Мда. Когда ты стал таким, Кирилл?
— Лера, — зову, не слышит. — Лер.
Вздрагивает во сне, и из тонких пальцев выскользает телефон.
Ловлю на автомате. Вот это древность. Хорошо, что не кнопочный. Антоша нормальный купить ей не мог?
Мда, Лера, умеешь ты выбирать мужиков. Даже жалко тебя иногда.
Поднимаю на нее взгляд. Слишком близко. Сладко спит. Как малышка. Абсолютно беззащитна.
И даже не догадывается, на сколько близко я.
Глава 35. Одиночество
Поднимаю на нее взгляд. Она слишком близко. Сладко спит. Как малышка. Абсолютно беззащитна.
И даже не догадывается, насколько близко я. К ее лицу, к ее губам, вкус которых еще помню. И все еще хочу, к собственному стыду.
Не нужна она тебе, Соколов. Опомнись.
Хмурится. Что ей снится? Я, гоняющий ее по дурацким поручениям?
Что это? Слеза?
Кто вообще плачет во сне? И почему эта слеза меня сейчас так злит?!
— Лера, проснись, — хочу зарычать, а совесть не дает.
Как вообще на нее сейчас рычать? Она как маленький несчастный ребенок, которого злой дядька загонял. И этот дядька – я.
Касаюсь ее плеча, и Лера тут же вздрагивает.
Медленно открывает свои синие, как васильки, глаза, пытаясь понять, что происходит, замечает меня и вскакивает.
Пугается как огня. Вжимается в стену.
Это я страшный, что ли, такой?
Лера Звягина:
— Ты что тут делаешь? — пугаюсь я, пытаясь полусонным мозгом сообразить, что сейчас произошло.
Я уснула в архиве? Я ведь только на секунду голову опустила и то потому что, мигрень началась. Боже, сколько сейчас времени?
— Это я у тебя хочу спросить. Рабочий день закончен, — сообщает мне холодным голосом, который отчего-то срывается на хрипоту.
Да и вид у Кирилла, хоть и хмурый, но уже не такой холодный. Он настолько устал? Или что с ним?
— Сам, ведь, поручил все это разобрать. — говорю ему.
— Разобрать, а не спать. Идем. Отвезу.
Что?! Мне послышалось?!
— Чего стоишь? Ночь уже, сама не поедешь.
Что?! Ночь?! Это сколько же я проспала! О боже! Варя!
Если я ее сегодня не увижу, то ни за что себя не прощу!.
— Не нужно. Я сама. — срываюсь с места, и уже готова лететь, сбивая ноги, но Кирилл загораживает путь.
Ну, господи! Можно издеваться надо мной не сейчас?! Чего так смотрит, будто я ему на ногу наступила?
— Лер, — звучит как-то странно его голос. Без холода. Без злости. Но все равно отстраненно. — Если хочешь уйти, уходи.
— Что?! — не понимаю я.
Он же сам мне путь загораживает, вообще-то!
— Я взбесился, Лера. И буду продолжать беситься, пока ты рядом. Я был неправ, шантажируя тебя файлами. Я их удалю. — говорит он, и на секунду мне кажется, что я еще сплю.
Что это? С чего вдруг?
— И если ты не хочешь тут работать, то сообщи об этом в понедельник моему секретарю. Она отправит твои документы через курьера.
Стою не моргая. Не верю, тому, что слышу.
С чего вдруг он решил так поступить? И я бы спросила, если бы не Варя.
— Мне нужно срочно идти, — только и говорю ему.
Вижу, что разговор еще не окончен, но Соколов все же отходит с пути.
— Такси возьми, Лера, — доносится мне в след.
Вот только, увы, Кирилл не в курсе, что у содержанки его брата столько денег не водится. И не узнает, я надеюсь. По крайне мере до тех пор, пока Варя не выздоровеет.
Вылетаю из офисного здания и на секунду теряюсь.
Москва-сити все-таки бывает пустым? Я думала, этот комплекс круглосуточно кишит людьми. Но сейчас не об этом.
Бегу по пустому эскалатору в метро, названивая маме. Боже, я не могу не увидеть Варю. Хоть убейте, не могу!
— Не беспокойся, я поговорю с дежурным врачом, — обещает мама, а затем сигнал сети пропадает.
Гудят поезда. Сажусь в пустой вагон и припадаю спиной к прохладной резиновой спинке жесткого сидения. Теперь бежать уже некуда, быстрее поезда все равно в нужном месте не окажусь. Можно успокоиться и обо всем подумать. Обо всем и о Кирилле в частности.
Даже как-то не верится. Он в самом деле меня отпустит? Вот так просто заканчивает свою темную игру? Больше не жаждет меня наказать?
Что вдруг случилось? Я надоела? Он потерял ко мне интерес?
Почему от последней мысли во рту так горько?
Так. Хватит думать об этом. Радуйся, дурочка, что больше не будешь таскать кофе блондиночкам, ухаживающим в его кабинет. Радуйся, я тебе говорю.
Больше не будешь меж двух огней. И больше… не увидишь его. Наверное.
В больнице забираюсь, добираюсь очень поздно. Приёмные часы давно окончились. Но мама обещала уговорить врачей меня впустить. Нервничаю, топчась под окнами высокого здания. Не дай бог, меня отправят куда подальше.
Нет. Дверь открывается, и я чуть ли не слезно благодарю врачей за то, что пошли на встречу. Я бы с ума сошла, если бы не увидела Варю до отправления, а улетает она уже завтра.
Длинные коридоры с люминесцентными лампами. Запах медикаментов и спирта. Белые халаты. Поедающая душу тишина. Весь этот больничный антураж уже долгое время является частью моей жизни. Я надеюсь, совсем скоро нам понадобится сюда больше приезжать.
Операция. Затем наблюдение. А затем это всё закончится. И мы будем жить, как раньше. Будем счастливо коротать вечера в нашей маленькой квартире под тёплым светом бра. Разговаривать мы будем уже не об учёбе, но о чём-то более новом и интересном. Будем хохотать до упаду. И спорить, какой заваривать чай?
Я буду настаивать на чёрном эрл грей. А Ваня на зелёном. Да, все будет именно так.
Толкаю широкую белую дверь с окном и захожу в палату. Мама тихо спит в кресле. А Варя что-то ищет уставшим взглядом в телефоне.
Нет. Не уставшим, а замученным.
Как же она исхудала, моя бедная девочка. Ручки, ножки, какие все тоненькое. Даже щечки впали, а под глазами сине-зеленые круги. И все равно для меня она самая красивая.
— Привет, вредина, — шепчу ей.
Варя переводит взгляд от дисплея на меня и больно улыбается растрескавшимися бледными губами.
— Лера, — шепчет она мое имя, а я так хочу обнять так ее крепко, чтобы наконец прогнать все тревоги, но надо быть осторожной. Варя, все еще больно. А к её телу подключены провода и трубки, названия которых я даже не знаю. И не хочу знать, всё это скоро будет в прошлом. И Варя будет здорова.
Мы долго говорим, и наш шепот в какой-то момент будит маму. Она не сердится, целует меня, спрашивая о делах.
Я вру. Уже научилась почти профессионально врать о том, что всем хорошо. Но эти дамочки будто видят насквозь, улыбаются, делая вид, что верят мне, и больше не мучают вопросами.
Мама уходит, чтобы набрать в кулере воды, а я аккуратно забираюсь к Варе в постель. Вдыхаю ее запах, смешавшийся с запахом больницы.
— Ты дура, — выдаёт она вердикт.
Моя нежная сестра ругается?
— Знаю, вся в тебя — смеюсь я, а у неё на глазах слезы.
Я знаю, о чем она сейчас будет говорить. Будет ругаться, что я ввязалась в какую-то гадость, но в конце концов, мы обнимемся и согласимся, что в нашей семье все женщины “дуры”. Потому что так поступила бы каждая из нас.
Варя закусывает губы и больше не спорит. Но ей больно. И ее только из-за болезни и слабых анальгетиков. Ей больно в душе.
— Поспи немного, завтра длинный перелет. — прошу ее, прикладывая холодные тонкие ручки к своему лицу.
Варя кивает. Сил долго бодрствовать у нее нет.
— И ты поспи, — шепчет она.
Утром мы просыпаемся от того, что приходит медсестра с остальным подносом и лекарствами. За целый балаган она сначала принимается отчитывать, а потом успокаивается.
Понимает, что скоро мы расстанемся на неопределённый период времени. И хоть никто и не говорит вслух, но все в душе знают, что операция рискованная. Потому скандалить сейчас как-то не по-человечески.
