По прибытии в Ставку Деникин, работая по 17 часов в сутки, первым делом предпринял меры по обузданию безудержной «демократизации армии», по смягчению военных реформ, потоком поступавших из революционной столицы, где работала специальная комиссия по их разработке. Чаще всего необдуманные, дилетантские, поверхностные, они подрывали воинскую дисциплину и, следовательно, устои армии. Принимая их, Петроград перестал советоваться со Ставкой. Военный министр Гучков сразу же подмял ее под себя, превратил высший орган по всем военным делам в чисто административное учреждение, в придаток Военного министерства. Взяв в свои руки назначение и смену старшего генералитета, хотя знал его плохо, Гучков руководствовался субъективными рекомендациями приближенных к нему лиц, исходивших из соображений политического свойства. В целях демократизации армии во всех воинских частях учреждались выборные комитеты, был введен институт комиссаров, провозглашена «Декларация прав солдата». Была отменена смертная казнь, в том числе за измену и шпионаж, и упразднены военно-полевые суды. Солдатские комитеты вскоре начали смещать офицеров и выбирать угодных себе командиров. В армии возникли три взаимоисключающих власти: командир, комитет, комиссар.
«Нам, — замечал в этой связи Деникин, — трудно было попять, какими мотивами руководствовалось военное министерство… Мы не знали тогда о безудержным оппортунизме лиц, окружавших военного министра, о том, что Временное правительство находится в плену у Совета рабочих и солдатских депутатов и вступило с ним на путь соглашательства, являясь всегда страдательной стороной».
Особенно разрушительную роль в армии и стране сыграл, по оценке Деникина, приказ № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов от 1 марта 1917 года. Советская историография уделяла ему огромное внимание. Следуя большевистской методологии, честь и лавры его разработки достались, разумеется, ее прародителям. В действительности дело обстояло несколько иначе. Историю создания приказа первым подверг детальному и объективному анализу именно А. И. Деникин, что и послужило одной из причин того, что его «Очерки русской смуты» большевики держали под семью замками на протяжении всего времени своего всесильного господства.
По свидетельству Деникина, подобный приказ — штамп социалистической мысли по сознательному разрушению законов армейского бытия — генерал Мопкевиц читал еще в 1905 г. в Красноярске. Тогда там его издал Совет депутатов 3-го железнодорожного батальона. Редактирование приказа приписывается присяжному поверенному Н. Д. Соколову, выступавшему защитником по делу совета 1905 г. Оп-то якобы в 1917 г. извлек его образец из своего архива. Генерал Потапов называет составителей приказа № 2, служившего дополнением к приказу № 1, предполагая, что та же Комиссия редактировала и приказ № 1 (Соколов, Доброницкий, Борисов, Кудрявцев, Филипповский, Падергин, Заас, Чекалин, Кремков). Впоследствии Л. Ф. Керенский и Н. С. Чхеидзе, председатель Петроградского исполкома и Всероссийского центрального исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов 1-го созыва (июнь — октябрь 1917 г.), открещивались от этого приказа, отрицая участие совета в его разработке. В опровержение этого заявления Деникин приводит дословные выступления их соратников из отчета секретного заседания 4 мая 1917 г. членов правительства, исполкома Петроградского совета и главнокомандующих фронтов, на котором присутствовал и он сам.
Разъясняя участникам заседания, почему необходимо было принимать его, И. Г. Церетели (1881–1959), виднейший лидер меньшевиков, министр первого коалиционного Временного правительства (май — июль 1917 г.), говорил: «…Если бы вы знали обстановку, в которой он был издан. Перед нами была неорганизованная толпа и ее надо было организовать». М. И. Скобелев (1885–1938), заместитель Чхеидзе: «В войсках, которые свергли старый режим, командный состав не присоединился к восставшим и, чтобы лишить его значения, мы были вынуждены издать приказ № 1. У нас была скрытая тревога, как отнесется к революции фронт. Отдаваемые распоряжения внушали опасения. Сегодня мы убедились, что основания для этого были». Но всех откровеннее был И. Гольденберг, редактор газеты «Новая жизнь» и член совета: «Приказ № 1 — не ошибка, а необходимость. Его редактировал не Соколов; он является единодушным выражением воли совета. В день, когда мы «сделали революцию», мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не поколебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили — я смело утверждаю это — надлежащее средство». 8 марта опубликованное воззвание за подписями Гучкова и Скобелева разъяснило, что приказ этот относится только к войскам Петроградского военного округа.
Но приказ разошелся по всей армии и разворошил солдатскую массу, прежде всего тыловую. Первой пришла в движение военная «полуинтеллигенция» — писари, фельдшеры, технические команды. Приведение войск к присяге Временному правительству не успокоило пришедшие в смятение умы. Граф Келлер отказался приводить к присяге свой корпус, указывая, что правительство, будучи временным, не имеет под собой юридического обоснования: сегодня Львов, Керенский и другие есть, а завтра их уберут с постов.
Деятельность всех, кто разлагал армию, независимо от партийной принадлежности (эсеры, меньшевики, большевики, октябристы, кадеты, народные социалисты, анархисты и др.), Деникин, как, впрочем, и многие другие генералы, рассматривал как составную часть подрывной политики германского Генерального штаба, не жалевшего для этого средств. Не впадая в вульгаризацию, будто русская революция сделана на иностранные деньги, Деникин тем не менее полагал, что германский Генштаб, чтобы вывести Россию из войны, делал все для того, чтобы «взорвать» ее изнутри. А когда в России произошла революция — воистину дар божий для него — он стремился всеми способами разжечь социальные страсти, воспользоваться поднятой ею мутью, чтобы опрокинуть выступавших за продолжение войны до победного конца, в том числе и правительство, и обеспечить переход власти в руки тех, кому выгодно прекращение войны с Германией. Невзирая на их политическую окраску или партийную принадлежность — будь то экстремистские или умеренные социалисты, буржуазные радикалы и либералы, черносотенцы, монархисты, анархисты… Главное, чтобы они добивались мира с Германией.
В этих целях, указывал Деникин, немецкий Генштаб разработал систему разнообразных мер: засылку агитаторов в окопы к русским солдатам, пропаганду бесцельности войны, которая выгодна только Временному правительству и генералам, призыв к их ликвидации посредством установления мира на фронте и объявления войны в тылу. На поток был поставлен выпуск пораженческой литературы — газет, листовок, брошюр, прокламаций — в хорошо оборудованных германских типографиях и быстрая доставка ее в Россию. Не исключалась и возможность братания солдат на фронте. В этой же связи было принято решение о беспрепятственном пропуске через Германию всех, кто выступал против войны России с нею, призывал к превращению войны империалистической в войну гражданскую, и об оказании им финансовой помощи. В том числе незамедлительно был пропущен из Швейцарии через германскую территорию В. И. Ленин со своими соратниками, возвратившимися уже в марте-апреле 1917 г. в Россию.
Подтверждение своим взглядам в этом отношении Деникин нашел впоследствии в мемуарах генерала Э. Людендорфа (1865–1937), фактического руководителя германских войск на Восточном фронте против России, а с августа 1916 г. — всех вооруженных сил Германии. Начало революции в России он воспринял как свалившуюся с его плеч огромную тяжесть. «Посредством пропаганды надо было, — свидетельствовал генерал, — развить в русской армии тяготение к миру в непосредственной и резкой форме… Нашей первой задачей являлось внимательно следить за процессом разложения России, содействовать ему и идти навстречу ее попыткам найти почву для заключения мира…Мы с уверенностью учитывали, что революция понизит боеспособность русской армии, наши предположения осуществились…На всем огромном протяжении фронта постепенно установились оживленные отношения между неприятельскими и нашими окопами. Мы продолжали укреплять в русской армии жажду мира…Отправлением в Россию Ленина наше правительство возложило на себя огромную ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию имел свое оправдание: «Россия должна была пасть!»
