Занавес
Действие второе
Утро, около четырех часов. Окна трактира освещены. Сквозь ворота виден бледно-серый утренний рассвет, постепенно на протяжении действия переходящий в темно-красный, а затем так же постепенно сменяющийся ярким дневным светом. На земле у ворот сидит Бейбст (ему около шестидесяти лет) и отбивает косу. При поднятии занавеса на сцене виден только его силуэт, который вырисовывается на фоне серого утреннего неба. Слышатся однообразные, непрерывные, размеренные удары молотка о наковальню. Через несколько минут этот шум прекращается и наступает торжественная утренняя тишина, нарушаемая криками покидающих трактир гостей. С грохотом захлопывается дверь трактира. В окнах гаснут огни. Вдали лают собаки, громко перекликаются петухи. На дорожке, ведущей от трактира к двору, появляется темная фигура, идущая петляющей походкой. Это хозяин Краузе, который, как всегда, последним уходит из трактира.
Краузе (натыкается на садовую изгородь, крепко вцепляется в нее руками и, оглядываясь в сторону трактира, бормочет гнусавым, пропитым голосом). А этот садик-то мой!.. И трактир мой!.. Слышишь, трактирщик!.. Так-то! (Пробормотав и проворчав несколько непонятных слов, он отрывается от забора и вваливается во двор, где хватается за рукоятку плуга.) Этот хутор мой! (Бормочет, напевая.) Пе-ей, братец, пей!.. Эй, братец… Водка того… храбрости придает… Так-то! (Громко рычит.) Чем я не красавец-мужчина?… Не у меня ли красавица-баба? Так-то, так!.. Не у меня ли парочка дочерей-красавиц?
Елена (поспешно выходит из дома. Видно, что она накинула на себя первую попавшуюся одежду). Папа… милый папа!.. Пойдем! (Подхватывает его под руку, старается поддержать и ввести в дом.) Пойдем же… Пойдем скорее домой. Ну пойдем же домой скорее! Ах!
Краузе (выпрямляется, пытается стоять прямо, с трудом, обеими руками извлекает из кармана штанов кожаный, туго набитый деньгами кошелек. При слабом утреннем свете видно, что это мужчина лет пятидесяти, потрепанная одежда которого ничуть не лучше одежды беднейшего батрака. Голова его не покрыта, седые, жидкие волосы взъерошены и не причесаны. Грязная рубаха широко распахнута, с помощью единственной застегнутой подтяжки держатся лоснящиеся от грязи кожаные штаны, перевязанные у щиколотки, босые ноги всунуты в вышитые ночные туфли, имеющие еще совсем новый вид. На нем нет ни жилета, ни куртки, рукава рубашки без запонок. Вытащив из кармана кошелек, он несколько раз постукивает им о ладонь левой руки, при этом деньги звенят, и старик бросает чувственные взгляды на дочь). Так-то! Эти деньги мои! Та-ак! Хочешь пару талеров?
Елена. Ах, боже мой! (Несколько раз тщетно пытается сдвинуть его с места.)
Во время одной из таких попыток Краузе с грубостью гориллы заключает ее в объятия и делает несколько непристойных движений.
(Зовет на помощь. Отпусти сейчас же! Пусти! Пусти меня! Пусти, отец! Ах! (Плачет, кричит, затем восклицает с чувством ужаса, отвращения и ярости.) Скотина, свинья! (Отталкивает его.)
Краузе падает. Бейбст, ковыляя, подходит к ним и помогает Елене поднять его.
Краузе (лепечет). П-п-пейте, братцы, п-п-ей…
Его поднимают, он вваливается в дом, увлекая за собой Бейбста и Елену. Некоторое время сцена пуста. Из дома слышатся шум, хлопанье дверьми. В одном из окон появляется свет. Затем Бейбст выходит из дома. Он чиркает серную спичку о кожаные штаны, чтобы зажечь короткую трубочку, которую почти не выпускает изо рта. Тем временем из двери дома, крадучись, выходит Кааль. Он в чулках; в левой руке, через которую переброшена куртка, он несет ночные туфли, в правой держит шляпу, в зубах воротничок от рубашки. Добравшись до середины двора, Кааль оборачивается и замечает Бейбста. После короткой паузы он берет шляпу и воротничок в левую руку, достает правой рукой что-то из кармана штанов, подходит к Бейбсту и сует ему в руку.
Кааль. Вот тебе талер… И – держать язык за зубами! (Быстро проходит двор и уходит, перепрыгнув через штакетную изгородь вправо.)
Бейбст с помощью другой спички раскуривает трубку, затем ковыляет к воротам, садится на землю и снова берется за отбивку. Опять некоторое время раздаются монотонные звуки молотка и кряхтенье старика, изредка прерываемое односложной бранью в тех случаях, когда у него что-то не ладится. Заметно светлеет.
Лот (выходит из дверей дома, стоит молча, потягивается, делает несколько глубоких вздохов). А!.. А!.. Воздух утренний! (Медленно идет по направлению к воротам. Бейбсту.) Доброе утро! Так рано, и уже на ногах?
Бейбст (недоверчиво косясь, недружелюбным тоном). Доброе! (Небольшая пауза. Затем, как бы не замечая Лота, обращается к своей косе, которою несколько раз сердито взмахивает.) Ах ты, стерва кривая! Будешь ты ровной? Эх, разрази тебя гром! (Отбивает косу.)
Лот (уселся между рукоятками культиватора). А что – нынче сенокос?
Бейбст (грубо). Кому сенокос, а кому и нет.
Лот. Однако вы отбиваете косу?…
Бейбст (к косе). Эх ты, дура!
Лот. Можете вы мне объяснить, зачем вы точите косу, если не для сенокоса?
Бейбст. Ну… А как же без косы, если скотину кормить надо?
Лот. Ах, так! Корму надо накосить?
Бейбст. Как же иначе? А как же!.. Не голодать же скоту-то.
Лот. Будьте ко мне поснисходительнее! Я ведь городской и мало смыслю в сельском хозяйстве.
Бейбст. Городской!.. Вон как!.. Разве городские не лучше деревенских всё знают? А?
Лот. Ко мне это не подходит… Не можете ли вы мне объяснить, что это за машина? Я уже как-то ее видел, но названия…
Бейбст. Вон та, на которой вы сидите?! Ее зовут культабатором.
Лот. Да, верно, культиватор! И им здесь пользуются?
Бейбст. Нет, что вы!.. Хозяин… все губит. Все он губит… Бедняк тоже хочет иметь свой клочок земли, да у нас хлеб не растет… Ничего не растет, кроме сорной травы… А он не помогает, он все губит!..
Лот. А этой машиной всю сорную траву уничтожить можно. Знаю, знаю, у икарийцев тоже были такие культиваторы для полной очистки пахотной земли от сорняков.
Бейбст. А где эти ика… Как вы оказали? Ика…
Лот. Икарийцы? В Америке.
Бейбст. И там тоже есть такие штуки?
Лот. Конечно!
Бейбст. А что за народ эти и… ика?…
Лот. Икарийцы?… Никакой они не народ, а люди разных наций, собравшиеся вместе. Они владеют хорошим куском земли в Америке и сообща хозяйничают на нем. Всю работу и все заработки они делят поровну. И бедных среди них нет, ни одного бедняка.
Бейбст (лицо которого приняло было несколько более дружелюбное выражение, снова принимает при последних словах Лота недоверчиво-враждебный вид. Не обращая внимания на Лота, он опять погружается в свою работу). Вот так, коса!
Лот, продолжая сидеть, со спокойной улыбкой наблюдает за стариком, затем смотрит за ворота на пробуждение дня. За воротами виднеются луга и просторные клеверные поля. Вьется ручей, окруженный ивами и ольхами. На горизонте – единственная горная вершина. Отовсюду слышатся голоса жаворонков – их трели то доносятся издалека, то звенят совсем близко, у самого двора.
Лот (поднимается). Надо прогуляться, утро чудесное! (Выходит за ворота.)
Слышится звук деревянных башмаков. Кто-то быстро спускается по лестнице с чердака конюшни. Это Густа – работница довольно полного телосложения, в корсетке, с обнаженными руками и ногами, в деревянных башмаках.
