– Не бойся, – повторил шепотом Шай, и я безвольно упала на койку. – Просто немного потерпи.

Глоток. В груди разлилось пламя. Оно понеслось по венам, заполнило каждую клеточку тела, разодрало, вспороло.

– Не шевелись. Это стеклянная вода, от малейшего движения будет больно. Так надо.

– Кому? – выдохнула я и закричала от вспыхнувшего внутри пламени.

С каждым новым вздохом становилось хуже. Я истошно орала, рыдала в голос, помнила слова наследника, что шевелиться нельзя, но не могла остановиться.

Он исчез. Сюда прибежали две женщины. Или три.

Успокаивали, трогали, причиняли боль. Я вопила. Билась в агонии, отмахивалась от них силой, отбивалась от прикосновений, горела, рыдала, ничего не понимала.

За что?

Я не понимала, чем заслужила подобные муки. Меня трясло. Тело не слушалось. Мозг отказывался воспринимать реальность.

Потом была спасительная тьма, секундная тишина – и снова боль.

Горло драло, ко мне снова и снова прикасались. Через пелену слез я видела силуэты. Разные, много.

От каждого нечаянного движения меня подбрасывало, скручивало, выворачивало. Пытка не заканчивалась.

– Упрямая бродяжка, – послышалось раз.

Эти слова стали ушатом холодной воды, отрезвившей разум. Я будто очнулась. Вспомнила о контроле, подчинила силу, призвала ее в помощь, отстраненно отмечая, что пуст резерв.

Контроль. Нельзя шевелиться. Нужно просто ждать.

Стало намного легче. Я слышала похвалу от незнакомой женщины и заверения, что через пару дней станет значительно лучше. Звенели стекляшки. Мне в рот лилась сладкая жидкость, от которой на языке чувствовалось холодное пощипывание.

Приходил декан. Он вел себя громко, расспрашивал кого-то, вздыхал, но словно не был расстроен. Озадачен, возможно, но чему-то рад.

– И что мне делать с кочевницей? – однажды спросил кто-то, судя по голосу, ректор.

– У тебя как раз некому за садом присматривать, сам же говорил, – ответил ему декан. – Лоренция уволилась в последний момент, прямо сбежала из академии перед самым закрытием. Посели девочку в доме для работников, пусть помогает, раз уж выйти не сможет. Тем более у них с иэн Гальтоном отработка висит.

– Как она подхватила стеклянный недуг, Леодрик? Десять тиков, а такой долгий откат.

– Бывает. В последнее время я склонен верить всему, тем более сам понимаешь, случаи участились. Творится невесть что!

– Не начинай. Всего четыре, удержим.

– Не знаю, Азиал, уже ничего не знаю. Скорее бы лабиринт открылся и все это прекратилось.

Дверь открылась. По коже скользнул легкий сквознячок.

– Не могли бы вы поговорить в другом месте? Бедняжка только начала приходить в себя, – грозно заговорила женщина, голос которой я слышала чаще всего.

– Алинда, – протянул ди Тарт, словно наслаждаясь звучанием ее имени, – не серчай на нас, мы пришли проведать девушку.

– Проведали? – звучало грозно. – А теперь вон отсюда. Как выздоровеет, так и придете.

Мужчины не стали злить колдунью. Послышались быстрые шаги, вновь скрипнула дверь.

– Ох и переполошила ты всех, бедняжка, – смягчился тон Алинды. – Не спишь, знаю. Но ты не шевелись, правильно, так болезнь быстрее пройдет и боли не будет. И где ты подхватила ее, понять не могу?

Она все говорила и говорила, успокаивая звучанием своего голоса. Я чувствовала легкие прикосновения к груди, шее, лбу, приятное воздействие силы.

– Пей.

Я разомкнула губы. В рот полилась знакомая сладковатая жидкость.

– Умница. А теперь поспи, тебе пригодятся силы.

Вскоре стало тихо. Я попыталась поднять веки, но почувствовала резь в глазах и моментально передумала.

Дальше было определенно легче. Сон, прикосновения, мягкие слова поддержки от Алинды и похвала. В основном лекарский зал наполняла тишина. Пару раз приходил кто-то, но молчаливо стоял вдалеке, наблюдал. Первым делом я подумала, что это Шай. Может, чувствовал вину, потому заглядывал. Потом возникла уверенность, что аристократ не опустится до посещения бродяжки, этот придурок вообще не способен на человеческие чувства, а потому даже не знает вины. Подумаешь, какая-то кочевница мучается. Одна из многих. Пыль под его ногами. Никто!

Да, это определенно был другой человек. Вероятно, тот, чья сила резанула в самом начале по шее огнем. Кто напал со спины. Кому я уже помешала?

Очнулась я ночью. Спина онемела после долгого и неподвижного лежания. На соседней койке кто-то громко сопел. Я поворочалась, проверила наличие перевязи на груди и облегченно вздохнула. Не найдя удобного положения, осторожно села, свесила ноги.

Хотелось пройтись, размять кости. Встряхнуться, сбросить тяжесть и… побежать. Нет, сначала найти стеклянную воду, а потом уже рвануть в северное крыло, в комнату двадцать один, влить ее в глотку блондинистому ублюдку и потом наблюдать. Пусть корячится. Я буду смотреть, наслаждаться его болью, впитывать стоны.

От слишком кровожадных мыслей закружилась голова. Я прижала пальцы к виску и неторопливо поднялась.

Ноги держали плохо. Живот крутило от голода. В остальном мое состояние можно было назвать сносным.

– Почему не спишь? – тихий шепот с соседней койки.

– Извини, что разбудила.

– Да ничего, – заворочалась девушка. – Ты очень долго здесь лежала, тебе простительно.

Она зевнула, потянулась, отвернулась. Полминуты помолчав, девушка приподнялась на локтях и вдруг спросила:

– Это правда?

– Ты о чем?

– О стеклянном недуге. Говорят, это жутко больно. Тебе было больно?

– Еще как, – почему-то фыркнула я, в данный момент воспринимая пережитое как ужасный сон, который закончился. Глаза открыла – и нет его.

Жаль, все не так просто. Всегда есть последствия.

Я подошла к окну, выглянула на улицу, где небосвод освещали две яркие луны. Третья появлялась очень редко и чаще всего пряталась за своими собратьями.

– Как тебя зовут?

– Ами.

– А меня Зиана. Не хочешь поболтать? Я все равно теперь не усну, а времени до первых занятий еще много. Я природница в полном комплекте.

– Это как?

– Вторая предрасположенность к звероколдовству. С животными общаться умею. А у тебя что?

– Десять тиков, – отвернулась я, не особо желая вдаваться в подробности.

– М-м, – протянула она и улеглась. – А дальше?

– Природница, свет.

– М-м, – снова замычала девушка. – Что умеешь?

– Ничего.

– Поговаривают, стеклянный недуг сильнее всего поражает тех, у кого резерв большой или способности, как бы это правильнее выразиться, созвучные, которые ближе к познанию или, как здесь его часто называют, направленному колдовству: бытовое, ментальное, прорицание или звероколдовство. Судя по тому, что я слышала, ты пролежала здесь две недели. В общем, не верю я тебе, Ами.

– Твое право.

– Хм-м… – это было последнее, что она выдала.

Больше мы не разговаривали. Я продолжала стоять возле окна, всматриваясь в темноту, пыталась понять, как ко всему относиться.

Потом наступило утро.

– Очнулась, – тот самый голос, который не единожды поддерживал меня.

На пороге лекарского зала стояла женщина с невероятно добрыми глазами. Невысокая, в теле, с маленькими нежными руками, которые за время болезни часто прикасались ко мне.

– Спасибо вам.

– Ой, моя хорошая, будет тебе, – отмахнулась Алинда и подошла к моей койке. – Подойди сюда, проверим.

Я посмотрела на рыжеволосую макушку, выглядывающую из-под одеяла. Приблизилась к целительнице.

Она приложила ладонь к моей груди, погрузилась внутрь себя, чтобы увидеть. Потом было прикосновение к шее и лбу.

– Сносно, – сделала заключение колдунья. – Сегодня отпустим. Тебя там заждался наш декан стихийного преобразования. И чем ты его впечатлила?

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.