Еще говорили что ведьма – бывшая любовница разбойничьего атамана, главаря той самой шайки, которая хозяйничала в этих краях лет десять назад. Все это были слухи, появилась ведьма словно из ниоткуда, просто пришла и поселилась в заброшенной домушке перед лесом. Привела с собой трех гусей, двух серых и одного рыжего, принесла котомку за плечами и вселилась, словно так и надо было.

Как-то само собой повелось, что обращались к ней только при крайней надобности, которая возникала не так уж и редко, и тропу к домику ведьмы протоптали быстро. Кто лаптями, а кто и обувкой побогаче. Говорили, хаживали к ней от самого князя, а зачем – никто не знал…

Ведьма принимала всех сурово, с пришельцами разговаривала коротко и по делу, и выпроваживала не церемонясь. Так все и шло.

– Однако, здесь гостей не жалуют… – Человек в охотничьем кафтане невнятно и беззлобно поругиваясь себе под нос, продрался сквозь густые заросли бурелома перед выходом на тропинку, и решительно направился к избе, недовольно отряхивая рукава куртки от мелких веток. Калитка открылась, едва гость дотронулся до ручки, и глазам посетителя предстала престранная картина.

Во дворике, относительно чисто прибранном, был собственный колодец, маленький загончик для птицы, баня по черному. Рыжий гусь носился по двору с истошным гоготаньем, норовя то и дело ущипнуть ведьму за ноги, хозяйка дома ругалась на непонятном языке, впрочем, получалось у нее это как-то ласково и сердито одновременно. На мгновение гостю показалось, что веник выпрыгнул у него прямо из под ног, но тряхнув головой и еще раз посмотрев на спокойно стоявший в уголке веник, он едва сдержался, чтобы не сплюнуть на пол.

– Зачем пожаловали? – Ведьма словно выросла из под земли и теперь стояла, сердито нахмурясь. Гуси радостно подскочили к гостю, чтобы тут же обойти его кругом, любопытно тыкаясь в него клювами. Особенно усердствовал рыжий, то пощипывая за штанину, то норовя залезть клювом в сапог. Гость ошарашено молчал, и ведьма резко развернувшись, направилась в дом. Человеку ничего не оставалось, как идти за ней. В доме на очаге кипело какое-то варево, вся комната по виду, не считая развешанных по стенам пучков травок, выглядела, как обычное крестьянское жилье.

– Я…

– Охотник ты. – Резко перебила ведьма. – Это я и так вижу. Явился зачем?

– Собака у меня заболела. Мне бы ее посмотреть…

– Так и смотри. Я при чем? Я собак не пользую.

– Так помрет же… А мне она как ребенок, 5 лет вместе…

– Сказала же, не лечу собак. Если это все – иди, откуда пришел. – Ведьма наклонилась к очагу и бросила в булькающий котел щепоть какой-то смеси . Посидела, молча, словно забыла про гостя.

– Ты все еще здесь? – бросила, не оборачиваясь . – А у тебя, кстати, скоро посерьезнее собаки проблемы будут. Огонь к тебе идет. Как огонь придет – обо всем остальном думать забудешь, и про собаку свою, и про дочку мельника, что намедни тебе от ворот поворот дала. Осторожнее с огнем, он прожорливый гость. Не накормишь. – Обернулась, и расхохоталась в голос.

Охотник подскочил, как ужаленный, развернулся, и вышел, не прощаясь.

***

– Что это?

– Перепелки. Вчера настрелял. Я намедни вечером во двор вышел, как заставило что-то… В общем, у сарая крыша загорелась… Если б не ты… – Охотник переступил с ноги на ногу. – Спасибо тебе, в общем. Я ведь чуть без хаты не остался.

– Не на чем. – Ведьма резким движением взяла подношение, и, не глядя, бросила на печь. – А ты подумал, небось, что ведьма брешет, силу свою показывает да запугивает? Мы не на ярмарке, балаган устраивать не люблю, на носу себе заруби.

– Да понял ужо… – Охотник опустил глаза.

– А дочка мельника замуж выскочила. Да и молодуха, дочка старосты нашего, что к тебе по ночам от мужа своего постылого бегала и тебе в сердце запала, тоже не твое счастье. Ты с другой девкой будешь. Да так люба будет тебе та девка, что все прошедшее – дурным сном покажется. Только счастье твое недолгим и непростым будет, так уж тебе на роду написано. Непростым, да твоим, и никакого другого тебе станет не надобно.

Охотник машинально сдернул с головы шапочку: в жаркой избе ведьмы его вдруг прошиб холодный пот: как есть ведь все сказала! А ведьма задумчиво бросила взгляд на короткий ершик волос, и вздохнула:

– Опять думаешь, сказки сказываю? Скоро сам все увидишь. Кого еще лешаки принесли?

Охотник удивленно обернулся, но в этот момент дверь в избу отворилась, протопали шаги в сенях, и в горницу ввалились двое дюжих молодцов в городской одеже.

– Пошли, ведьма. Князь занемог, видеть тебя желают, да травки свои прихвати.

Ведьма усмехнулась, кивнула охотнику:

– Поди. Свидимся еще.

***

Рыжий гусь почему-то особо приглянулся охотнику. Он, словно собака, ходил за ним по пятам, и все норовил увязаться за ним и вечером, однако на ночь Ведьма неизменно загоняла гусей в сени и запирала дверь. Охотник изредка даже брал его с собой стрелять перепелок, и гусь послушно шлепал по полю, ни разу не потерявшись и не отстав.

На селе, куда они недавно переселились уже никто и не знал охотника по имени, и нареченное при рождении имя почти забылось. Так и звали его все, Охотник. Да оно, может, и к лучшему. Ни к чему им, чтобы нашли их староста со своей неуемной дочерью, которой мужа мало, а еще и Охотника для ночных утех подавай. Хату свою на том селе Охотнику пришлось бросить.

После переселения само собой получилось, что поселились они рядом с ведьмой. И лишь через пару месяцев, разбирая старый мешок с вещами, которых сто лет не доставал с печи, Охотник достал старую, скатанную в трубочку холстину. С портрета на него смотрела цыганка Рада. Юная, в ярких юбках, перебирающая монисто на груди.

Ведьма. Его Ведьма.

Лебеды нынче неурожай. То ли лето засушливое, то ли просто ей так вздумалось в это лето, не вырасти. Не найти лебеды…  А надо мне в зелье ее, лебеды этой проклятой, надо, и все тут…

Я отошла от избы на пару десятков шагов, оглянулась. Высунув длинную шею из калитки, мне вслед смотрел Мартин, серый, упитанный гусь. Я готова была руку дать на отсечение, что он улыбался.  Из соседской трубы на крыше валил дым, Охотник затопил печь, чтобы приготовить куропаток, которых настрелял рано утром, пока я еще спала.

От домика веяло уютом и теплом. Домом.

Охотник как будто был всегда, хотя поселился рядом совсем недавно, одну зиму назад. Я уже и не помнила, как мы жили без него.

Мы – это я и мои гуси.

Мартин, между тем, опасливо сделал шаг по тропинке, а потом, осмелев, уверенно потопал за мной, смешно переваливая круглое туловище на коротких лапках.

В этот момент лопухи слева от гусака подозрительно зашевелились, и в следующую секунду на него бросилась грязно белая тень.

– Мартин! – Заорала я, а в следующую секунду по земле покатился клубок из гусака, меня и того непонятного, и невесть откуда взявшегося, из кустов. А еще через секунду я уже обнимала тощего, грязного белого волка с человеческими глазами и ревела навзрыд:

– Белый, Белый…

– Бурый уже, а не белый. Видишь, полинял, облез весь…  – Волк убирал морду, на которую щедро лилась соленая вода из моих глаз. – Ишь, сырость развела, я и так мокрый весь! А ты… Дура ты, а не ведьма, –  волк, пару раз лизнув меня в щеку для приличия, наконец, выбрался из моих объятий и отошел в сторонку. – Из-за какого-то паршивого гуся!

Выглядел Белый, и правда, неважно. Шерсть сбилась клочьями, кое-где из нее торчал репей. Морда осунулась, бока ввалились.

– Этот  «паршивый гусь» –  Мартин!

– Да у тебя все… Кто-нибудь… – Белый оскалился, тряхнул головой. – Ладно, гусь пусть Мартин, а там в избе рядом кто?