Селена позвонила в квартиру, и девушек впустила – точнее, просто открыла настежь дверь – цветная служанка, с которой Селена, похоже, не разговаривала. Джинни бросила теннисные принадлежности на стул в прихожей и пошла за Селеной. В гостиной Селена обернулась и сказала:

– Ты не против здесь подождать? Возможно, мне придется будить маму и все такое.

– Окей, – сказала Джинни и плюхнулась на диван.

– Я бы с роду не подумала, что ты можешь быть хоть в чем-то такой мелочной, – сказала Селена, достаточно сердитой, чтобы не сдерживать себя, но не настолько, чтобы откровенно нахамить.

– Уж какая есть, – сказала Джинни и раскрыла у себя перед лицом номер «Вога». Так она и сидела, пока Селена не вышла из комнаты, после чего вернула журнал на приемник. Она оглядела комнату, мысленно переставляя мебель, выбрасывая настольные лампы, убирая искусственные цветы. Комната, по ее мнению, была донельзя кошмарной – дорогой, но безвкусной.

Вдруг из другой части квартиры прокричал мужской голос:

– Эрик? Это ты?

Джина решила, что это брат Селены, которого она ни разу не видела. Она закинула ногу на ногу, расправила подол пальто на коленях и стала ждать.

В комнату ворвался босиком молодой человек в очках, пижаме и с открытым ртом.

– Ой. Я думал, это Эрик, елки-палки, – сказал он. Не останавливаясь и ужасно сутулясь, он проследовал через комнату, бережно прижимая что-то к своей щуплой груди. И присел на свободный край дивана. – Я сейчас порезал нафиг палец, – сказал он запальчиво. Он посмотрел на Джинни так, словно рассчитывал увидеть ее здесь. – Когда-нибудь резали палец? Чтобы так вот, до кости? – спросил он. В его крикливом голосе слышалась неподдельная мольба, словно бы Джинни могла своим ответом избавить его от некой крайне одинокой формы избранности.

Джинни уставилась на него.

– Ну, не так чтобы до кости, – сказала она, – но случалось резаться.

Она в жизни не видела столь нелепого человека или, лучше сказать, молодого человека – сложно было определить его возраст. Волосы у него торчали со сна. Щеки покрывала двухдневная щетина, светлая и редкая. И вид у него был откровенно придурковатый.

– Как вы порезались? – спросила она.

Он опустил голову и приоткрыл рот, уставившись на палец.

– Что? – сказал он.

– Как вы порезались?

– Знать бы, черт, – сказал он, очевидно подразумевая, что подлинная причина ему неизвестна. – Искал кое-что в чертовой корзине, а там полно бритвенных лезвий.

– Вы брат Селены? – спросила Джинни.

– Ну да. Господи, я умру нафиг от потери крови. Побудьте еще тут. Мне может понадобиться переливание.

– Вы что-нибудь наложили на рану?

Брат Селены слегка отстранил палец от груди и представил на обозрение Джинни.

– Только чуток туалетной бумаги, – сказал он. – Кровь нафиг остановить. Как когда режешься при бритье, – он снова посмотрел на Джинни. – А вы кто? – спросил он. – Подруга чувырлы?

– Мы в одном классе.

– Да ну? И как вас зовут?

– Вирджиния Мэннокс.

– Так ты Джинни? – сказал он, щурясь на нее через очки. – Ты Джинни Мэннокс?

– Да, – сказала Джинни, снимая одну ногу с другой.

Брат Селены снова сосредоточился на своем пальце, очевидно, единственном для него предмете интереса в комнате.

– Я знаю твою сестру, – сказал он безразлично. – Задаваку чертову.

Джинни встрепенулась.

– Кого?

– Слышала.

– Она не задавака!

– Как же, блин, – сказал брат Селены.

– Вовсе нет!

– Как же, блин. Да она королева. Чертова королева задавак.

Джинни смотрела, как он оттянул от пальца намотанную туалетную бумагу и заглянул под нее.

– Да ты знать не знаешь мою сестру.

– Знаю, блин.

– Как ее зовут? Полное имя? – потребовала Джинни.

– Джоан… Джоан задавака.

Джинни помолчала.

– Как она выглядит? – спросила она вдруг.

Без ответа.

– Как она выглядит? – повторила Джинни.

– Будь она вполовину такой красоткой, какой мнит себя, ей бы нафиг с лихвой хватило, – сказал брат Селены.

По тайному мнению Джинни такой ответ имел категорию интересного.

– Никогда не слышала, чтобы она тебя упоминала, – сказала она.

– Куда деваться. Куда нафиг деваться.

– Так или иначе, она помолвлена, – сказала Джинни, глядя на него. – Собирается замуж в следующем месяце.

– За кого? – спросил он, поднимая взгляд.

Джинни хорошенько воспользовалась таким поворотом.

– Ты его не знаешь.

Он снова стал ковыряться с туалетной бумагой.

– Я его жалею, – сказал он.

Джинни фыркнула.

– Кровь идет как чумовая. Думаешь, надо чем-то обработать? Чем надо по-хорошему? Меркурохром сойдет?

– Лучше йод, – сказала Джинни. И добавила, решив, что ее ответ прозвучал слишком прозаично, учитывая ситуацию: – Меркурохром тут совсем не годится.

– Почему? Чем он плох?

– Просто он для такого совсем не годится, вот и все. Тебе надо йод.

Он посмотрел на Джинни.

– Он ведь очень щиплет, да? – спросил он. – Правда ведь, чертовски щиплет?

– Щиплет, – сказала Джинни, – но он тебя не убьет, не бойся.

Брат Селены, похоже, не обиделся на слова Джинни и вернулся к своему пальцу.

– Не люблю, когда щиплет, – сказал он.

– Никто не любит.

Он согласно кивнул.

– Да уж, – сказал он.

Джинни с минуту наблюдала за ним.

– Хватит уже трогать, – сказала она вдруг.

Брат Селены отдернул от пострадавшего пальца здоровую руку, словно ударенный током. И сел чуть прямее, или, лучше сказать, чуть менее сутуло. Его внимание привлек какой-то предмет в другом конце комнаты. Его досадливое лицо сделалось почти мечтательным. Он поковырялся здоровым указательным пальцем между передними зубами, извлек что-то и повернулся к Джинни.

– Есь хошь? – спросил он.

– Что?

– Есь чего хошь?

Джинни покачала головой.

– Я поем дома, – сказала она. – Мама всегда готовит к моему приходу.

– У меня в комнате полсэндвича с курицей. Не хошь? Я к нему не прикасался, ничего такого.

– Нет, спасибо. Правда.

– Вы же в теннис только что играли, елки-палки. И не голодная?

– Не в этом дело, – сказала Джинни, кладя ногу на ногу. – Просто, моя мама всегда готовит к моему приходу. Она бесится, то есть, если я не голодная.

Брат Селены, похоже, удовольствовался таким объяснением. По крайней мере, кивнул и отвел взгляд. Но затем вдруг снова повернулся к Джинни.

– Может, стакан молока? – сказал он.

– Нет, спасибо… Правда, спасибо.

Он наклонился и рассеянно почесал лодыжку.

– Как зовут этого типа, за которого она выходит? – спросил он.

– Джоан, в смысле? – сказала Джинни. Дик Хеффнер.

Брат Селены продолжил чесать лодыжку.

– Он капитан-лейтенант на военном флоте, – сказала Джинни.

– Большое дело.

Джинни хихикнула. Она смотрела, как он докрасна расчесывает лодыжку. Когда он начал счесывать ногтем легкую сыпь на икре, Джинни отвела взгляд.

– Откуда ты знаешь Джоан? – спросила она. – Я никогда не видела тебя дома или вроде того.

– Я и не был никогда в вашем чертовом доме.

Джинни подождала, но он не собирался развивать свое высказывание.

– Так, где же вы познакомились? – спросила она.

– На вечеринке, – сказал он.

– На вечеринке? Когда?

– Я не знаю. На Рождество 42[12]-го, – из нагрудного кармана пижамы он извлек двумя пальцами сигарету, по которой можно было подумать, что на ней спали. – Не подкинешь вон те спички? – сказал он. Джинни передала ему коробок спичек с тумбочки возле нее. Он закурил, не выпрямляя своей кривизны, и убрал горелую спичку в коробок. Откинув голову, он медленно выдохнул изо рта огромное облако дыма и втянул ноздрями. И стал курить дальше в таком «французском» стиле. Весьма вероятно, что это был не пижонский выпендреж тет-а-тет, а приватная демонстрация мастерства, вроде бритья левой рукой.