— Не может быть, чтобы все было так плохо, не так ли? — Спрашиваю я с ноткой юмора в голосе, пытаясь поднять настроение. — Поездка в Россию?

— У меня явно не было выбора, — натянуто говорит Катерина. — Так что нет, я не особенно склонна радоваться этому.

Я хмурюсь.

— А если бы я дал тебе выбор?

— Я бы не поехала.

— Видишь? А ты нужна мне здесь, со мной. Таким образом… выбора нет. — Я вздыхаю. — Все было бы намного проще, Катерина, если бы ты перестала так сильно возмущаться своим долгом передо мной.

— Я возмущена тем, что эта обязанность возложена на меня. — Она отказывается смотреть на меня. — Было достаточно плохо, когда ты был просто русским из Братвы, человеком, вся семья которого пропитана моей кровью и кровью тех, кто работал на меня. Но потом я узнаю, что ты мужчина, который покупает и продает женщин. И ты хочешь, чтобы я родила тебе сына, чтобы он занялся тем же бизнесом. — Ее голос слегка срывается в конце предложения, челюсть напрягается. — Так что да, я возмущена этим.

Ах. Вот оно. Я не думал о больших последствиях того, что Катерина узнает о моем бизнесе, и о том, как она отнесется к тому, чтобы дать возможность следующему поколению продолжать его.

— Я уважаю женщин, Катерина. Я всегда так делал. Я старался относиться к ним с добротой. Я люблю своих дочерей, я отношусь к Ольге и всему персоналу с уважением…

— И все же ты продаешь женщин в сексуальное рабство. Они этого не выбирают. Что насчет Саши? — Она наконец смотрит на меня, ее темные глаза полны боли. — Что она делает в нашем доме? Ей тоже предназначалось стать секс-рабыней? Или ты привел ее домой, чтобы она была твоей после того, как положишь ребенка мне в живот?

Я качаю головой.

— Нет, Катерина, — твердо говорю я ей. Я задавался вопросом, может ли она подумать такое, но надеялся, что нет. — Нет, не для этого, то есть, она меня не интересует.

— И, что она делает в доме?

Я вздохнул.

— Она была одной из женщин, выставленных на продажу. Девственница. Один из охранников изнасиловал ее. Вместо того, чтобы продать ее по более низкой цене и в менее желательном положении, я попытался загладить причиненное ей насилие, предоставив ей место в нашем доме, в штате, где ее разместят, накормят, о ней хорошо позаботятся и с ней будут хорошо обращаться.

— Но бесплатно. — Катерина пристально смотрит на меня. — Или ты позволишь ей уйти, если она решит, что больше не хочет на тебя работать?

Я делаю паузу.

— По правде говоря, — признаюсь я, — я не рассматривал это. Мои сотрудники редко увольняются… именно потому, что к ним хорошо относятся, Катерина. Но если бы она захотела, — я пожимаю плечами. — Она не рабыня, что бы ты там ни думала. Если бы она захотела уйти в другое место, я не вижу причин, почему я стал бы ее останавливать.

Катерина поджимает губы, но просто кивает, снова глядя в иллюминатор, когда самолет начинает выруливать на взлетно-посадочную полосу.

— Ты все еще видишь во мне злого человека. — Я качаю головой. — Все, что я только что сказал тебе, и все еще…

— Она бы вообще не оказалась в такой ситуации, если бы ты ее не похитил! — Катерина сердито смотрит на меня.

— Я застрелил человека, который надругался над ней. Он мертв. — Я стискиваю зубы, глядя Катерине прямо в глаза. — Я убил его в тот момент, когда она опознала в нем своего насильника и освободила себя. Чего еще ты хочешь?

— В первую очередь, тебе следует не похищать женщин, не желающих этого, и не продавать их.

Я выдыхаю сквозь стиснутые зубы.

— Ты ничего не знаешь о темной стороне этого мира, Катерина. Ты родилась в этой жизни, но ты защищенная принцесса мафии, избалованная и изнеженная, воспитанная для того, чтобы согревать постель такого мужчины, как я. Никто никогда не рассказывал тебе о темных и порочных уголках мира, потому что тебе не нужно было знать. — Я прищуриваюсь, глядя на нее в ответ. — Саша была приемным ребенком, постепенно выбивающимся из системы. Они еще не исключили ее, но скоро должны были это сделать. Прошло уже несколько недель после ее восемнадцатилетия. Знаешь ли ты, что происходит с очень красивыми, очень бедными девственницами без семей в России?

Катерина ничего не говорит, но я вижу зарождающийся ужас в ее глазах.

— Кто-нибудь другой подобрал бы ее вскоре после того, как она вышла на улицу без гроша в кармане. Они бы продали ее в бордель или сами стали сутенерами. Накачали ее наркотиками, чтобы она могла трахаться с десятью, пятнадцатью мужчинами за ночь, по одному в каждую дырочку, пока она не выдохлась настолько, что они едва могли выжать из нее пенни. Когда она бы достигла той точки, когда никто больше не хотел ее трахать, они бы вывели ее на задний двор и пристрелили, как собаку или скаковую лошадь, которая изжила себя.

— И это лучше, чем то, что ты собирался с ней сделать, как? — Катерина все еще дерзка, но я вижу, что она колеблется.

— Саша была девственницей и необычайно красивой. Я договорился о продаже ее принцу маленькой ближневосточной страны, где она была бы частью его гарема, избалованная и лелеемая до конца своей жизни. Возможно, он обучил ее танцевать или, возможно, возвел в ранг одной из своих наложниц, чтобы она родила ему детей и пользовалась еще большей роскошью. Он был готов заплатить за нее миллионы. Он бы обращался с ней как с чем-то, что стоит миллионы. Она бы жила в роскоши до конца своей жизни, вместо того чтобы умереть в холодном русском переулке, где воняет мочой, а ее тело использовали бы черствые, грязные мужчины.

— И ты потерял миллионы из-за этого человека. — Голос Катерины очень тих. — Так почему ты ее не убил?

На мгновение я настолько ошеломлен, что все, что я могу сделать, это уставиться на нее. Я знал, что она считала меня жестоким, но я не знал, что это так глубоко. Что она будет думать обо мне такие ужасные вещи.

— Это была не ее вина, — говорю я Катерине, не в силах скрыть удивление в своем голосе. — Она не сделала ничего плохого. Я бы никогда не причинил вреда такой женщине. Я убил того, кто был ответствен за кражу у меня, и дал ей кое-что в качестве компенсации за то, что она потеряла.

— А если бы он не изнасиловал ее? — Тихо спрашивает Катерина. — Если бы вместо этого она соблазнила его, чтобы выбрать, кому отдать свою девственность? Что бы ты тогда с ними сделал?

Я стискиваю зубы от разочарования, испуская долгий вздох.

— Катерина, в нашем мире существуют наказания за нарушение правил. Ты это знаешь. Для тебя в этом нет ничего странного. Как ты думаешь, Лука повел бы себя иначе, если бы женщина украла у него? Это стоило ему денег и репутации?

— Он бы не стал ее убивать.

— Может быть, Лука и не стал бы, — признаю я. — Временами он слишком мягок для занимаемой им должности. Но твой отец? Он бы сделал. Черт возьми, он бы убил Софию, если бы она не согласилась выйти замуж за Луку. Просто чтобы уберечь ее от рук Братвы. Ты ненавидела своего отца?

— Нет, — тихо говорит Катерина, отводя взгляд. Я замечаю боль в ее глазах, и мне неприятно быть причиной этого. Но этому упорному нежеланию смотреть фактам в лицо нашей жизни должен быть положен конец. — Я любила своего отца. Но я знаю, что во многих отношениях он был злым человеком.

— Ты можешь простить его грехи и любить его, но не мои.

Катерина оглядывается на меня.

— Между нами никогда не было никаких разговоров о любви. — Ее руки сцеплены на коленях, и она смотрит на проплывающее небо, на облака, пухлые под нами. — Мне не нужно было ложиться в постель с моим отцом, Виктор. Мне не нужно было рожать ему сына, чтобы он продолжал те же зверства. Моя любовь к нему и моя ненависть к некоторым вещам, которые он делал, могли бы жить бок о бок. Но ты мой муж, Виктор. Это другое.

— А Франко? — Я копаю глубже, хотя знаю, что это как соль на рану. — После Аны? Софии? Смогла бы ты с этим жить? Родила бы ему детей?

— Я возненавидела Франко до того, как узнала обо всем этом, — тихо говорит Катерина. — Он причинил мне боль так, как, я знаю, ты не причинишь, Виктор, и я благодарна за это. Но ты не можешь ожидать, что я буду довольна всем этим. Ты не можешь ожидать, что я с радостью рожу тебе сына, зная, что ты научишь его эксплуатировать женщин, покупать и продавать их, отдавать их другим мужчинам, чтобы они выбирали, как сложится их жизнь.