Мы были детьми, а потому хоть и дрожали, но с серьезным видом мотали головой. Я почти ощущал свой трепет на вкус – восхитительно!

Это случилось, по словам Альберта, когда он был молод и работал на “ФоПо”, народную полицию в Бранденбурге-на-Хафеле. Он рассказал, что это произошло в точно такой же канун Рождества, и тогда было так же темно и снежно. Над рекой клубился туман, расстилался над узкими мощеными улицами города. И улицы эти были белые, сырые и совсем безлюдные, ведь близилась полночь, и все лежали в постели, ожидая рождественского утра.

Только Альберт был на улице – ни один фонарь не горел, и путь сквозь туман ему освещал лишь его тусклый желтый фонарик. Звук его шагов эхом разносился по пустынным улицам. Он весь замерз и промок, уже хотелось поскорее закончить обход и пойти домой – съесть тарелочку супа и лечь согреваться в постель.

Но стоило ему пройти под аркой, где тень была еще темнее, как возле его шеи повеяло холодом. И он вдруг почувствовал, что кто-то идет позади.

– Я обернулся посмотреть, – говорил он, – направил фонарик вперед, но свет едва ли просачивался сквозь такой мрак. Я ничего не увидел.

Чуть позже он вышел на узкую тропинку, что вилась вверх на холм. Но теперь он точно знал, что кто-то идет за ним.

– Я услышал шаги!

Он слышал, что кто-то позади него останавливался в тот момент, когда останавливался и он, и шагал тогда, когда он продолжал идти.

Альберт снова обернулся, светя фонариком.

– Кто здесь? – крикнул он в туман и снежный вихрь.

Ему никто не ответил. Но затем Альберт услышал приглушенный звук. Сперва совсем тихий. Затем звук стал громче, ближе.

Кто-то плакал. Девочка.

– Я снова крикнул, – продолжал он, наклонившись к нам еще ближе. – И снова они! Шаги. Я стоял и смотрел, как ко мне кто-то приближается, как этот кто-то выплывает из снежного вихря, который уже давно окутал мраком черный-пречерный сочельник.

Он увидел силуэт. Плач становился все громче.

– Эй! Что случилось? – кричал он.

Плач все громче и громче. Очертания силуэта постепенно обретали форму, пока он не увидел в ней четкую фигуру. Это была девушка.

Альберт, замерев, смотрел на незнакомку, и наконец она вышла из тумана на свет. Теперь он хорошо ее видел.

Он уж собирался снова крикнуть, но не смог – так и стоял с раскрытым ртом, глядя на нее.

На вид девушке было лет шестнадцать. Миленькая, с длинными каштановыми волосами, прилипшими к заплаканному лицу. И одета она – вот что его удивило больше всего! – в одну лишь испачканную сорочку, которая совершенно не согревала ее в столь сырой и холодный вечер.

– Mein Gott![2] Ты вся продрогла, fräulein?[3] – спросил Альберт. – Что ты делаешь здесь так поздно? Где ты живешь?

Она ответила только на последний вопрос.

– Я живу на холме, там, за деревьями.

Она шмыгнула и вытерла слезы с щек.

– Туда, через парк? – спросил Альберт, указывая в сторону небольшого леса.

Девушка кивнула.

– Ну, тогда пойдем. Я отведу тебя домой.

Она снова кивнула, и они вместе пошли вверх по холму прямо к парку.

– Как тебя зовут? – спросил ее Альберт.

– Аделина. Аделина Вебер.

– Тебе холодно, Аделина?

– Да. Очень холодно.

Он снял пальто и накинул ей на плечи. Она дрожала, кутаясь в него и пряча шею.

– Очень холодно, – повторила она.

Шли они молча. Он чувствовал, что ей не хочется разговаривать, но он же полицейский – понимал, что должен разобраться, как она оказалась на улице в таком виде.

Они подошли к парку. Ступили на тропинку между деревьев – таких голых, заснеженных.

Он понимал, что все-таки нужно заговорить с ней.

– Почему ты здесь совсем одна ночью, fräulein? – спросил он немного погодя. – И почти без одежды…

Девушка перестала плакать. Она сильнее вжалась в воротник пальто и несчастно посмотрела на туман, который окутывал их со всех сторон.

– Я вышла на встречу с любимым, – начала она.

– Понял.

– Его зовут Иоганн.

– Иоганн, значит. И где он?

– Убежал.

– От тебя убежал? – спросил Альберт, с удивлением глядя на нее.

Девушка покачала головой.

– Нет, от моего отца.

– А, получается, твой отец узнал о вас.

Она кивнула, но ничего не ответила. Альберт понимал, что лучше оставить эти расспросы на некоторое время.

Далее они шли молча. Подъем между деревьев становился еще более крутым. Вскоре они вышли из леса на тропу, что вела между рядами домов. Они взбирались на холм, и Альберт стал различать очертания окутанной туманом готической церкви на самой вершине. Он увидел башню из красного кирпича странной формы. По всей длине она была квадратная, но вершину украшал шар и конический медный шпиль зеленого цвета. Темная фигура сооружения выплывала из ночной белизны.

Альберт повторил вопрос:

– Так, значит, твой отец узнал о вас? О тебе и Иоганне?

Девушка печально ответила:

– Это Иоганн… Он нас выдал. Сказал что-то… не знаю, что именно, но отец все слышал. Он потом за мной пошел, когда я из дома улизнула… Ну и нашел нас. Вдвоем.

Альберт все ждал, когда она продолжит, но она молчала. Поэтому он настойчиво спросил:

– Твой отец рассердился на тебя? Запретил возвращаться домой?

Альберт уже начал думать, не придется ли ему сейчас разрешать семейные конфликты, прежде чем он закончит обход.

Но девушка мягко сказала:

– Пришли.

Они остановились. Наконец добрались до вершины. Но поблизости не было ни одного дома. Перед ними стояла лишь невысокая ограда, а за ней – кладбище. Готическая башня мрачно взирала на них из-под снега.

Альберт в смятении осматривался, взгляд бегал по покосившимся надгробиям.

Стоя рядом, девушка тихо произнесла:

– Он не прогонял меня… Нет, мой отец не прогонял меня. У него был нож. И он ударил меня. Ударил ножом в сердце.

Снег все падал. Альберт повернулся, чтобы взглянуть на девушку, и застыл в оцепенении.

Она исчезла. Пальто лежало на камнях у его ног. Смятое, одинокое, но чуть приподнятое, как будто девушка просто растворилась.

Он крикнул: “Аделина!” Но в ответ ему лишь завывал ветер. Альберт задрожал. Без пальто очень холодно. Не хотелось бы простыть. Не прекращая звать девушку, он поднял и надел пальто. Прошло уже полчаса, а он все звал и звал. Ответа не было. Тишина. Она просто испарилась.

В конце концов ему пришлось оставить все попытки найти ее. Так что он ушел домой.

Найти ее удалось только на следующее утро. Он вернулся к церкви, прошелся по кладбищу и остановился у средневековых могил. На одном полуразрушенном надгробии было ее имя: Аделина Вебер.

Надгробие это стояло на могиле, в которой ее похоронили после того, как более чем двести лет тому назад ее убил собственный отец.

Закончив рассказ, Кэмерон Уинтер отвернулся, и его голос растворился в тишине. Некоторое время Маргарет Уитакер молча на него смо-трела. Между их стульями было небольшое расстояние.

Маргарет шестьдесят семь. Она психотерапевт уже почти сорок лет. Она видела многое, слышала и того больше, а потому считала, что прекрасно разбирается в людях. Но этот человек… Он оставался для нее загадкой.

Маргарет считала его привлекательным. Да, он был действительно привлекательным, ну или, может, в нем были такие черты, которые ей всегда нравились. В ее лета живут не страстями, а головой, как писал Шекспир[4]. Но она все равно ощущала особое притяжение. Уинтеру было около тридцати пяти. Мужчина среднего роста, хорошо сложен: плечи широкие, талия узкая. А вот лицо его было неземным, даже божественным, но при этом решительным и мужественным. Это было ангельское лицо, которое обрамляли длинные вьющиеся золотистые волосы, ниспадающие вниз и прикрывающие уши – словно он сошел с картин эпохи Ренессанса. На нем были очки в тонкой оправе и твидовый пиджак с заплатками на локтях – форма профессора колледжа, кем он и работал, судя по его словам. Но было в нем нечто такое, что не свойственно профессору. Нечто в его глубоко печальном и пристальном взгляде. В сильных и готовых к чему-то руках… Нечто…