На девятый день сушки Папаша Упрямец приметил, что кучевые облака, напоминавшие пампушки, начали слепляться друг с другом и наконец превратились в огромные, раздутые, по форме похожие на кочаны цветной капусты мощные облака, которые еще иногда называют «свиная голова» или «глыба черной тучи». Эта «глыба черной тучи» очень быстро превратилась в еще более крупные кучево-дождевые облака, какие встречаются в горах. «Черные тучи одна над другой, ливень вот-вот разразится». Основываясь на своих наблюдениях и этом рифмованном признаке, Папаша Упрямец установил, что вот-вот пойдет сильный дождь.
Он быстро принял свои меры. Так называемое «быстро» – предел скорости, на которую способно было его тело. Ему было уже восемьдесят шесть, и двигался он так быстро, как только мог. Так называемые «меры» заключались в сборе высушенных зерен: лопаткой их сгребал в большие корзины, а потом заносил в комнату. В одиночку поспешно проделывал он все это, руки и ноги работали автоматически, вверх-вниз, наружу-внутрь, прямо как у муравья, передвигающего дом.
Когда он дошел до последней, седьмой, циновки, хлынул ливень. Оставшиеся зерна было слишком поздно засыпать в корзины и невозможно было внести в дом. Папаше Упрямцу оставалось лишь раскинуть полиэтиленовую пленку, прикрыть и обернуть ею кучу зерна. Затем он достал еще одну тонкую пленку, присел на корточки рядом с зерном и натянул ее сверху, словно пристроил навес или раскрыл зонтик. Под пленкой он тяжело дышал и потел. Снаружи гремел гром, сверкала молния, хлестал проливной дождь. Дождевая вода собиралась в складках пленки, но Папаша Упрямец постоянно стряхивал ее, чтобы она стекала вниз. Он волчком крутился в этом закрытом пространстве под пленкой, и все это для того, чтобы почти высохшая кукуруза не промокла.
Дождь все шел и шел, а Папаша Упрямец все двигался и шевелился под пленкой в такт дождю. Когда дождь прекратился, он тоже перестал двигаться.
Когда он снова зашевелился, уже стемнело. Непонятно, как давно прекратился дождь, яростно стрекотали цикады, звук был такой, будто дождь стучал по листьям банана. Этот стрекот разбудил то ли заснувшего, то ли потерявшего сознание Папашу Упрямца. Он снял пленку, в которую завернулся, спустился с террасы и вернулся в дом.
На следующий день, как только рассвело, он вернулся на террасу и открыл кучу зерна, покрытую пленкой. Он переворошил всю кучу и обнаружил, что большая часть зерна сухая, намок лишь небольшой участок с краю. Сверкающее в лучах восходящего солнца зерно все так же напоминало груду золота.
Ну вот все зерно и высохло, теперь его надо было просеять. Папаша Упрямец отбирал в первую очередь самое лучшее зерно – для уплаты налога. Во вторую очередь – то зерно, которое предназначалось ему самому. Зерно низкого качества он оставлял в качестве корма для домашних животных. Так он поступал из года в год, это было его правило.
В нынешнем году ситуация сложилась особая, другими словами – скверная. Зерна было собрано мало, много кукурузы сгнило, невозможно было обеспечить то же качество, что и прошлые годы. Но зерно, сдаваемое государству, должно было быть хорошим.
Папаша Упрямец все так же на веранде просеивал зерно. Сначала он брал решето с большими ячейками и просеивал в первый раз, чтобы отделить некондиционные зерна, затем из оставшихся крупных и полных зерен выбирал некачественные и мусор. Хотя ситуация в этом году сложилась не такая, как раньше, но процесс просеивания и требования к нему должны были быть такими же строгими и тщательными, как и в прошлые годы.
Увесистое решето в руках Папаши Упрямца вертелось и раскачивалось. Маленькие и плохие зерна выпадали сквозь решетку, словно глина и песок. Пыль и мелкие частицы при подбрасывании вверх поднимались в воздух, решето сдвигалось, Папаша Упрямец дул, и они оседали на землю, минуя решето.
Немногочисленные оставшиеся в решете зерна были полными, крепкими, сухими и блестящими, все эти зерна напоминали золотые слитки, отлитые в одном тигле.
Да и весь процесс просеивания напоминал добычу золота.
Урожай этого года уродился сносным, но по сравнению с прошлыми годами и качество, и количество его заметно упали. Хорошего зерна меньше, чем плохого, как порой в школе, где плохих учеников больше, чем отличников. Если кто и был рад, так это домашние животные и птицы, у них зерна теперь намного больше, чем у человека.
К счастью, зерно для налога было отобрано, Папаша Упрямец взвесил его – как раз, даже больше на два-три цзиня. Если на станции приемки проверяющий кадровый работник и удержит часть, ничего страшного. Тем более у Папаши уже много лет ничего не удерживали.
Теперь оставалось только ждать дня приемки.
В прошлом году зерно принимали в октябре в любой день. Обычно Папаша Упрямец приходил первого октября и сдавал зерно в качестве налога. И в этом году он не хотел ничего менять.
До октября оставалось более тридцати дней, приходилось ждать. Ожидание – дело вроде бы легкое, но вытерпеть его тяжело. Отобранное зерно сложено, на душе спокойно, но в глубине ее все же шевелится страх: а вдруг намокнет или его съедят насекомые.
Зерно для налога хранилось в чане. Чан был большой и не заполнен доверху. Папаша Упрямец каждый день открывал крышку и проверял свое сокровище. Раз в несколько дней вычерпывал зерно, выносил на террасу и подсушивал на солнце и ветру. Он заботился о зерне, как о женщине после родов и о младенце, хотя он никогда этого и не делал.
Когда Папаша Упрямец был в расцвете сил, у него была жена. Она прожила с ним меньше пяти лет, а потом ушла. На самом деле Папаша Упрямец просто приютил ту девушку, когда она пряталась от свалившихся на ее семью несчастий. Постепенно жизнь в стране наладилась, «жена» связалась с родственниками, и Папаша Упрямец отпустил ее.
Папаша Упрямец холостовал и детей у него не было. Младший брат видел, что Папаша Упрямец один-одинешенек, и решил отдать ему на воспитание одного из своих сыновей. Однако Папаше Упрямцу это было не нужно. Потом тот сын уже народил своих сыновей и тоже хотел одного из них, то есть, получается, внука, отдать Папаше Упрямцу на воспитание. Но тот снова не захотел.
Люди в деревне думали, что его нежелание воспитывать детей связано с зерном. В то время у Папаши Упрямца не было земли. Потом земля появилась, всего восемь фэней. Зерна с такого участка не хватало бы на двоих. К тому же могло так случиться, что приемный сын породил бы еще и своего, и тогда зерна стало бы еще меньше.
Но настоящую причину знал только один Папаша Упрямец. Он этого не говорил, а другие пусть себе судачат.
День сдачи зерна наконец настал.
Ранним утром Папаша Упрямец вынес из дома упакованное зерно, предназначавшееся для уплаты налога. Он добрался до речки, протекавшей недалеко от его дома, и сел в небольшую лодочку. Это была его лодка, на которой он ловил рыбу. Сейчас ему нужно было перевезти на ней зерно, а для этого проплыть шесть ли вверх по реке к станции приемки.
Осенью Красная река была уже не красной, а зеленой. Водный поток замедлился, как вспыльчивый бык, ставший кротким и покладистым. Река несла лодку, на которой находились Папаша Упрямец и зерно для уплаты налога. Зерно лежало на доске на носу лодки, Папаша Упрямец стоял на корме и управлял веслом.
Лодка сиротливо двигалась по реке, словно одинокий путник в пустыне. Утром поток лодок невелик, хотя это и был месяц сдачи зерна государству. К тому же многие специально избегали приезжать на станцию приемки вместе с Папашей Упрямцем.
Папаша Упрямец медленно двигал веслом, лодка не спеша перемещалась вверх по течению. Они с лодкой действовали в такт, спокойно и уверенно, как дружные родственники или понимающие друг друга без слов компаньоны. Но все-таки и лодка, и человек были уже старыми, к тому же плыли-то они по течению вверх, что ж тут удивляться маленькой скорости – так вот и человек небыстро взбирается в гору с огромным рюкзаком за спиной.
Когда лодка с человеком на борту подошла к пристани, был уже полдень. Папаша Упрямец привязал лодку и вытащил зерно на берег. На берегу он немного передохнул, снова взвалил зерно на плечи и отправился на станцию приемки.