Когда Антон Иванович дописывал это письмо, в ночь на 16 октября его дивизия получила приказ развернуться для нанесения удара на город Чарторийск. Это вытекало из решения Брусилова коротким ударом правого крыла армии (30-го и 40-го корпусов, в последний была включена и 4-я дивизия) выправить фронт 8-й армии и снова выйти на реку Стырь. 4-я дивизия была поставлена в центр 40-го корпуса с задачей разбить германскую дивизию и взять Чарторийск. В следующую ночь она переправилась через Стырь и к утру 20 октября, громя противника, совершила прорыв на фронте шириной 18 километров и свыше 20 километров в глубину. Полк С. Л. Маркова овладел Чарторийском. Для расширения прорыва требовались дополнительные силы. Однако предложение Деникина на сей счет вызвало у Брусилова колебание. А когда командующий фронтом все-таки прислал дивизию, было уже поздно. Противник успел перебросить на это направление значительные силы и начал окружать прорвавших его оборону. 22 октября командир корпуса отвел 4-ю дивизию немного назад. Но бои продолжались до 10 ноября. В Чарторийской операции Железная дивизия захватила 8,5 тысяч пленных. 8-я армия прочно укрепилась вдоль реки Стырь, и на ее позициях установилось фронтовое затишье.

Из письма А. И. Деникина К. В. Чиж:

«13 ноября 1915 года. Распутица на время приостановила наши действия. Живем среди сплошных болот, среди обугленных развалин в скучном пустынном районе. Вместо смелых набегов, кровавых боев — нудная позиционная война с ее неизбежными атрибутами для стрелков: заплывшие водой окопы и сырые холодные землянки. Ненадолго, впрочем. Последний успех в ряду непрерывных боев моей дивизии — прорыв неприятельской линии и разгром австро-германцев… Непосредственно чувствуя пульс боя, мы видим, что в рядах противника нет и тени той нравственной силы, с которой он (германец) начал кампанию: бегство, сдача в плен — явления заурядные; вместо гордой осанки — обтрепанный вид, утомленные физиономии пожилых бюргеров. В отобранных дневниках — апатия, усталость и желание конца. Он не близок, он далек еще; по ясно чувствуется фатальная неизбежность поражения австро-германцев. И настанет новая светлая эра, если только… кормчие сумеют уберечь страну от внутренних потрясений».

Деникина беспокоила судьба России. Слава Богу, перемены в военном министерстве вызвали изменения к лучшему. Были образованы «Особое совещание для объединения мероприятий по обороне государства», Военно-промышленный комитет. Вовсю развернули свою деятельность промышленники и общественные деятели — А. И. Гучков, князь Г. Е. Львов, А. И. Коновалов, М. В. Челноков, М. И. Терещенко и др. Правительство субсидировало военную промышленность. Расширилось производство для нужд армии. Войска на передовых позициях приводили себя в порядок, отдыхали и набирались сил. Конечно, по-фронтовому.

Из письма А. И. Деникина К. В. Чиж:

«16 декабря 1915 года. Вот уже четыре месяца не имею своего угла. В одной комнате 3–4 человека. Конечно, пользуясь привилегиями начальническими, мог бы устроиться лучше, но зато стеснил бы до крайности других. А тут хочется побыть одному и нельзя. Сосредоточиться, подумать, наконец, просто ни о чем не думать… Кругом кричат телефонисты; шум, смех, говор моей штабной молодежи, всегда веселой и жизнерадостной. Впрочем, меня это стесняет лишь в дни безделья — затишья, когда становишься сердитым и ворчливым. Когда же начинаются бои, все эти мелочи жизни совершенно бледнеют, и весь с головой и сердцем уходишь в дело.

Пишу ужасно нескладно. Потому что шесть глаз смотрят под руку и три головы не без ехидства думают: что это генерал, письма которого отличаются телеграфической краткостью, пишет уже четвертую страницу?»

Последние слова — не просто рассказ о буднях фронтовой жизни. Быть может, сам того не осознавая, Деникин в изящной полушутливой манере поведал своему адресату о куда более важном и значимом. Автор письма явно взволнован, хотя и пытается скрыть это: в его строках есть несомненный намек на развитие и углубление завязывающихся с Ксенией Васильевной отношений…

Вскоре Антон Иванович получил сильно обеспокоившее его известие о тяжелой болезни матери. Воспаление легких, осложненное плевритом, уложило Елисавету Федоровну в постель и временами сопровождалось потерей памяти. Деникин, тотчас попросив отпуск, отправился в Киев, но ненадолго — дела требовали его неотлучного присутствия на фронте.

6 февраля 1916 года, по-видимому, с дороги, Деникин сообщил Ксении Васильевне: «10-го (января) заболела тяжело моя мать воспалением легких. 24-го удалось вырваться в отпуск. До 5 февраля просидел возле нее. Устал нравственно и физически. Исход неопределенный. Иногда надежда, иногда нет. Впереди жуткая пустота и подлинное одиночество. У меня ведь никого нет, кроме нее». Некоторое время спустя, 12 февраля, судя по всему, из командировки, он написал ей о болезни матери более подробно: «Мечтал об отпуске. Пришел он раньше времени, по не на радость: 2 недели у постели больной матери безвыходно, неделя в командировке. Был второй кризис, почти агония; длилось так четыре дня. И пошло на улучшение. Правда, явилось осложнение — плеврит. Возраст почтенный — 73 года, все это тяжело очень переносится. Чувствую себя совершенно разбитым физически и уставшим нравственно. Еду в великолепную санаторию — свою дивизию. Там все пройдет быстро».

Деникин, конечно, понимал, если не знал достаточно точно и исчерпывающе, что снова надвигается жаркая фронтовая пора. Не исключено, до него уже дошли слухи о решении межсоюзнической конференции, состоявшейся в Шантилье в декабре 1915 года, подготовиться к нанесению одновременного удара по Германии с запада и востока в середине июня 1916 года. Главный удар предполагался в районе Соммы силами союзников.

С целью ликвидации этого укрепленного района немцы сосредоточили на направлении главного удара по фронту в 15 километров тройное превосходство в пехоте и в четыре с половиной раза — в артиллерии. 21 февраля 1916 года они нанесли внезапный удар. Однако ожидаемого успеха не добились. Но в районе Вердена развернулись ожесточенные бои. Немцы, не теряя надежды на победоносный исход, перешли к методичному наступлению, с каждым днем наращивая удары. Главнокомандующий французской армии маршал Жозеф Жоффр (1852–1931), участник еще франко-прусской войны 1870–1871 годов, обратился к русскому командованию с просьбой отвлечь немецкие резервы на себя. Ставка, недолго думая, уже в марте бросила в наступление войска двух своих фронтов — Северного и Западного. Разработка операции велась наспех. Среди бездорожья, тающих снегов, в непролазной грязи русские войска буквально захлебнулись. И операция в целом закончилась провалом. Это тяжело отразилось на моральном духе и психологическом состоянии армии, осложнило подготовку предстоящего в июне наступления. Но атаки на Верден ослабли.

А в это время на Юго-Западном фронте, в состав которого входила Железная дивизия Деникина, искали виновников зимних провалов. Козлом отпущения был объявлен В. Драгомиров. Его сместили с поста начальника штаба фронта и послали командовать 8-м корпусом. Главком Иванов обрушился с обвинениями на Брусилова. Его начальник штаба Ломновский, обиженный несправедливостью, оставил свой пост и принял под свое начало 15-ю дивизию. Ставка, однако, стала на сторону Брусилова. На линии Юго-Западного фронта в это время продолжались позиционные бои.

Из письма А. И. Деникина К. В. Чиж:

«4 марта 1916 года. 2 марта ранен навылет легко в правую руку осколком шрапнели; кость не задета, сосуд пробит, но, молодчина, сам закрылся. Даже температура не поднимается выше 37,4. Ложиться не надо. Продолжаю командовать».

Одновременно он все пристальнее вчитывался в ответные письма Ксении Васильевны, пытаясь найти в них «ответа на вопросы незаданные и думы невысказанные». А они уже назрели и невольно начинали срываться с копчика пера, обретая характер робких полупризнаний. Нет, на бумаге все выходило не так. Слова не могли передать всех его чувств. И, конечно, Ксения Васильевна не догадывается о том, что творится в его душе, а раз так, то и не может ответить ему. Ответить на неотвязный, мучающий его вопрос. Деникин вчитывался в ее письма в надежде обнаружить в них то, что было ему так необходимо, по… напрасно. Он никак не мог обрести решительность и мужество. Боевой офицер, генерал, не раз смотревший смерти в глаза, бросавший в огонь сражений тысячи людей, он теперь испытывал робость и совершенно не свойственные ему колебания. В еще одном мартовском письме он чуть было осмелел, достаточно прозрачно обмолвившись: «Я не хочу врываться непрошеным в Ваш внутренний мир».