Проблема сахара заняла немалое место в новой Кубе. Читатель обратит внимание на то, что отношение героев к сахарному тростнику непростое, несентиментальное, а порой, может быть, даже ожесточенное. Это не просто ожесточение от тяжелой работы. Прошлое оставило свой след в их памяти: тростник всегда был для кубинцев не только знакомым с детства пейзажем, благом, но и одним из несчастий страны, символом отсталости. Характерная нота проскальзывает в разговорах героев: «Как же так? Социализм и снова тростник? Люди в космосе и снова тростник?» Это следы романтических настроений первых лет строительства социализма, когда казалось возможным одним махом изменить веками складывавшуюся структуру хозяйства. Народная власть много сделала для диверсификации экономики, появился целый ряд новых отраслей промышленности, модернизированы старые, но сахар остался основой всего хозяйства. Тесное сотрудничество и помощь, которые были оказаны Кубе Советским Союзом и другими социалистическими странами, гарантировали постоянные рынки сбыта этого традиционного товара на льготных условиях, сделали его источником подъема всей экономики…
И вот Дарио здесь, на знойном поле, с мачете в руках, один на один с тростником. Обычное дело? На протяжении нескольких страниц читатель остается наедине с героями, словно вне рамок времени. Идет извечная борьба за «хлеб насущный». Обычное дело кубинца. Но время вполне конкретно: провинция Камагуэй, 1965 год, Пятая народная сафра. О нем сигналят вспыхивающие искрами слова «товарищ», «революция», «доброволец». Перед читателем проходит один, и не из самых трудных дней сафры — воскресенье, когда работают только до полудня. Впереди — обед и отдых до следующего утра. Но это-то утро воскресного дня, наверное, самое трудное. Выдержать, выстоять — это не просто превзойти предел своих физических сил. Это нечто большее. Пафос сражения с тростником — пафос нового труда, труда, требующего напряжения всех душевных сил, нового рождения души.
Человек и труд, новый человек и новый труд. Коссио Вудворд пришел к читателю почти нехоженым путем кубинской литературы, которая едва ли не впервые в крупной прозаической форме обращается к теме, с непреложностью решаемой в те или иные сроки искусством стран социализма. Главное писателю удалось. Ему удалось передать дыхание революции,' которая приподымает человека над обыденностью, закаляет и оттачивает его характер, ставит, пусть в малых в сравнении с ее размахом победах над собой, вровень со всеми ее участниками.
Перо романиста — словно чуткая стрелка аппарата, записывающего кривую напряженно работающего сердца. Короткие, рубленые фразы — верно угаданный ритм откровенных разговоров, монологов в ритм взмаху рубящей руки.
Картины труда — наиболее сильные эпизоды романа. Слабее его «аналитическая» часть, где автор показывает динамику «воспитания чувств» лирического героя романа Дарио, становление его характера в годы после победы революции. Не всегда писателю удается удержаться на той грани, что отделяет художественное творчество от публицистики. Но думается, слабости романа не чисто индивидуального свойства. Поэт Роберто Фернандес Ретамар нашел точные слова, которые могут объяснить издержки в изображении становления нового человека, рождаемого социалистической революцией, не только в творчестве кубинского писателя: «Веками, тысячелетиями наш голос привыкал к песне одиночества, нищеты и всеотрицания, и лишь совсем недавно мы стали учиться говорить жизни «да». Учиться говорить новой жизни «да», учиться понимать и изображать ее — это тоже часть всей трудной работы по созданию новой жизни. Жаркое поле литературы требует той же энергии и самоотверженности, что свойственны героям Коссио Вудворда.
Чтобы понять значение, которое имеет для них очищающая сила яростного труда, надо вчитаться в те строки, где саркастически воссоздано обличье дореволюционной Кубы, страны исключительно богатой и нищей, страны игорных домов и убогих хижин, страны, душу которой пытались развратить те, кто создал ее рекламную маску: тростник, ром, крокодилы, мулатки, мараки, бонго…
Неровному, сбивчивому ритму картин труда добровольцев писатель противопоставляет статику прошлой жизни героев, «когда время было мертво, а они были мертвы для времени». Тлетворный запах разложения бродит над кварталами Гаваны. Им пропитана обкраденная юность Дарио. Мир лжеценностей, подсовывающий подростку в качестве эталона героев комиксов, без труда расправляющихся с «красными агентами», а в качестве идеала — жизнь обитателей пригородных особняков. «Кубинец — особое существо, буйный, темпераментный прожигатель жизни, развращенный щеголь и хвастун, который не любит учиться и живет в долг, кое-как… и чтоб я сдох, если возьмусь за работу, будь она проклята!» — эту гнусную личину пытались надеть на кубинцев те, для кого Гавана была битком набита ночными заведениями, те, кто хотел бы вытравить у народа чувство национального достоинства и чести. Это прошлое уходит с каждым ударом мачете все дальше.
У каждого из них был свой путь на это поле сахарного тростника, прошлое у всех — одно. Коссио Вудворд мастерски рисует его. Здесь много точных примет, примет, которых не выдумаешь, печального опыта сердца… Принято считать, что кубинцы — народ веселый. Не просто веселый — ироничный. «Соль земли сахара» — «чотео», знаменитая гаванская ирония, которой посвящены специальные работы психологов и социологов. Ее дух веет на страницах романа. Писателю удалось нащупать пласт, давший верные средства для изображения народной жизни. Это городской фольклор, иронические песенки гуарачи, анекдоты, истории: желчь и улыбка людей, блуждающих в каменных дебрях столицы, где все разделено на «для богатых и для бедных», «для белых и для черных». Блестки народного смеха рассыпаны во многих лаконичных зарисовках.
Ирония анекдотов — плод коллективного опыта. Ее жало обращено и против условий жизни, и против того, кто иронизирует, ибо он ее участник. Когда иронию порождают условия, неодолимые для человека, она становится самоуничтожающей язвительностью. Жизнь в стране фиктивного суверенитета, подлинное лицо которой скрыто маской, давала немало поводов для такого творчества. Отголоски горького смеха Гильена 30-х годов, когда им была написана поэма «Вест-Индская компания», звучат в воспоминаниях героев романа.
Но смех, как известно, это иная ипостась гнева. Критика словом перешла на Кубе в «критику оружием». Революция 1959 года привлекла внимание всего мира именно глубоко народным своим содержанием. Ее породила та сила народного гнева, что копилась десятилетиями. Умение смехом анализировать жизнь осталось, оно присуще тем, кто рубит сахарный тростник. Прошлое видится им особенно отчетливо именно здесь.
Пот, заливающий глаза добровольцев, промывает их. Чего же главного не было в той жизни? Именно такого труда, труда, объединяющего, а не разъединяющего людей, труда не для себя («…чтоб я сдох, если возьмусь за работу!»), а «во имя».
Новая нравственность, новый труд, новые отношения между людьми. То тут, то там на страницах романа в неожиданных перекличках возникает еще одна тема: великое и малое. Гуарапо, липкий сок сахарного тростника, течет по подбородку Папаши. Так, наверное, он тек по скулам великого полководца Александра Македонского. Юношеская любовь Дарио вполне сопоставима с силой чувств того, другого Дарио, «беспутного гения» Рубена, выдающегося никарагуанского лирика, обновившего испаноязычную поэзию. Рубщики тростника соизмеряют свой труд с трудом космонавтов. Великое и малое. Конечно же, содержание и значение труда разное. Но вполне соизмеримы меры энергии, страсти, душевных сил, которые отдают те, кто открывает космос Вселенной, и те, кто открывает «космос» новой жизни.
Премия за роман была присуждена К. Вудворду в 1970 году, в год самой большой в истории Кубы сафры — 8,5 млн. тонн! Многие из ее участников, очевидно, могли узнать себя в его героях, сопоставить свой опыт с опытом писателя. Коссио Вудворд поднял тему капитальной важности для кубинцев — люди и сахар, — вдвойне важную, ибо речь идет о новых людях и новом сахаре. Да, новом сахаре, потому что, преобразуя социальные отношения, человек изменяет и смысл вещей и явлений, сопровождающих его жизнь. В битве с тростником иными становятся герои романа, иным становится вкус горького в прошлом сахара.
