Обе стороны несли большие потери. Однако Добровольческая армия непрерывно пополнялась свежими силами. 29 сентября радиограмма из Моздока от казачье-крестьянского съезда восставших терцев приветствовала Добровольческую армию «как носительницу идеи Единой, Великой, Неделимой и Свободной России» и обещала «направить все силы для скорейшего соединения с нею». Это поддерживало дух добровольцев, добавляло им сил. В 11-й Северо-Кавказской советской армии, наоборот, усилились разброд и смятение.
Командир Таманской группы И. И. Матвеев на собрании командиров в Армавире под их аплодисменты отказался выполнять приказ Сорокина об отводе подчиненных ему войск в район Невинномысской и заявил о выходе из его подчинения. Вызванный в Пятигорск, он был по приговору военно-революционного суда расстрелян. Этот акт еще сильнее восстановил таманцев против Сорокина. 4 октября ЦИК Северо-Кавказской республики отменил единоличную власть главкома армии и учредил Реввоенсовет под председательством видного кубанского большевика Я. Полуяна (члены — Сорокин, председатель Северо-Кавказского крайкома большевиков В. Крайний, командующий войсками Северо-Восточного фронта Гайчинец, начальник штаба армии Петренко). Штаб Сорокина был распущен. Новый из большевистских деятелей возглавил казачий офицер Одарюк.
В самый разгар боев Добровольческую армию потрясло известие о смерти М. В. Алексеева, последовавшей в Екатеринодаре 7 октября. При всех возникавших иногда недомолвках, Антон Иванович высоко ценил его ум государственного деятеля, широкий кругозор политика, умение облекать свои отношения с инакомыслящими людьми в дипломатические формы. Сам Деникин, будучи человеком самокритичным, осознавал нехватку у себя этих качеств, свою неподготовленность в сфере гражданского управления и сложных государственных вопросах, которые неизбежно вставали при расширении занимавшихся территорий. «В годы великой смуты, — писал Антон Иванович, воздавая должное его памяти, — когда люди меняли с непостижимой легкостью свой нравственный облик, взгляды, ориентации, когда заблудившиеся или не в меру скользкие люди шли окольными, темными путями, он шагал твердой старческой поступью по прямой кремнистой дороге. Его имя было тем знаменем, которое привлекало людей самых разнообразных политических взглядов обаянием разума, честности и патриотизма».
Волею судеб А. И. Деникин принял на свои плечи тяжелую ношу: звание главнокомандующего, обязанного выполнять, с одной стороны, — функции правителя, а с другой — верховного командования армией. Столь широкие полномочия вполне соответствовали его воззрениям и убеждениям. В обстановке гражданской войны, считал Антон Иванович, как и «почивший в Бозе» М. В. Алексеев, успех борьбы с диктатурой большевистской верхушки могла обеспечить только диктатура личности. Но эффективность осуществления всеобъемлющих функций диктатора зависела от наличия института квалифицированных помощников в области управления. Их же хронически не хватало. Поэтому сплошь и рядом приходилось обходиться дилетантами.
Обстановка требовала активных действий. Штаб Добровольческой армии получил разведданные о решении обновленного советского командования оставить Кубань. По настоянию Сорокина и Гайчинца, Северо-Кавказская армия взяла курс на Ставрополь, чтобы, захватив его, воспользоваться Астраханским трактом и установить связь с Царицыном и прикрывавшей его 10-й советской армией. Но созванный тогда Чрезвычайный съезд советов и представителей 11-й армии в Невинномысской, только что отбитой у белых, осудил главкома. Опальный Сорокин решил воспользоваться положением в советских верхах, где, утратив чувство меры и здравый смысл, решающие рычаги управления сосредоточили в своих руках деятели из числа евреев. На Кубани и без того царили юдофобствующие настроения, теперь же они прорывались на каждом шагу. Сорокин расцепил решения съезда происками еврейских большевистских главарей (председателя ЦИК А. А. Рубина, его заместителей Дунаевского и Крайнего, начальника чрезвычайной комиссии Рожанского) и близкого к ним русского члена ЦИК Власова. Обвинив в постоянном вмешательстве в военные дела, срывающем военные операции, он в тот же день расстрелял их под горой Машук.
Однако расчет на оголтелый антисемитизм не сработал. Невинномысский съезд объявил Сорокина вне закона как предателя революции. Из Пятигорска, тоже не найдя поддержки, он бежал в сторону Ставрополя, по был схвачен обозленными на него таманцами. Василенко, командир одного из их полков, следуя духу беззакония, во время допроса Сорокина в ставропольской тюрьме, воздавая месть за Матвеева, в упор застрелил его из нагана.
Кровавый вихрь понесся по югу России, разразившись трагедией в Кавказских Минеральных Водах. Чрезвычайная комиссия, еще летом проведя там повальные аресты среди интеллигенции, объявила узников заложниками, которые будут расстреляны «при попытке контрреволюционного восстания или покушения на жизнь вождей пролетариата». Первыми жертвами стали шестеро из них, казненные в память «товарища Ильина», командующего Северо-Западным фронтом, скончавшегося от полученных в бою ран. А «в ответ на дьявольское убийство лучших товарищей» Сорокиным Чрезвычайная комиссия расстреляла по двум спискам 106 заложников. Среди них — известных генералов Рузского и Радко-Дмитриева, которым большевики незадолго перед тем предлагали стать во главе их армии, но они отказались.
Из материалов Особой комиссии по расследованию большевистских злодеяний, созданной в Добровольческой армии: «В одном белье, со связанными руками, повели заложников на городское кладбище, к заранее заготовленной большой яме. Палачи приказывали своим жертвам становиться на колени и вытягивать шеи. Вслед за этим наносили удары шашками… Каждого заложника ударяли раз по пяти, а то и больше… Некоторые стонали, но большинство умирало молча… Всю эту партию красноармейцы свалили в яму… Наутро могильщики засыпали могилы… Вокруг стояли лужи крови… слышались стоны заживо погребенных людей…». Охваченные страхом могильщики, увидев, как из могилы «выглядывал, облокотившись на руки, один недобитый заложник (священник И. Рябухин) и умолял вытащить его… поспешили забросать могилу землей… Стопы затихли». Перед казнью палач спросил Рузского: «Признаете ли вы теперь великую российскую революцию?» Генерал, не дрогнув, ответил: «Я вижу лишь один великий разбой».
23 октября Невинномысская группа советских войск перешла в наступление в двух направлениях: главными силами против добровольцев, двигавшихся к Ставрополю с севера, и вниз по Кубани. А. И. Деникин, находившийся с полевым штабом в районе Армавира, не меняя основного плана, по-прежнему считал, что успех возможен только при настойчивом его выполнении, в особенности в активизации своего западного фронта. В развитие его он приказал генералам Казановичу, Врангелю и Покровскому сбросить левобережную советскую группировку в Кубань и, развязав там себе руки, двинуть все силы на Ставрополь, на направлении которого развернулись долговременные ожесточенные бои. 26 октября Казанович овладел Армавиром. Прижатые к Кубани, войска большевиков дрались с упорством отчаявшихся, во сдержать натиск белых не могли.
31 октября А. И. Деникин встретился в станице Рождественской с офицерами 3-й и 2-й дивизий, перенесших безмерно тяжелые бои. Истомленные, в обтрепанной легкой одежде, не защищавшей их от рано наступившей стужи, они сохранили моральную устойчивость и готовность к новым боям, живо интересовались перспективами своей борьбы. К их удовлетворению, командующий сообщил, что Германия терпит поражение и союзники обретают возможность оказывать помощь Добровольческой армии, если не живой силой, то «материальною частью несомненно и в широком масштабе». Но это дело будущего, а сейчас он привез им немного теплой одежды, несколько сотен пополнения и много патронов.
Теперь командующий перевел свой полевой штаб под Ставрополь, на станцию Рыдзвяную. Туда же перебросил все дивизии, завершившие операцию по левобережью Кубани. Большевики отвечали упорными атаками, истребляя противника. Но белые неуклонно сжимали кольцо вокруг Ставрополя. Поступавшая информация от разведки показывала, что в атмосфере города, забитого тысячами раненых и тифозных больных, носятся настроения о сдаче на милость победителей. В таком духе выносили тайные постановления целые части. Удерживая их, большевики выставляли сзади пулеметы. Только таманцы выражали готовность «драться до последнего». Большевистское командование предпринимало отчаянные усилия к прорыву кольца. Вокруг города кипели ожесточенные бои.
