Суета и предвкушение царили повсюду, витали в воздухе, и, казалось, если высунуть язык, то можно почувствовать их вкус, отдающий мандаринами. Три дня до Нового года. Самые горячие дни, самые короткие и одновременно бесконечно-длинные.

            Ирка ненавидела Новый год какой-то особой липкой и скользкой неприязнью. Несмотря на это, предновогодняя суета её всегда забавляла. Вот и сейчас в быстро-надвигающихся зимних сумерках, когда в витринах всех магазинов замаячили маленькие ёлки, расписные снежинки, гирлянды и шарики, она чувствовала это волшебство грядущего праздника. Впереди на бульваре замигала яркими лампочками огромная ёлка. То тут, то там мерцали украшенные деревья, дорожки и скульптуры снеговиков и оленей. Но почему же сам праздник был сплошным разочарованием? Потому что завышенные ожидания никогда не оправдывались.

            Канун Нового года последние несколько лет означал для неё только новые неприятности и приступы уныния. Каждый год перед праздником происходила какая-нибудь неприятность. Так, например, в прошлом году она умудрилась сломать ногу и провела чудесную ночь с решившими разводиться родителями, утирая сестрёнке слёзы. А за год до этого сильно поссорилась с подругами прямо в процессе подготовки. Каждый раз под бой курантов, когда вокруг бушевало веселье и счастье, Ирка максимально остро ощущала сосущее одиночество.

            Вот и этот Новый год не сулил ничего хорошего. Вчера Денис, парень, с которым они встречались вот уже почти два года, бросил её и укатил отмечать праздник на горнолыжку. Оказалось, что их отношения исчерпали себя и навевают на него тоску. Воспоминания о его снисходительной улыбке и притворном сожалении заставили Ирку встряхнуть головой и зашагать по тротуару вдоль серой, как и всё вокруг, пятиэтажки. Панельки – проклятие маленьких и больших городов. Одинаковые и депрессивные. Зимы в последние лет десять снегом не баловали, а тридцать первого декабря кроме чавкающей жижи подтаявшего снега, выпавшего накануне, их обычно ничего не ждало. В этом году снег и не думал выпадать. Было холодно, сыро и серо как на душе, так и на улице.

            Ирка подняла поближе к глазам покрасневшие от мороза пальцы, в которых сжимала бумажку. Почтовое извещение на странном желтоватом бланке сразу показалось ей необычным. Полчаса назад, отстояв огромную очередь на почте, она удостоилась скептического взгляда и невнятного:

– Это не наше, адрес читать надо.

            И действительно, адрес указанного отделения был ей незнаком, впрочем, как и навигатору. «2ГИС»[2] упорно утверждал, что в указанном здании нет почтового отделения, но Ирка решила проверить, несмотря на смертельную усталость после трёх пар и двух собеседований по поводу подработки. Оставлять незаконченные дела в уходящем году она не хотела.

            Дойдя до обозначенного дома, Ирка огляделась и обошла его кругом. Почты не обнаружилось. Второй круг девушка сделала ещё медленнее, сверилась с табличкой адреса – всё верно. Проконсультировалась с пожилой парой у подъезда. Те подтвердили, что «почты тут, милочка, отродясь не было», и «ошибка у вас там какая-то».

            Ирка устало замерла на углу, предвкушая, как сейчас придётся полчаса коченеть на остановке и заталкивать свою тушку в переполненный автобус, а потом целый час плестись по пробкам. «Ночные снайперы» давно сменились «Дельфином»[3], которого теперь заменили недавно обнаруженные «Nizkiz»[4]. Денис всегда говорил, что она слушает какое-то мутное старьё. Ирка снова отогнала неприятные теперь уже воспоминания и зашагала вдоль дома к остановке. Ноги успели основательно промёрзнуть. Заболеть ко всем прочим неприятностям совсем не хотелось.

            Минуя мелкие магазинчики, которые наводнили первые этажи большинства домов, Ирка решила в последний раз попытать удачу. Уходить с пустыми руками было как-то особенно досадно. Она резко остановилась и огляделась. Парикмахерская «Светлана» была плотно утрамбована готовящимися к корпоративам барышнями, фотосалон уже закрылся. Ирка прошла пару шагов, и в глаза буквально бросилась яркая красно-оранжевая вывеска «Сладости и пряности». Она мигала и переливалась сама по себе, но была ещё и заботливо обмотана мишурой и светящимися лампочками. Нелепое зрелище, особенно в сочетании с абсолютно невзрачной деревянной дверью, вызывало лёгкий диссонанс. Самое неподходящее место для расспросов, но выбор был сделан моментально. Ноги сами понесли её к небольшому порожку с выцветшим ковриком и едва читаемой надписью «добро пожаловать». Ирка схватилась за круглую металлическую ручку и замерла, странное предвкушение мурашками пробежалось по спине. Секундное сомнение едва не заставило её отказаться от дурацкой затеи, но, глубоко вдохнув морозный воздух, она сглотнула и толкнула дверь, буквально вваливаясь в тепло и сильный запах специй.

            Звякнул колокольчик, и Ирка чертыхнулась, спотыкаясь и сбивая стоявшую у входа небольшую горку коробок. Запестрели праздничные обёртки, и загремело содержимое. В носу засвербело, незваная гостья зажмурилась и, едва успев прикрыться рукой, чихнула.

            Справа, вдоль длинного прилавка, под стеклянной витриной которого пестрели различные порошки, коробочки и скляночки, к ней спешил невысокий мужчина лет пятидесяти с небольшим. Его виски уже заметно тронула седина, но в фигуре ещё не появилось ни распространённой сутулости, ни свойственной многим рассеянности. В глазах его девушка с удивлением обнаружила облегчение, а на губах улыбку.

– Ну наконец-то, – выдохнул он, выхватывая из-под прилавка небольшую дорожную сумку и одновременно с этим кладя на стекло витрины стопку листов. – Я уж думал, всё, моя песенка спета. Как же я рад вам, Ирочка. Мне по поводу вас сообщили ещё на прошлой неделе. Вы не представляете, какое счастье я испытал. Предвкушение нашей встречи грело мне душу всё последнее время, а учитывая отвратительную погоду в декабре, это было как раз то, что нужно.

            Он говорил сбивчиво и быстро, приподнимая откидную часть прилавка и выходя из-за неё с сумкой в руках.

– Подождите, – смущённо пробормотала Ирка, вытирая выступившие от чиха на глазах слёзы. – Вы, наверное, что-то перепутали. Я только спросить хотела.