Но действительность была куда суровее. Продвижение войск 7-й и 11-й армий вскоре застопорилось. Противник бросил против них свои резервы. Деникин, осознавая, что ему не удастся своевременно поднять войска Западного фронта в наступление и тем самым облегчить положение Юго-Западного фронта, совершил своеобразный военно-дипломатический маневр. Чтобы удержать против себя немецкие дивизии, он уже 18 июня издал приказ войскам своего фронта в полной уверенности, что он станет известным противнику: «Русские армии Юго-Западного фронта нанесли сегодня поражение врагу, прорвав его линии. Началась решительная битва, от которой зависит участь русского парода и его свободы. Наши братья на Юго-Западном фронте победоносно двигаются вперед, не щадя своей жизни, и ждут от нас скорой помощи. Мы не будем предателями. Скоро услышит враг гром наших пушек. Призываю войска Западного фронта напрячь все силы и скорее подготовиться к наступлению, иначе проклянет нас народ русский, который вверил нам защиту своей свободы, чести и достояния…». И расчет оправдался. Тем более, что газеты, в нарушение тайны операции, опубликовали этот приказ. Немцы незамедлительно откликнулись разбросанными по линии фронта прокламациями: «Русские солдаты! Ваш главнокомандующий Западным фронтом снова призывает вас к сражениям. Мы знаем о его приказе, знаем также о той лживой вести, будто наши позиции к юго-востоку от Львова прорваны. Не верьте этому. На самом деле тысячи русских трупов лежат перед нашими окопами… Наступление никогда не приблизит мир… Если же вы все-таки последуете зову ваших начальников, подкупленных Англией, то тогда мы будем до тех пор продолжать борьбу, пока вы не будете лежать на земле…».

25 июня 8-я армия Юго-Западного фронта под командованием генерала Корнилова решительным наступлением прорвала германский фронт на протяжении 30 верст. Захватив в плен 150 офицеров, 10 000 солдат и около 100 орудий, овладела Галичем, часть сил перебросила за Днестр, открыла себе дорогу на Долину-Стрый и поставила в крайне сложное положение главную квартиру немецкого главнокомандующего Восточным фронтом. Немцы, срочно перебросив ко 2 июля крупную группировку сил, сумели преградить ей путь и перейти к позиционным боям.

В этот критический момент на фронте часть войск Петроградского гарнизона, поддавшись пропаганде большевиков, по их призыву подняла антиправительственный мятеж. Наиболее радикально-экстремистски настроенные большевики тогда пришли к выводу о том, что в стране вполне назрела ситуация для захвата власти. Спустя несколько дней после провала авантюры, Ленин начал открещиваться от нее, как и советская историография на протяжении всего времени своего существования. Однако факты — упрямую вещь — большевики не сумели опровергнуть сколько-нибудь убедительным образом. В те же дни столичный взрыв вызвал в стране широкий резонанс. Особенно тяжко, деморализующе отозвался он на фронте.

7 июля Деникин, в точном соответствии с планом верховного командования, перешел к активным действиям. Три дня артиллерия Западного фронта громила германские позиции, и, нанеся им значительный урон, расчистила путь своей пехоте. Ринувшись в наступление, русские войска прорвали первую полосу обороны немцев. Людендорф, касаясь этой операции Западного фронта, потом отмечал: «Из всех атак, направленных против прежнего Восточного фронта (Эйхгорна), атаки 9 июля, южнее Сморгони, у Крево были особенно жестоки… Положение в течение нескольких дней представлялось очень тяжелым. Пока наши резервы и артиллерийский огонь не восстановили фронта. Русские оставили наши траншеи». И не без удовлетворения констатировал: «Это не были уже русские — прежних дней».

Армии Западного фронта не сумели развить несомненного успеха в июльском наступлении. А произошло следующее. Согласно штабному отчету одного из корпусов, составленному по горячим следам, выступавший за передовыми полками 201-й Потийский полк, достигнув первой линии окопов своих войск, далее наотрез отказался наступать. Следовавшая за ним 134-я дивизия внезапно натолкнулась на переполненные солдатами окопы. Образовалось скопление — «куча мала». Обнаружив это, немецкая артиллерия тотчас накрыла район скопления людей сильным артиллерийским огнем. Войска залегли в щелях, неся потери. Находившиеся уже в расположении противника, не получив поддержки, войска вынуждены были отступать, хотя немцы не оказывали на них сильного давления. Ряд полков 29-й дивизии, посланной в подкрепление, также отказался наступать. А с началом ночи солдаты, уставшие и изнервничавшиеся, в обстановке длительного фронтового затишья привыкшие к братаниям и митингам, под грохот орудий устремились в тыл, бросая пулеметы, оружие, снаряжение. К утру на неатакованной противником первой линии остались лишь полковые штабы с командирами и немногочисленные горстки солдат.

С горечью Деникин заключал об итогах операции: «Никогда еще мне не приходилось драться при таком перевесе в числе штыков и материальных средств. Никогда еще обстановка не сулила таких блестящих перспектив. На 19-ти верстном фронте у меня было 184 батальона против 29 вражеских; 900 орудий против 300 немецких; 138 моих батальонов введены были в бой против перволинейных 17 немецких.

И все пошло прахом».

Еще более драматичные события развернулись в это время на Юго-Западном фронте, находившемся на главном направлении летнего наступления русских войск. Германские войска, быстро получив серьезное подкрепление, перешли в мощное контрнаступление по всем направлениям этого фронта. Особенно тяжелый удар они нанесли по 11-й армии, успевшей вклиниться в их оборону. Армия не сумела устоять. Дрогнув, она вскоре обратилась в паническое бегство, создав тем самым угрозу всеобщего обвала на Юго-Западном фронте. Генерал Гутор впал в отчаяние. Потребовалась немедленная его замена. В ночь на 8 июля главнокомандующим Юго-Западного фронта стал генерал Корнилов.

Заняв должность, Корнилов явочным порядком немедленно ввел на своем фронте смертную казнь, отмененную Временным правительством 12 марта, и военно-полевые суды; приказал расстреливать дезертиров и грабителей, выставляя их трупы с соответствующими надписями вдоль дорог и на видных местах; сформировал особые ударные батальоны из юнкеров и добровольцев для борьбы с дезертирством, грабежами и насилиями; запретил в районе фронта митинги, требуя разгона их силой оружия.

9 июля комитеты и комиссары 11-й армии, охваченные паникой, доложили Временному правительству «всю правду о совершившихся событиях»: «…Немецкое наступление… разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России. В настроении частей… определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу — на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом. Были случаи, что отданное приказание спешно выступить на поддержку обсуждалось часами на митингах, почему поддержка опаздывала на сутки. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника… На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них — здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными… Положение требует самых крайних мер… Сегодня главнокомандующим, с согласия комиссаров и комитетов, отдай приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду… содрогнется и найдет в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и продает Россию и революцию».

Корнилов послал Временному правительству несколько телеграмм, сразу же облетевших всю страну. В одной из них, 11 июля, говорилось: «Армия обезумевших темных людей бежит… Я заявляю, что отечество гибнет, а потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах для сохранения и спасения армии и для ее реорганизации на началах строгой дисциплины, дабы не жертвовать жизнью немногих героев, имевших право видеть лучшие дни». Другая гласила: «Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее по действительному ее назначению защиты Родины и свободы, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего».